Димитрий Самозванец

Молодой купец. Закабалил их лукавый, прости, Господи! Уж была резня! Крепко и они защищались в своих домах, да куда силе демонской противу воли Господней. Побили их, как гусей!

Стрелец. А много ли погибло еретиков?

Чернец. Слышно, человек тысяч до двух с их воеводами, панами, попами и всякою сволочью. Вот-те ездили пировать, а пришлось горе горевать!

Посадский. Сказать лучше: ездили наживать, да пришлось и свое проживать. Поживились ребята, что разбивали домы!

Купец. Добро-то у них было не свое, а наше. Ведь расстрига всю казну царскую на них рассыпал.

Ямщик. Сказывают, что он был не расстрига, не чародей, а просто дьявол во плоти. На грех да на беду валяется он здесь третьи сутки! Говорят, что и теперь ночью светит огонь над его мерзким телом, а черти бьют в ладоши да хохочут. Сказывали сторожа из рядов.

Стрелец. Ужель и Басманов отступился от Бога? Он был храбрый воин и милостивый боярин!

Купец. Вестимо, что отступился, когда ему одному чародей верил. Ведь они поклонялись не образам, а этим харям.

Посадский. А что сделалось с поганою его женой?

Мещанин. Осталась жива. Ее перевезли к отцу, в дом Годуновых. Там, слышно, горько плачет.

Купец. Как не плакать по муже!

Мещанин. Нет, плачет она не по муже, а по царстве. Сказывал мне стрелец Игнашка Борьков, что он был вчера на страже в доме тестя чародеева и что видел, как она заливается слезами и вопит: "Хочу быть царицею Московскою!"

Ямщик. Понравилось, небось! Да вот беда: того не берут, чего в руки не дают!

Купец. А кому быть теперь царем? Немцы говорят, что после Годунова да расстриги другой и побоится сесть на Московское государство. Слышно, что боярин князь Иван Федорович Мстиславский сказал: "Пойду в монахи, а не хочу быть царем!"

Церковник. Пустое! Бог не оставит без царя православное царство. Ведь это первое царство на белом свете, а народ без царя, как стадо без пастыря! Что за беда, что Годуновы да расстрига осквернили царские палаты? Русь все останется святою Русью! Недаром пословица: "Тем море не погано, что псы лакали".

Чернец. Сущая правда! Ведь у нас Господь Бог сохранил настоящее царское племя…

Вдруг из толпы вышел молодой парень с балалайкой и сказал:

– Гей, ребята, послушайте песенку! Я вам спою про расстригу и про жену его! – Народ обступил его, а молодой человек стал играть на балалайке и петь:

Ты, Боже, Боже, Спас милостивый! (150)
К чему рано над нами прогневался —
Сослал нам. Боже, прелестника,
Злого расстригу Гришку Отрепьева.
Ужели он, расстрига, на царство сел?
Называется расстрига прямым царем.
Недолго расстрига на царстве сидел.
Похотел расстрига женитися;
Не у себя-то, расстрига, он в каменной Москве,
Брал он, расстрига, в проклятой Литве
У Юрия пана Сендомирского
Дочь Маринку Юрьевну,
Злую еретницу, безбожницу,
На вешний праздник Николин день.

Молодой человек остановился и посмотрел кругом.

– Ну пой, что ли! или песня вся? – закричали из толпы.

Молодой человек снова заиграл на балалайке и запел:

Выходит расстрига на красный крылец,
Кричит, ревет зычным голосом:
"Гей, еси, ключники мои, приспешники!
Приспевайте кушанье разное,
А и постное и скоромное,
Заутра будет ко мне гость дорогой,
Юрья пан с паньею.
А в те поры стрельцы догадалися,
За то-то слово спохватилися,
В Боголюбов монастырь металися,
К царице Марфе Федоровне.
"Царица ты, Марфа Федоровна!
Твое ли чадо на царстве сидит,
Царевич Димитрий Иванович?"
А в те поры царица заплакала,
И таковы речи в слезах говорила:
"А глупы стрельцы вы, недогадливы!
Какое мое чадо на царстве сидит?
На царстве у вас сидит
Расстрига Гришка, Отрепьева сын.
Потерян мой сын Димитрий Иванович,
Ни Угличе от тех бояр Годуновых".

Молодой человек снова остановился и стал настраивать балалайку, а в толпе между тем говорили:

– Экой искусник! Как он славно переложил быль в песенку! Вся ли? Да пой, что ли?

Молодой человек снова заиграл и запел:

Тут стрельцы догадалися.
Все они собиралися,
Ко красному царскому крылечку металися
И тут в Москве взбунтовалися.
Гришка-расстрига догадается,
Сам в верхни чердаки убирается
И накрепко запирается.
А злая его жена, Mаринка-безбожница,
Сорокою обернулася
И из палат она вон вылетела.
А Гришка-расстрига в те поры догадлив был,
Бросился он с тех чердаков на копья вострые
Ко тем стрельцам, удалым молодцам —