– Черт возьми! – сказал он с грубым смехом. – Мы что, шарады разгадываем или присутствуем на уроке закона божия?
Врач-негр с опаской взглянул на Родольфа, ожидая его гневной вспышки.
Этого не случилось… Молодой человек с невыразимой печалью покачал головой и сказал врачу:
– Приступайте, Давид… И да покарает меня одного господь, если я совершу ошибку.
И Родольф закрыл лицо руками.
При этих словах врач позвонил.
Вошли двое мужчин, одетых во все черное. Доктор указал им рукой на дверь в соседнее помещение.
Они вкатили в него кресло с Грамотеем и связали его так, что он не мог пошевельнуться. Голову они прикрутили к спинке кресла с помощью повязки, охватившей одновременно шею и плечи.
– Обвяжите его лоб платком и намертво прикрепите к креслу, а другим платком заткните ему рот, – распорядился Давид, не сходя с места.
– Теперь вы хотите перерезать мне глотку?.. Помилуйте!.. – взмолился Грамотей. – Помилуйте!.. И…
Из соседней комнаты доносился теперь лишь невнятный шепот.
Двое мужчин появились на пороге… и по знаку доктора вышли из залы.
– Монсеньор? – молвил в последний раз врач вопросительным тоном.
– Приступайте, Давид, – ответил Родольф, не меняя положения.
Давид медленно вошел в соседнюю комнату.
– Господин Родольф, мне страшно, – сказал побледневший Поножовщик дрожащим голосом. – Господин Родольф, скажите что-нибудь… Мне страшно… Или это сон?.. Что делают там с Грамотеем? Ничего не слыхать… От этого мне еще страшнее.
Давид вышел из соседней комнаты; он был бледен, как бывают бледны негры. Белыми были его губы.
Двое мужчин снова вошли в залу.
– Прикатите сюда кресло.
Они повиновались.
– Выньте у него кляп.
Кляп был вынут.
– Вы что же, хотите подвергнуть меня пытке?.. – воскликнул Грамотей, и в голосе его прозвучало не страдание, а гнев. – Что это за забава колоть мне чем-то глаза?.. Мне было больно… И для чего вы потушили свет и там и здесь? Собираетесь мучить меня в темноте?
Последовала минута жуткого молчания.
– Вы слепы… – проговорил наконец Давид взволнованно.
– Неправда! Быть этого не может! Вы нарочно создали этот мрак!.. – вскричал разбойник, делая неимоверные усилия, чтобы освободиться от пут.
– Развяжите его, пусть встанет, – распорядился Родольф.
Грамотея развязали.
Он быстро встал, сделал шаг, протянул вперед руки, снова упал в кресло и воздел руки к небу.
– Давид, дайте ему этот бумажник, – сказал Родольф.
Врач вложил в дрожащие руки Грамотея небольшой бумажник.
– В этом бумажнике достаточно денег, чтобы обеспечить тебе кров и хлеб до конца твоих дней в каком-нибудь уединенном месте. Теперь ты свободен… убирайся… и постарайся раскаяться… Господь милостив!
– Слеп! – проговорил Грамотей, машинально взяв бумажник.
– Откройте двери… Пусть уходит! – проговорил Родольф.
Двери с шумом распахнулись.
– Слеп! Слеп! Слеп!!! – твердил злодей, подавленный горем. – Боже мой, так это правда!
– Ты свободен, у тебя есть деньги, убирайся!
– Но я не могу уйти… Как вы хотите, чтобы я ушел? Я ничего не вижу, – воскликнул он в отчаянии. – Преступно злоупотреблять своей силой, чтобы…
– Преступно злоупотреблять своей силой! – повторил Родольф, голос которого прозвучал торжественно. – А что ты сделал со своей силой?
– О, лучше смерть… Да, я предпочел бы умереть! – воскликнул Грамотей. – От всех зависеть? Всего бояться? Ребенок и тот может теперь побить меня! Что делать? Боже мой! Боже мой! Что же делать?
– У тебя есть деньги.
– Их украдут у меня! – сказал разбойник.
– Их украдут у тебя. Вслушайся в эти слова!.. Ты произносишь их со страхом, ты, который столько раз воровал? Убирайся.
– Ради бога, – сказал умоляюще Грамотей, – пусть кто-нибудь проводит меня! Как я один пойду по улице?.. О, убейте меня! Прошу вас, сжальтесь… Убейте меня.
– Нет, придет день, и ты раскаешься.
– Никогда, никогда я не раскаюсь! – злобно вскричал Грамотей. – О, я отомщу! Поверьте… я отомщу!..
И, скрежеща зубами, он вскочил с кресла, угрожающе сжав кулаки.
Сделал шаг и споткнулся.
– Нет, нет, не могу!.. И однако, я такой сильный! Ах, как я жалок… Никто не пожалеет меня, никто.
И он заплакал.