Россия во мгле, 2020. Книга первая

Ранние концлагеря за 15 лет до Гитлера. […] Пострадало от них миллионов людей куда больше, чем от фашистов, – да ведь не пленных, не покорённых, а – своих соотечественников, на родной земле. Кто это нам объяснит? […]

Неограниченная власть в руках ограниченных людей всегда приводит к жестокости.

Как всегда в нашей полувековой советской истории, высокая коммунистическая теория и ползучая моральная низость естественно переплетались, легко обращаясь друг в друга.

И что бы тогда сказать о наших явных мучителях: почему не наказывает судьба их? почему они благоденствуют?

Это решилось бы только тем, что смысл земного существования – не в благоденствии, как все мы привыкли считать, а – в развитии души. С такой точки зрения наши мучители наказаны всего страшней: они свинеют, они уходят из человечества вниз. […]

Растлеваются в лагере те, кто до лагеря не обогащён был никакой нравственностью, никаким духовным воспитанием.

Татьяна Фаликс пишет: «Наблюдения за людьми убедили меня, что не мог человек стать подлецом в лагере, если не был им до него».

А все уцелевшие не припомнят ли того, другого, кто ему в лагере руку протянул и спас в крутую минуту? Да, лагеря были рассчитаны и направлены на растление. Но это не значит, что каждого им удавалось смять. […]

Сколько было тогда этих отречений! – то публичных, то печатных: «Я, имярек, с такого-то числа отрекаюсь от отца и матери как от врагов советского народа». Этим покупалась жизнь.

И вот в этом зловонном сыром мире, где процветали только палачи и самые отъявленные из предателей; где оставшиеся честные – спивались, ни на что другое не найдя воли; где тела молодёжи бронзовели, а души подгнивали; где каждую ночь шарила серо-зелёная рука и кого-то за шиворот тащила в ящик, – в этом мире бродили ослепшие и потерянные миллионы женщин, от которых мужа, сына или отца оторвали на Архипелаг. Они были напуганней всех, они боялись зеркальных табличек, кабинетных дверей, телефонных звонков, дверных стуков, они боялись почтальона, молочницы и водопроводчика. И каждый, кому они мешали, выгонял их из квартиры, с работы, из города.

Ну кто заметил в 40-м году поток жён за неотказ от (арестованных) мужей?

Каждый поступок противодействия власти требовал мужества, не соразмерного с величиной поступка. Безопаснее было при Александре II хранить динамит, чем при Сталине приютить сироту врага народа, – однако сколько же детей таких взяли, спасли (сами-то дети пусть расскажут). И тайная помощь семьям – была. И кто-то же подменял жену арестованного в безнадёжной трёхсуточной очереди, чтоб она погрелась и поспала. И кто-то же, с колотящимся сердцем, шёл предупредить, что на квартире – засада и туда возвращаться нельзя. И кто-то давал беглянке приют, хоть сам в эту ночь не спал. […]

Совокупная жизнь общества состояла в том, что выдвигались предатели, торжествовали бездарности, а всё лучшее и честное шло крошевом из-под ножа. Кто укажет мне с 30-х годов по 50-е один случай на страну, чтобы благородный человек поверг, разгромил, изгнал низменного склочника? Я утверждаю, что такой случай невозможен, как невозможно ни одному водопаду в виде исключения падать вверх. Благородный человек ведь не обратится в ГБ, а у подлеца оно всегда под рукой. И ГБ тоже не остановится ни перед кем, если уж не остановилось перед Николаем Вавиловым. Это лёгкое торжество низменных людей над благородными кипело чёрной вонючей мутью…

Надо совсем не любить свою страну, надо быть ей чужаком, чтобы расстреливать гордость нации, – её сгущённые знания, энергию и талант!

Миллионы русских интеллигентов бросили сюда не на экскурсию: на увечья, на смерть и без надежды на возврат. Впервые в истории такое множество людей развитых, зрелых, богатых культурой оказалось без придумки и навсегда в шкуре раба, невольника, лесоруба и шахтёра. […]

Мы должны осудить публично саму идею расправы одних людей над другими! Молча о пороке, вгоняя его в туловище, чтобы только не выпер наружу, – мы сеем его, и он ещё тысячекратно взойдёт в будущем. Не показывая, даже не порицая злодеев, мы не просто оберегаем их ничтожную старость – мы тем самым из-под новых поколений вырываем всякие основы справедливости. Оттого-то они «равнодушные» и растут, а не из-за «слабости воспитательной работы». Молодые усваивают, что подлость никогда на земле не наказуется, но всегда приносит благополучие.

И неуютно же, и страшно будет в такой стране жить! […]

Членик за члеником прожевав с хвоста, доберётся пасть и до собственной головы.

Любой взрослый житель этой страны от колхозника до члена Политбюро всегда знал, что неосторожное слово или движение – и он безвозвратно летит в бездну.

Для ареста каждого члена ЦК требовалась санкция всех остальных! – так придумал игривец-тигр. И пока шли пустоделовые пленумы, совещания, по рядам передавалась бумага, где безлично указывалось: поступил материал, компрометирующий такого-то; и предлагалось поставить согласие (или несогласие!..) на исключение его из ЦК. (И ещё кто-нибудь наблюдал, долго ли читающий задерживает бумагу.) И все – ставили визу. Так Центральный Комитет ВКП (б) расстрелял сам себя. […]

По подсчётам эмигрировавшего профессора статистики И.А.Курганова, от 1917 до 1959 года без военных потерь, только от террористического уничтожения, подавлений, голода, повышенной смертности в лагерях и включая дефицит от пониженной рождаемости, – оно обошлось нам в … 66,7 миллионов человек (без этого дефицита – 55 миллионов)».

Э.С.Радзинский: «Он (Сталин) тщедушен и мал, его лицо покрыто оспинами – следами болезни, перенесённой в шестилетнем возрасте. Рябой – такова будет его кличка в жандармских донесениях».

Из «Медицинской истории пациента Кремлёвской поликлиники И.В.Сталина»: «Атрофия плечевого и локтевого суставов левой руки вследствие ушиба в шестилетнем возрасте».

У Шекспира король Ричард III изображается кровожадным уродом, самым жестоким тираном-злодеем.

Тацит о терроре Нерона: «Эта масса пролитой крови у себя дома утомляет душу и сдавливает сердце тоскою. Одной милости прошу у читателя: да будет мне позволено не чувствовать отвращения к этим людям, которые так низко дают себя губить».

При Сталине установилась система власти, когда несогласных с действиями или идеологией власти или подозреваемых в этом или заключали в тюрьму на длительные сроки или уничтожали немедленно с репрессиями против всех их близких родственников. Это была необъятная единоличная власть, доходящая до обожествления её носителя, не просто тирания, когда правители ставят себя выше закона, а тоталитарная модель правления методом террора, когда террор становится средством убеждения. Разоблачения различных и бесконечных заговоров было характерной особенностью сталинской периода правления.

Человек, убеждённый в том, что он всегда и во всём прав, а все другие во всём, в чём они ему противоречат, не правы, уже психически неадекватен. Тиран, диктатор, считающий, что он всегда прав, уже находится в положении психически ненормального, так как может расправляться с теми, кто с ним не согласен, в том числе убивать их.

Из заявления дивинженера Н.И.Жуковского на имя Л.П.Берии: «В Лефортовской тюрьме, в которой я пробыл в течение трёх месяцев, я был вынужден невероятными телесными муками и угрозами, что таким же мукам будет подвергнута моя жена, дать показания, продиктованные мне в основном самим следователем… Дал такие показания я только для того, чтобы избавиться от телесных и нравственных мучений, предпочитая им смерть, хотя бы даже и не заслуженную».

Как известно, при Сталине пытки были официально разрешены. Пытки были настолько беспощадными, что даже самые стойкие из арестованных в конечном итоге почти всегда подписывали показания, которые были продиктованы следователями. Под пытками заставляли писать оговоры на сослуживцев, друзей, родственников, если кого-то хотелось устранить, то есть принуждали к совершению подлости, действовали по принципу: был бы человек, а статья найдётся.

Обвинения придумывались следователями, поэтому обвиняемые не всегда могли вспомнить, какие именно показания они подписали под пытками. Заучивать собственные показания, чтобы не сбиться во всём том вздоре, который нафантазировали следователи, – какая правдивая и страшная деталь, точно характеризующая методы ведения следствия.

Меры жестокого физического и психического воздействия, скудное тюремное питание или его полное отсутствие, включая и воду, лишение сна на несколько суток, заключение в холодный карцер без нормальной одежды, стояние в ледяной воде, страшные пытки, что некоторые сходили с ума, иные кончали жизнь самоубийством, чтобы не терпеть эти муки, угрозы, что члены их семьи будут подвергнуты таким же пыткам, мутили разум, выбивали дух у арестованных, доводили до готовности подписать любые показания. Потом на суде или по прошествии времени многие арестованные сами удивлялись, как они могли подписать такие показания-самооговоры. Главным для следователя было добиться у арестованного собственного признания его вины, и это было достаточным условием, чтобы арестант получил длительный срок заключения или расстрел. Бывали случаи, когда следователи давали подписывать арестованным чистые листы бумаги, а потом вписывали в них всё, что хотели.

Доносы и, тем более, самооговоры убедительными доказательствами не являются. Во многих делах имеются выступления подсудимых на суде, где они пытались отказаться от своих показаний, объясняя, что они даны под пытками. Но тогда это не принималось во внимание.

Вот что пишет французский писатель и философ XVI века М. Монтень про использование пыток: «Изобретение пыток – опасное изобретение, и мне сдаётся, что это скорее испытание терпения, чем испытание истины. Действительно, почему боль заставит меня скорее признать то, что есть, чем то, чего нет? И наоборот, если человек, не совершавший того, в чём его обвиняют, достаточно терпелив, чтобы вынести эти мучения, то почему человек, совершивший это дело, не будет столько же терпелив, зная, что его ждёт такая щедрая награда, как жизнь. […]

Чего только не наговорит человек на себя, чего он только не сделает, лишь бы избежать этих ужасных мук? Вот почему бывает, что тот, кого судья пытал, чтобы не погубить невинного, погибает и невинным и замученным пыткой. Сотни тысяч людей возводили на себя ложные обвинения.

И тем не менее говорят, что это наименьшее из зол, изобретённых человеческой слабостью! Я, однако, нахожу пытку средством крайне бесчеловечным и совершенно бесполезным. Многие народы, менее варварские в этом отношении, чем греки и римляне, называющие их варварами, считают отвратительной жестокостью терзать и мучить человека, в преступлении которого вы ещё не уверены. Чем он ответствен за ваше незнание? Разве это справедливо, что вы, не желая убивать его без основания, заставляете его испытывать то, что хуже смерти? Чтобы хорошенько вникнуть в это, заметьте только, как часто бывает, что испытуемый предпочитает лучше умереть без всяких оснований, лишь бы только не подвергаться этому испытанию, которое хуже казни и нередко своей жестокостью приводит к смерти, предвосхищая казнь».

Из Приказа МВД СССР от 4 апреля 1953 года: «Министерством внутренних дел установлено, что в следственной работе органов МГБ имели место грубейшие извращения советских законов, аресты невинных советских граждан, разнузданная фальсификация следственных материалов, широкое применение различных способов пыток – жестокие избиения арестованных, круглосуточное применение наручников на вывернутые за спину руки, продолжавшееся в отдельных случаях в течение нескольких месяцев, длительное лишение сна, заключение арестованных в раздетом виде в холодный карцер и др.

По указанию руководства Министерства государственной безопасности СССР избиения арестованных проводились в оборудованных для этой цели помещениях в Лефортовской и внутренней тюрьмах и поручались особой группе специально выделенных лиц, из числа тюремных работников, с применением всевозможных орудий пыток.

Такие изуверские методы допроса приводили к тому, что многие из невинно арестованных доводились следователями до состояния упадка физических сил, моральной депрессии, а отдельные из них до потери человеческого облика. Пользуясь таким состоянием арестованных, следователи-фальсификаторы подсовывали им заблаговременно сфабрикованные «признания» об антисоветской и шпионско-террористической работе».

Сталин чувствовал свою интеллектуальную ущербность не только перед Лениным, но и перед другими членами ленинского ЦК. И он избрал беспроигрышную тактику: Сталин всегда соглашался с Лениным. Даже когда он иногда попадал под огонь ленинской критики, то всегда сразу менял свою точку зрения. Так как Сталин был не теоретиком, а исполнителем, то между ним и Лениным практически не было особых трений. Так как в те времена члены ЦК могли свободно высказывать свои мысли и высказывали, то Ленин ошибочно считал Сталина своим единомышленником.

Приписываемые Ленину слова, что любая кухарка способна управлять государством, видимо, запали в душу Сталина, выходца из захолустного грузинского городка Гори, с уровнем образования – четыре года обучения в духовной семинарии (на пятый год обучения был исключён из семинарии), сына неграмотных родителей, сапожника и прачки. А чем он хуже кухарки? (Если Ленин и не настаивал на кухарке, то имел в виду сознательных рабочего и солдата.)

М.С.Восленский пишет: «Западные биографы Сталина не раз делали превратившееся постепенно в общее место противопоставление: Троцкий, Бухарин, Зиновьев и другие, с их позёрством и любованием собственным красноречием, – и неуклюжий плебей Сталин, молчаливо и упорно работающий в партийном секретариате».

В марксистской диктатуре пролетариата, в отличие от Ленина, Сталина интересовало только первое слово из этого словосочетания – диктатура.

Сталин был плебеем по происхождению, по воспитанию и образованию, по культуре и своему кругозору. Он правил как умел и выбрал массовый террор средством убеждения, им были проведены беспрецедентные по жестокости репрессивные кампании против десятков миллионов граждан своей страны. Был бы не Сталин, стал бы кто-то другой во главе государства в тех конкретно-исторических условиях. Мы говорим о Сталине потому, что именно он стал главным убийцей.

А.Г.Чернявская: «При попытке установить корни сталинского садизма, столь страшно проявившегося в последующие годы, необходимо учитывать факторы не только конституциональной предрасположенности и семейный фон, но и психическую атмосферу, способствующую возникновению социального и индивидуального садизма. Известно ведь, что власть, с помощью которой господствующая группа порабощает и эксплуатирует другую общественную группу, уже сама по себе способна порождать садизм. Если рассмотреть место Сталина в системе советского общества и сам недобрый дух этой системы, то станет понятно, почему садистские черты сталинского характера проявились в столь прочной и устойчивой форме и пустили столь глубокие корни.

Фромм считает Сталина ярчайшим клиническим примером несексуального садизма. Сталин мог бы гордиться тем, что был первым, кто после русской революции приказал пытать политических заключённых. Он мог бы также гордиться тем, что в период его правления методы пыток, применяемые НКВД, превзошли все известные до того средства. Сталин порой не отказывал себе в пикантном удовольствии лично выбрать метод пытки для той или иной жертвы. Наибольшее наслаждение доставляла ему душевная пытка, при которой он держал жертву как бы подвешенной в отчаянии и страхе между выражениями искренней симпатии и последующим оглашением смертного приговора, а в конце всё же уничтожал её. С чувством глубокого удовлетворения он устраивал высшим функционерам своей партии и правительства испытания на верность и преданность, по произволу арестовывая их жён и даже детей, в то время как мужья и отцы продолжали как ни в чём не бывало исполнять свои обязанности, даже не мысля о том, чтобы попросить об освобождении близких. Более того, они были обязаны подтверждать ему, что их близкие были арестованы обоснованно, хотя отлично знали, что Сталин поступил так исключительно ради собственного удовольствия. Рой Медведев пишет, что Сталин посадил в лагерь не только жену столь высокопоставленного функционера, как Молотов, но даже жену президента Советской республики Михаила Калинина, причем заставил её под пытками подписать показания, компрометирующие её мужа, на тот случай, когда и его понадобится убрать. Здесь в поведении Сталина проявился тот элемент его характера, который лежит в основе всякого садизма, а именно, страстное желание «обладать абсолютной и ничем не ограниченной властью над живым существом», будь то мужчина, женщина, ребёнок или целая социальная группа».

Сталин рос в неблагополучной семье. Его отец Виссарион был сапожником, страдающим хроническим алкоголизмом, и он говорил: «Я сапожник и мой сын тоже должен стать сапожником!» Мать хотела чтобы он стал священником. После 11 лет он больше своего отца не видел. Но в детстве Иосифу доставались побои от обоих родителей.

М. Бочковский: «Через много лет он (Сталин) – уже всесильный диктатор – во время посещения престарелой мамы спросит у неё:

– Почему ты меня так сильно била?

– Вот поэтому ты и вырос таким хорошим, – будет ему ответом».

У большинства тиранов было трудное детство. Тяжёлое детство, без сомнения, так или иначе, накладывает свой отпечаток на взрослую жизнь. Но говорит ли это о том, что все выросшие в тяжёлых условиях, поголовно становятся садистами, тиранами и изуверами? Нет, ни в коем случае!