Одержимость. Любовь Зверя

Ниже закатанных до локтей рукавов рубашки виднелась кожа: ровная, бронзовая, покрытая тонкими линиями татуировки. Пыталась рассмотреть, но не получалось. То ли это крылья, то ли разбросанные хаотично перья. Отлетающие от влажных бревен искры грозились обжечь и даже почти долетали, но ему это было безразлично. Длинными пальцами сжимал рифленый стакан с янтарной жидкостью на дне и тихонько покачивал, будто успокаивал нас обоих.

– Ты же понимаешь, что не останусь? Всё равно сбегу, Ястреб! Тебе убить меня придется, чтобы сделать своей, потому что добровольно я не сдамся. Всё и так зашло слишком далеко, нет у меня пути назад. Понимаешь?

– Понимаю, – голос его был безразличный, он даже не смотрел на меня.

– Тогда зачем? Ну объясни, зачем я тебе нужна? Для чего? – я по щелчку пальцев разрыдалась.

Закрыла холодными ладонями лицо и просто рыдала. Меня никто не ищет, я никому не нужна! Никому! И только этот урод с отчаяньем пытается доказать свою власть надо мной. Только от этого ещё противнее.

Его методы были жалкими, больными, грязными. Легко доказывать преимущество над слабым? Над тем, кто потерял силы, поддержку! Очень легко… Можно подчинить тело, запугать, сделать безвольным, пьяным, испуганным. Но душу он мою никогда не получит!

– Я привез тебя, чтобы самому понять, для чего ты мне нужна, – он хмыкнул, осушил бокал и с силой зашвырнул его в беснующееся пламя.

– И как? Понял?

– Нет…

– Ты не можешь понять, потому что это прихоть богатого дядьки, блажь, удовлетворение самого низшего, что есть в человеке! Ты выдумал себе мир, где имеешь абсолютную власть над всем живым, выдумал, будто настолько прекрасен, что не можешь не восхищать женщин. Вот только это плод твоего больного сознания, Ястреб. Ты болен… Шальное безумие, игра во вседозволенность. Ты же наметил меня, как игрушку, причем такую удобную, простую. А как удачно всё сложилось, правда? Отец на грани разорения, чокнутая и жадная до богатой жизни сестра, отсутствие матери, способной залечить мои раны. Я – легкая добыча. И ты этим пользуешься. Вот только не учел ты одного, Пётр, я с лёгкостью проживу и без тачек, и без дворцов, и без бриллиантов на пальцах. И без твоей помощи я проживу тоже. Будешь шантажировать? Угрожать отцом? Так давай! Надави на него, это даже к лучшему. Пусть уже очнется и смирится с тем, что пора платить за свою ошибку. Так для чего вам Я?

– Ты уже моя, глупая Аришка, – Ястреб будто и не слышал моих слов, тихо посмеивался и пускал под потолок плотные кольца дыма.

– Нет! Нет! После всего, что вы сделали, Пётр, вашей я уже никогда не стану…

– Красиво говоришь, Арина. Очень красиво, но в основе твоих слов лишь эмоции, – его «Арина» звучало как рык загнанного зверя. Утробный звук, грозный, главенствующий… Но я всё равно не понимала, почему он терпит? Почему не заткнёт мне рот? Почему позволяет вольности в свой адрес? – Но ты вновь и вновь совершаешь ошибку, заведшую твоего отца в тупик банкротства. Человек остается один, когда начинает полагаться на других. Дамир думал, что его друзья помогут, спасут… Но нет. Они стали его душить не из-за нужды в деньгах, а из чувства жадности. Вместо того чтобы протянуть руку помощи, они шакалами раздербанили остатки его состояния. Вот и ты полагаешься, хоть и состояния не имеешь. Друзья – временные, зато врагами они становятся постоянными. Вот ты меня обвиняешь в самодурстве… Возможно. Но зато я честен в своих намерениях.

– Честный самодур… Это же всё меняет! Да я боюсь вас, – сказала, и по позвоночнику холод пробежал. Не тот, от которого в дрожь бросает, а тот, от которого душа в пятки уходит. – Вы больны…

– Я никогда не наврежу тебе, Арина. Никогда. Но это не значит, что отступлю от своей цели. Ты всё равно будешь моей, просто смирись, – чеканил слова, они пулями летали по просторному залу, рикошетя прямо мне в сердце.

– Пожалуй, я воспользуюсь вашим советом, и не буду полагаться на вас, раз уж это ведёт к столь плачевным последствиям, – вскочила и бросилась по длинному пустому коридору. Видела дверь в конце, стремилась к ней и заливалась слезами. Ждала погони, судорожно дёргала ручку, мечтая лишь вырваться из ловушки.

И когда замок наконец-то поддался, толкнула тяжелую створку и выбежала во двор. Вокруг не было ни души… Вдоль заборов заливались лаем собаки, привязанные на цепь к длинному тросу, в гараже гудели моторы машин, но на моём пути не было ни единой преграды. Никто не устраивал погоню, не пытался остановить, задержать. Мне словно давали уйти… Но почему?

Для чего нужно было красть, чтобы потом спокойно отпускать? Что-то здесь было явно не то.

Оглянулась и ахнула… Небольшой двухэтажный дом из светлого кругляка светился теплой подсветкой, вычищенные дорожки, вечнозелёные кустарники поражали сочностью цвета. Но… Он словно был забыт, брошен в плотном кольце леса. Ни домов по соседству, ни шума трассы и ни единого звука. Тишина. Густая, насыщенная, в которой даже хруст снега превращался во взрыв. Высокие, покрытые снегом сосны стояли ровной стеной, охраняя спокойствие хозяина. И красиво было, как в сказке… Всё искрилось, переливалось, здесь не было ветра, не было продирающей влажности. Спокойно, тихо и красиво, как в сказке…

Мне вдруг вспомнились мои детские рисунки, которые я рисовала с мамой. Она рассматривала мои заснеженные избушки, смеялась, повторяя, что странные у меня мечты, и принц будет тоже странный, раз решил свой замок построить в глуши, подальше от балов и светской жизни.

Здесь не было ни единого признака жизни. Необитаемый остров, где нет законов. Но есть желание Ястреба.

Рванула по широкой расчищенной дорожке, куталась в пуховик, слишком поздно осознав, что мне не холодно. А ведь я полуголой выскочила, увидев его во дворе!

Замерла всего на мгновение, осмотрев свои ноги. А вместо коричневых в клеточку тапочек на ногах были дутые серебристые сапожки. Знала я этот бренд, знала и цену на них. Хотелось выбросить, пойти босиком! Но кому я сделаю хуже? Распахнула полы куртки, ощупывая кашемировый свитер с высоким горлом, плотные спортивные леггинсы Меня одели, как куклу, чтобы напомнить, кто тут хозяин! Захотят – оденут, перехотят – выкинут на обочину или в лес на лакомство волчатам.

– Ненавижу! – орала я, пуская безумие по макушкам деревьев. Вопила так, чтобы разрушить эту принадлежащую ему тишину, разбить спокойствие. Смотрела в бликующее от пламени камина окно и визжала. Знала, что слышит. Была уверена, что смотрит… – Ястреб, я тебя ненавижу!

И стоило мне прокричаться, как из-за резкого поворота выскочило желтое такси.

– Вы заказывали? – сухонький старик открыл окно, осматривая мое заплаканное лицо. – Вы Арина?

– Да… Но я не заказывала, да и денег у меня нет!

– Так оплачено же, – он усмехнулся и кивнул на заднее сиденье.

И я села. Хотелось просто убраться отсюда, сбежать, чтобы не чувствовать пристальный взгляд в спину. Хотелось раствориться, исчезнуть.

Для чего увёз? Почему дал уйти?

Зачем я ему, в конце-то концов?

Точно, зверь… Только не тот, кто челюсть вокруг твоей шее тисками сжимает, а тот, что кругами водит, пока ты в капкан не упадёшь, откуда уже будет не выбраться.

Дедок подпевал радийным песенкам, вилял по заснеженной трассе, везя в сторону рабочего посёлка «Рябинка». Печка дула теплом, меня даже разморило немного, веки стали слипаться.

Я представляла крошечную однушку, ощущала мягкость кресла, в котором было так приятно спать. Света обнимет, заварит чай и выслушает не потому что должна, а потому что настоящий друг. Слезы высохли, воспоминания о Ястребе стали блеклыми. Всё закончится. Непременно закончится… И я почти поверила в свою мантру, когда резкий вскрик водителя вернул в реальность.

– Чёрт! Вот это да!

Рванула корпусом, прижимаясь к передним креслам. Из горла вырвался крик… Чёрное небо раскрасило зарево пожара, будто северное сияние. Вокруг черного от гнили барака столпились жильцы, черные от копоти, а пожарные отчаянно пытались спасти эту рухлядь, что стала моим домом.

Старик притормозил, свернул к обочине, не решаясь проезжать дальше.

Еле передвигала ногами. Скулила и рыдала. Всё стало медленным, как в кино… Еле открыла дверь, вывалилась прямо в снег, еле передвигала ногами. Скулила и рыдала. Голоса людей превратились в гул горя, а здание почти полностью спряталось за языками пламени.

– Это ты! Ты во всём виновата! – внезапно со спины на меня кто-то набросился.

– Света? – её голос едва ли можно было узнать. Обычно спокойная, робкая, немного писклявая подруга сейчас вопила, как обезумевшая.

– Из-за тебя у меня ничего не осталось! – она сжимала руки на моей шее. Толпа была так увлечена пожаром, что на нас никто не обращал внимания. Всем было все равно… А моя подруга, ударив меня под колени, повалила в снег. – Ломается она… Ей чёрную икру на блюдечке приносят, а она нос воротит! Ты знаешь, как умер мой папа? Долго…Медленно. Мучительно… У меня на руках! У нас не было денег на лечение, на хоспис! Этот дом, пропахший его смертью, был единственным, что мне досталось! Осталось от семьи! Но ты и его спалила! Будь проклят день, когда я впустила тебя на порог. Убирайся, Арина! Убирайся! Только знай, что Ястреб тебя всё равно заберет, а теперь думай, сколько душ ты согласна погубить, барахтаясь в борьбе со стихией, что сильнее тебя? Сколько?

Рыдания мои превратились в истерику. Воспоминания об умирающей от рака мамы стали такими яркими, жгучими, будто вчера я видела её, больную, ослабленную. И дело не в том, на каких простынях умирать. У отца были деньги, но порой жизнь делает такой вираж, что богатые и бедные становятся равными в своих бедах. Нельзя откупиться от судьбы деньгами. Нельзя… Она тебя настигнет и в бараке, и в шикарной сталинке с видом на центральный проспект. Вот где нет тех, кто всегда кого-то главнее. И Света этого не понимала. Мы столько лет дружили, она оплакивала со мной маму, а сама копила злость… Виня меня во всем, что произошло в её жизни плохого.

Света сидела на мне, сжимала глотку и со всей силы била головой о землю. Я рыдала, выворачивалась, смотрела на горящий дом. Её слова лупили меня по живому. Я была растеряна, раздавлена, убита. И вдруг в этом хаосе зазвучал хриплый голос Ястреба. Его слова оставляли ожоги. Смотрела в лицо своей подруги и поверить не могла, что это всё может быть правдой.

«Грязнее всего оказываются те люди, что искренне пытались тебе помочь. Все хотят хорошо жить, вкусно есть и носить дорогое тряпьё, а особенно этого хотят те, кто этого никогда не имел».

– Ты… Ты… – ахнула я. – Ты с ним заодно! Эти шмотки, – я подцепила рукав её пуховика, которым недавно хвасталась Света, вернувшись из универа.

Говорила про стипендию, про премию и идиотскую скидку в семьдесят процентов за брак. Этот забитый деликатесами холодильник, новенький телефон, планшет. Она даже не пыталась скрываться, врать и прятать. А я верила! А я ей верила, пока она питалась с его руки…

– Да! И снова бы поступила так же. Я не росла на перине, у меня не было всего, что только в голову взбредет, и когда ты устроила тут целую драму, я даже посмеялась. Ты – дура… Да любая бы уже давно ублажала его, лишь бы не оказаться с голой задницей на морозе. Но Арина из себя чистую невинность строит, о морали говорит, о совести. Так где твоя совесть теперь? Ну? Тебе стыдно? Ты – тварь, набивающая себе цену. Я тебя сразу раскусила, Куликова. Сразу… И Ястребу твоему так и сказала, что стоит сильнее надавить, и ты сама к нему приползёшь! Ещё умолять станешь, чтобы пригрел, приголубил.

– Вы что! Ой, дуры девки, – таксист оттолкнул взбесившуюся Светку в сугроб, схватил меня за шкирку и потащил в машину. – Ишь, че удумали!

– У всех есть цена, Куликова! У всех!

– Только ты продаешься за бутерброды, – я рыдала, как ненормальная. Мне было так больно… Так жалко…. Я словно часть души потеряла! – Света, как же так? Как?