Повесть о человеке волчьего клана

– А не драконом? – улыбнулась она

– Драконам, Мила, принцессы без надобности. Им бы олененка посочнее, – было непонятно, шутит Ингольв или говорит серьезно. Потом он, потыкав посохом тропу, снова продолжил: – И вот грузится эта пара беглецов на корабль.

– Там же были ваши знакомцы!

– На корабле да. А вокруг? Мы не горчичное зернышко, чтобы бесследно затеряться на блюде с тем жарким, что представляет собой любой крупный город, а корабль всегда можно попробовать отследить колдовским способом. Вся ставка была – на неожиданность нашего, хм, отбытия и выигранное время. А когда корабль сел на мель – мы стали его терять.

– Но и сейчас мы идем так медленно!

– Зато эту землю никто толком не знает.

– Кажется, кроме тебя, – поддела Мила.

– Возможно, – уклончиво отозвался Ингольв. – На самом деле ее знают только Дети Кайры.

– Кто?

– Ти’Райи, они так сами себя зовут.

– А, Кайра – это их богиня, да?

– Да, что-то вроде, как я понял.

– И я, кажется, тоже поняла! Вот о чем ты по утру говорил с тем трактирщиком! – обрадовалась Мила.

– И что же, принцесса, вам стало ясно? – Ингольв покосился через плечо, и Мила готова была поклясться, что он улыбается, только старательно прячет усмешку.

– Тут есть какая-то хитрость, да? Как идти по болотам. Может, дело не в опасности, которыми ты меня пугаешь?

– Я вас не пугаю, принцесса. Я предупреждаю. А хитрость – что ж, в самом деле есть, вы догадливы.

Но напрасно Мила ждала пояснений – видимо, северянин решил, что и так сказал довольно много, и замолчал.

Надолго.

Какое-то время они шли нормально – затем снова началось это кружение, остановки, осторожное прощупывание тропы впереди – и Миле снова пришлось ждать подолгу на одном месте, наблюдать странные манипуляции Ингольва и – верно, не получать никаких пояснений.

Бояться, впрочем, девушка раздумала – надоело.

Начала присматриваться по сторонам – и с удивлением отметила, что природа вокруг изменилась гораздо сильнее, чем можно было бы ожидать. Стало больше сухих участков, и тропа перестала то и дело петлять меж кочек. Все реже в волосы впивались обомшелые ломкие ветки мертвых – или, вернее, никогда толком и не бывших живыми деревьев, пропитанных болотной водой, точно утопленники – их сменили более привычные заросли ракит, тут и там пробивались и стволы помощнее. По-прежнему над головой была непроглядная зелень сомкнутых ветвей – но спустя еще несколько часов Мила, наконец, поняла, что и освещение как-то непривычно плавает – словно солнце тоже играло с ними в прятки-догонялки, как вон Ингольв с тропинкой, заходя то с одной стороны, то с другой.

Что-то это напоминало, что-то… чего Мила никогда в жизни не могла видеть, но могла слышать.

– Ингольв, солнце снова слева, почему?

– Потому что мы идем напрямик, – то ли пояснил, то ли еще больше запутал северянин. – Колодцами.

– Колодцами? – Мила нахмурилась, отвлеклась, споткнулась о какой-то корень, ощутила крепкую хватку наемника на своем локте и получила упреждающее: «Не сбивайтесь со следа, я вам говорил», хотела было возмутиться… А потом внезапно сообразила и аж всплеснула от восхищения руками:

– «Прямой путь»! Так это на самом деле не сказки! Что есть такие точки на теле земных дорог – в один шаг покроешь лигу, если знать, как и куда ступить, так?

– Да, вы это называете так. А у нас, у Горскун – «колодец». Ухнешь на дно – вылезать будешь три дня, – Ингольв усмехнулся. – Опасная штука.

– А мне кажется, наоборот, удобная, – удивилась Мила. – Может, и правда болота скоро останутся позади!

Ингольв только хмыкнул. Он, в отличие от девчонки, понимал, насколько опасно может быть такое передвижение, но разубеждать ее не стал. В конце концов, большого выбора у них не было – наемнику то и дело зудело загривок точно чьим-то чужим, пристальным взглядом, и жгло пятки отзвуком возможной погони, как дикому зверю. Возможно, это была мнительность и чрезмерная осторожность, но при том Ингольв ни на секунду не допускал мысли, что неведомый похититель Милы так легко просит свою добычу. Ну да что ж, если хитрый ящер-трактирщик не соврал, то очень скоро наемник сможет сдать девушку ее отцу, а тот уж пусть позаботится о безопасности своего чада как следует сам – что один из влиятельнейших политиков Эллераля, города, славного своими чародеями, сможет это сделать, не стоило и сомневаться.

Северянин оказался прав – вскоре ти'райские болота принялись уступать место нормальной земле, при чем куда как раньше, чем девушка смела надеяться, даже услыхав про «прямые пути».

Спустя одну ночевку – стемнело в этот раз слишком рано, как ей показалось – топи и вовсе превратились в редковатый смешанный лес, все еще влажный, но уже не таящий в себе ни глубоких ям, полных темной, точно травяной отвар, воды, ни коварных слепых еланей под зеленью мягкого мха. Можно было вздохнуть свободно, и, в отличие от болот, в лесу оба путника чувствовали себя увереннее. Даже на привалы-остановки они располагались куда как вольготнее – было из чего развести нормальный костер, на что сесть и куда прилечь, да и под настроение собрать горсть-другую ягод – ярко-алой, кисловатой костяники или водянистой от близости болот, но все равно вкусной голубики. Милу это особенно радовало, а северянин не мешал ей на привалах отдыхать так, как хочется – главное, чтобы далеко не уходила.

Вот в очередной раз Ингольв предложил отдохнуть и перекусить – и девушка не стала отказываться. Наемник разложил небольшой костер, снял меч с перевязи, да и принялся возиться, проверяя ремешки перевязи и сам клинок – не повредила ли сырость болот надежность крепления и чистоту самого клинка, девушка просто села на траву, давая отдых ногам.

Через какое-то время ей показалось, что она услышала ручей, и вызвалась сходить посмотреть, можно ли пополнить запас питьевой воды – той, что они набрали еще несколько световых дней назад в крохотном роднике, вряд ли бы хватило на весь оставшийся путь. Ингольв, немного подумав, кивнул – вроде бы никакой опасности не предвиделось. Если бы Ингольв только мог подумать! Но он был человек, а не зверь – и нюхом чуять врага все же не умел, хотя таким, как он, досужая молва и любит приписывать подобные таланты. Но молва на то и молва, чтоб приукрашивать жизнь. Мила совсем немного отошла от своего провожатого, как вдруг услышала позади себя какой-то шорох и приглушенное рычание. Она медленно обернулась и замерла в ужасе – позади неё, в трех дюжинах шагов, стоял огромный, около метра высотой, черно-серый волк.

– Ингольв! – позвала она негромко. Хотела вскрикнуть, но побоялась – и оттого оклик вышел придушенным, точно девушку вдруг схватили за горло. Да только волк все равно тут же вздернул губу, показывая клыки и выпуская на волю клокочущий рык – казалось, еще звук или движение, и он бросится.

– Инг! – крикнула отчаянно Мила, когда ужас окончательно захлестнул ее, и волк, сорвавшись с места, прыгнул на девушку. Наемник тут же метнулся навстречу зверю – прервал длинный бросок волка в воздухе, приняв на себя тяжесть и силу его рывка, и повалил на землю. Завязалась нешуточная борьба. Волк – здоровенный самец с рыжиной вдоль хребта и сизыми, линялыми боками – пытался любой ценой добраться до горла снеррга, но тот изо всех сил удерживал мощную пасть на расстоянии от себя, и волк лишь бил его лапами, борясь с невиданно дерзким противником. Несколько раз могучая лапа обрушивалась на голову врага, и когти оставляли глубокие темные борозды на лице снеррга. По счастью, глаза, пусть и залитые кровью, оставались целы, а раны от когтей не могли сравниться с таковыми от зубов хищника. Предплечья и грудь наемника от оскаленной пасти уберегала прочная кольчуга, и зверь только в бессильной ярости пытался продрать железные кольца, плюясь слюной и захлебываясь злобным рыком. Ингольв сам начал едва не рычать, и со стороны казалось, будто сцепились волк и рыжий медведь, так велика была сила и ярость обоих противников. Ингольв ловко увернулся от клацнувшей совсем рядом пасти и, одним движением перехватив зверя за крестец и загривок, швырнул его в сторону, ударив о ближайший ствол. Волк заскулил, но поднялся и снова зарычал.

– А живучий, – перевел дыхание снеррг, перекатившись и одним быстрым движением завладев оставленным мечом. Все это время он боролся с серым зверем без оружия, полагаясь только на милость богов и свою сноровку. По счастью, ему повезло хоть на миг оттолкнуть хищника и все же поднять клинок.

– Ну, давай! – крикнул он, встав наизготовку. Волк прыгнул, но в этот раз Ингольв не стал церемониться. Взмах, светлый взблеск лезвия – как поражает меч человека, так же поразил он и зверя. Рык оборвался предсмертным визгом, волк с распоротым брюхом повалился на землю, и рвущий слух вопль агонии моментально стих, когда меч опустился во второй раз.

– Здоровый какой, – пробормотал северянин, пнув огромную тушу. – Выходи, принцесса, все уже.

Мила робко выглянула из-за дерева.

Ингольв вытер со лба кровь, поморщился и присел перед волком.

– Ты цел? – робко спросила девушка.

– Вроде того, – отозвался Ингольв.

– Может, хоть умоешься… у тебя кровь на лице, – жалобно протянула Мила.

– Может, – хмыкнул северянин. – Но это не срочно. Не переживай, принцесса, я в порядке. А как итог – и ты тоже.

Мила хотела было возмутиться, но ей все еще было слишком страшно, да и возмущаться перед человеком, спасшим – не впервые! – тебе жизнь? И все же, ей почудился завуалированный упрек. Она все же дошла до ручья – ей не показалось, и свежая питьевая вода была у них под боком – упрямо притащила наполненную заново флягу, и тонкой струйкой аккуратно поливала на ладони северянина, чтобы тот мог смыть кровь и промыть царапины на лице. Оставленные тупыми когтями порезы оказались не такими глубокими, как ей подумалось вначале – так, будто шипастой веткой хлестнули. Самые глубокие ссадины пришлось, по настоянию Милы же, смочить соком подорожника из размятых листьев, но на этом и все. Уверившись, что ее спаситель невредим, Мила тихонечко ретировалась под дерево, а Ингольв вернулся к волчьей туше.

– Ну, плащом будет, – оценивающим взглядом окинул наемник поверженного зверя еще раз, и принялся сноровисто сдирать с него шкуру. Мила вдруг подумала, что человек из Волчьего клана сам не слишком отличается от символа своего рода – такой же деловито-практичный и безжалостный. Девушку нельзя было удивить такой простой охотничьей сценой, как разделка добычи, но то, насколько Ингольв равнодушно переключился с боя на хозяйственные дела, поразило ее, и не сказать, что это было приятное удивление. Северянина же ничуть не заботило, как девушка смотрит на его занятие. Привал тем временем решено было продолжить до утра – конечно же, решено наемником. Он настаивал, что необходимо отдохнуть, а заодно и отскоблить, частично выделать и просушить шкуру, которую Ингольв, за неимением соли для выделки, изнутри пересыпал какими-то неведомыми девушке травами и мхом – насобирал неподалеку. Все равно от нее, этой шкуры, резко пахло псиной и кровью, и Мила предпочла бы, чтоб ее спутник и провожатый был менее запасливым и не стал заниматься шкурой.

– Это будет неуважением к такому свирепому противнику, госпожа, – заметил он Ингольв, когда Мила все же надумала высказать свое мнение. – Это был, можно сказать, жестокий воин – и я оказался сильнее, победив его, но так бывает далеко не всегда, не всегда нам суждено одерживать победу, вот что я хочу сказать. И нельзя об этом забывать. И поэтому каждого своего врага надо уважать за его силу. Я забрал жизнь этого зверя – хотя в чем он виноват передо мною? С его точки зрения, это мы посягнули на его земли и охотничьи угодья – если вы подумали, госпожа Мила, что волк этот был не в себе, чем-то болен или просто злобен по натуре, так нет. Зверь охотился – счел вас, наверное, кем-то вроде странной косули, а значт – своей добычею. Я ему помешал – я оказался более кусачим зверем, если угодно. Что же, волк доблестно стоял на защите своего уклада жизни и своего права – и за это я уважаю его. И не позволю пропасть бесславно его земной оболочке – в конце концов, боги старались, мастерили такую чудесную шкуру, негоже ее будет бросить гнить в траве! И кстати, слава хозяина этого куска леса – вот этого волка – позволит нам провести эту ночь в безопасности. Делить угодья прочие звери начнут только когда обнаружат пропажу нынешнего хозяина – а это, думается мне, только после ближайшего дождя.

– Дождя?

– Когда дождь смоет оставленные им метки, и некому будет обновить знаки на границе владений, – пояснил северянин. – Сходите на ручей, Мила, умойтесь и вы – а то бледнее шляпки ядовитого гриба, в самом деле.

Послушав совета, девушка вернулась к воде и долго умывалась, смывая собственный страх и выполаскивая из носа засевший там мерзкий запах требухи, а после занялась тем, что она сама умела и любила – повесила котелок, нагрела воды, заварила трав в котелке, выпрошенном у ящеров. Мятный аромат тоже немного сбивал тяжелый кровавый дух, все еще свербящий и не дающий покоя, несмотря на то, что тушу Ингольв уволок куда подальше и закидал ветками.

Примечания