Всё во имя…

Жени кинул подозрительный взгляд в сторону совы – а точно ли она достаточно хорошая компания для доброй Гайи?

– Если нужно будет, я приду, – твёрдо заявил Жени. – Если сова… улетит. На охоту, ещё куда.

От наглости такой сова вспорхнула с подставки, вихрем приземлилась на стол и угрожающе раскрыла огромные белые крылья. Гайа подхватила птицу руками, бережно прижала к себе, пока та трепыхалась и царапала когтями белые женские руки. Гайа только рассмеялась, заметив, что Жени вскочил было ринуться ей на помощь.

Сова успокоилась, распушившись, устроилась на покрытых голубой тканью коленях жрицы, а сама Гайа снова взяла в руки чашку.

– Бояться не надо. Она мой друг, – пояснила она. – Как тебе чай?

– Вкусный, – честно отозвался Жени. – Гайа, можно я приходить буду? Помогу в хозяйстве. Я много умею всего!..

– Конечно приходи, – согласилась Гайа. – Всегда рада тебе буду. Трав тебе соберу. Приходи.

***

Жени приходил к Гайе по нескольку раз на неделе. Заваривал чай, пока она пряла или вышивала, выгонял и пригонял её гнедую кобылку, поливал и вскапывал огород. Гайа всегда улыбалась, разговоры их были легки и просты. Если Жени приходил подавленный – Гайа всегда заставляла его смеяться. Сама же Гайа не грустила никогда.

Жени интересовало всё, что было связано с жрицей, – как она живёт, чем питается, сколько раз в день выпускает сову на охоту, но реальность оказалась куда прозаичнее ожиданий деревенского парня. Гайа ела, как все остальные люди, работала так же, как все, а сова сама решала, когда ей нужно улететь, иногда пропадая целыми сутками.

– А кому служишь ты? – спросил Жени однажды, когда они вышли вскопать высохшую землю, чтобы её засеять. – Жрицы всегда служат кому-то.

– Людям служу, – просто ответила Гайа. – Вашему поселению, старосте, вашим животным и растениям, морю и небу, деревьям и травам.

– А что есть твоё служение? – продолжал допытываться он. – Заклинания, подношения, молитвы…

– Помогаю я, – улыбнулась Гайа. – Нужна кому-то помощь – я смотрю в него – и вижу, как помочь.

– Говорят все, что колдунья ты, – нахмурился Жени. – Что сухую землю влажной делаешь, чистое небо облаками укрываешь, вылечить больного можешь или живого убить…

– Ну и говорят пусть, – пожала плечами Гайа. – А как сухую землю влажной сделать иль больного вылечить, ты знаешь и сам.

Жени задумался.

– А что значит смотреть «в»?

– То и значит, – фыркнула Гайа и осмотрела свой небольшой огород, спрятанный под кронами домашних яблонь и груш, оплетённых красным виноградом. – Вот видишь землю, смотришь на неё – сухая она, – Гайа воткнула в землю лопату, надавила на неё всем своим телом и вытащила кусок чернозёма. – А посмотришь в землю – так поймёшь, что в глуби влажная. Просто копать нужно. Ты будешь копать?

Жени рассмеялся и тоже взялся за лопату.

– Интересная ты жрица, – заметил он, присоединяясь к работе. – Богам не служишь, волшебством не владеешь, сама, руками землю обрабатываешь, сама еду выращиваешь. А сова зачем тогда?

– Прилетела сама она. Со мной и осталась.

Жени окончательно уверился в том, что жрица ничуть не волшебнее его самого. А оттого лишь сильнее проникся к ней восхищением и преданностью.

Стал он смотреть, как Гайа другим помогает, как работает, как видит своим волшебным даром – и чувствовал, как всё меньше хочется от неё отходить, как всё больше хочется смотреть вместе…

***

– Ты смотри, – говорила Гайе сова. – Не привяжи к себе мальчика, тяжело расставаться будет.

– Да кто ж его у меня держит-то? – удивлялась Гайа. – Сам уходит, приходит сам. Слушает, вопросы задаёт. Неглупый, понимает, не для того я в этом мире существую.

– Ты на людскую мудрость не уповай! Не то были бы они все Зрячими, не было бы у них ни болезней, ни проблем… Ты, Гайа, совсем птенец ещё, крылья никак не вырастут. Одной тебе быть следует. А если желаешь его в ученики взять – то требуй с него обет, чтобы никого не смел в жёны звать, да чтоб сам ни с кем любовью не занимался, не то будет беда большая, сама в него посмотри!

– Злая сова ты, жестокая, – обижалась Гайа. – Не буду я парню жизнь портить, не буду обеты давать заставлять. Не хочет он в ученики, любопытно ему только, не более. Любознательный да работящий, хороший он, смотрела я в него, знаю…

– Слепые зрячими становятся, а Зрячие слепыми, – недовольно ворчала сова. – Нет волшебства сильнее любви. Нет того, кто чар её на себе не испытал.

– Брось ты, – не соглашалась Гайа. – Я всех люблю – и травы, и ветви, и скалы, и небо, и Жени, и всех людей поселения.

Молчала сова, не соглашалась, но и спор не продолжала: и так знала, что дальше будет. Знала и то, что молчать следует.

ГЛАВА 2

Когда Жени по привычке пришёл утром к домику Гайи и постучался в дверь, его встретила удивительная тишина. Словно такой живой, светлый и радостный дом вдруг опустел. Жени заглянул в окошко – в светлице было пусто. Даже совы нигде не было видно.

Ни на шутку испугавшись, Жени влетел внутрь, ринулся на кухню и застыл посреди неё от того, как замерло его сердце. Гайа лежала в кровати и тихонько посапывала, укутавшись в большое цветастое одеяло. Жени выдохнул и не удержался от улыбки – видимо, жрицам тоже свойственно иногда спать.

– Гайа, – тихо прошептал он, присев на край кровати, и неуверенно коснулся лица женщины своей, дрогнувшей от волнения ладонью. – Проснись, Гайа…

Гайа открыла глаза, и Жени в очередной раз засмотрелся в гладь прозрачной голубизны. Гайа прищурилась, села в кровати, сонно зевнула и потянулась.

– Пришёл так рано ты, – заметила она не проснувшимся голосом, а взгляд Жени упёрся в полупрозрачную сорочку.

Под сорочкой явственно были видны тонкие выступающие ключицы, острые плечи, жемчужины ракушек замёрзшей от холода в помещении груди. Жени сглотнул и обеспокоенно посмотрел в сонное идеальное лицо Гайи – но она не замечала его волнения, не замечала и его взглядов.

– Будешь чай? – спросила она, спуская с кровати голые ноги и ёжась от холодящего ступни пола. – В этот день я отдыхаю обычно, – пояснила она явно недоумевающему Жени. – По лесу хожу, по морю…

– Ты по морю ходишь? – удивился он. – Чай буду!

Жени прилично вышел из кухни в светлицу и сел за стол, только спрятал под скатерть сжатые кулаки. Сам себе он казался грязным и неправильным, а оттого пообещал никогда не говорить об этом Гайе.

– Со мной хочешь? – даже по голосу было слышно, что она улыбалась в кухне. – Взять могу.

– Хочу, – честно откликнулся Жени и только потом понял, что это будет испытание для него. Но ради Гайи он был готов на любые испытания. – А где сова?

– Не знаю, – ответила она. – Прилетит позже, может, или не прилетит.

Жени старался не думать, как она там скидывает сорочку, как надевает сарафан, подвязывает пояс… заплетает русые, почти золотые косы. Накидывает на голову голубую ткань… поднимается на цыпочки, чтобы снять развешенные в углу пучки сушёных трав…

– Я угощение ей принёс, – пояснил Жени, вытаскивая из кармана горсть мёртвых кузнечиков. – Есть кузнечиков будет, как думаешь?

– Думаю, да, – Гайа появилась из кухни с чайником и чашками ровно так, как Жени её представлял – в голубом сарафане, с покрытой головой, куда была спрятана золотая коса. – Любит с рук есть она.

Они пили чай в этот раз молча. Гайа сонно щурилась, но уже улыбалась окну с давно проснувшимся солнцем, давно проснувшемуся Жени, мёртвым кузнечикам на столе и отражению света в чашке. Жени не мог удержаться и улыбался тоже – впрочем, на весь мир его улыбки не хватало, хватало только на Гайю. Но ему и это вполне себе нравилось.

***