Жалкая жизнь журналиста Журова

В холле его ждали Леха с Николашей.

– Пожрем, и в Дом кино, – категорично заявил он, – Пора знакомиться с вашими заколдованными подругами!

Леха поскучнел, он определился с объектом для воздыханий:

– Может, ну их…

– Что, брат, запал на голубоглазую? Тогда плюнем на киношниц и… – великодушно начал Журов, но – вот уж неожиданность! – его перебил Николаша:

– Раз решили, значит, пойдем!

Леха любил своих друзей, Николашу в особенности, сомнений он больше не выказывал.

На улице Журов вспомнил про сани. Сперли, как и следовало ожидать. Придется что-то объяснять, оставлять управляющей деньги, дарить коробку конфет или шоколадку… Впрочем, какая это мелочь в сравнении с тем, что творится на душе. Как бы разобраться… Всё как-то сразу: и потребность заглушить горечь от потери Иванки – простить ей Горшкалева он не сможет, и необходимость выкинуть из головы француженку… По идее, увлечение Ленкой – подходящий вариант для решения этих проблем. Интересно, Дитмар – еврейская фамилия или немецкая? Что-то подсказывало, что, несмотря на страстный поцелуй, на легкие отношения вроде просто переспать пару раз для обоюдного удовольствия она не пойдет. А к серьезным не готов он; ему бы что-нибудь необременительное, с легкомысленной и недалекой барышней. Очень может быть, что роль пылкого влюбленного позволила бы все-таки затащить Ленку в постель, но потом придется обставлять расставание, что-то объяснять, изворачиваться, врать. А врать Журову не хотелось. Не потому, что это плохо, а потому что он не желал для себя никаких, даже самых незначительных переживаний. Оно ему надо? Хватит! Выходит, бежит он даже не от Ленки, а всего лишь от перспективы отношений с ней. Что с ним происходит, когда такое было?!

Киношные нимфы оказались во всех отношениях приятными девушками, умненькими, в меру ехидными, в целом доброжелательными и кокетливыми барышнями. У них в гостях уже блистали остроумием за бутылкой сухого вина два молодых человека интеллигентно-еврейской внешности, кстати, оказавшихся Николашиными знакомыми. Расклад симпатий и взаимных притяжений бросался в глаза, «незанятой» нимфой оказалась пухленькая девушка Аня, дочь очень известного актера черно-белого советского кино и не очень известной актрисы кино современного. Николаша млел от нее, и как Леха раньше этого не заметил! Они с Журовым выкурили по сигарете и без лишних объяснений засобирались домой. Всем на радость, включая Николашу.

– К девчонкам? В «Репинскую»? – предложил Леха. Журов оставил призыв без ответа. Леха не унимался, – Можем предварительно заправиться на дорогу. Сварганим глинтвейн.

– Идея. А заодно соберемся с мыслями, как жить – дальше.

– А чего тут думать! В нашем возрасте у мужиков есть две основные доблести: бухнуть и кого-нибудь трахнуть. Мозгами будем шевелить во взрослой жизни, я имею ввиду, не студенческой… А пока надо кайфовать и попусту не заморачиваться.

– Не слишком ли у тебя все просто?

– Не слишком, – спокойно отрезал Леха. – Я, Боря, не очень-то люблю делиться красотой и сложностью своего внутреннего мира… Поэтому кайфовать и не заморачиваться!

– Ну-ну! А о будущем своем задумываешься? Или тоже только во взрослой жизни?

– Ты уж меня совсем за дурака не держи-то. Разумеется! Как тут не задуматься, в какой стране живем… Я, не пойму с какого перепуга, учусь на португальском. Положа руку на сердце, кому он, на хер, здесь нужен? Работы нет как таковой. Даже теоретически! Переводить некому и нечего, отношений с Португалией и Бразилией нет. А португалоязычная Африка… только если там, на месте… Поэтому я воспринимаю португальский как мост в мое светлое будущее. Все просто: пару раз смотаться переводчиком в Африку, поднять там денег. Вернуться домой, не испортив биографию. Тут понадобится отец, если будет еще при делах… чтобы воткнуть меня в международные связи. Придется, скорее всего, вступать в партию… но мне насрать.

– Ты это серьезно? – изумился Журов.

– О чем?

– О партии.

– Абсолютно! Я воспринимаю КПСС как простое необходимое условие. Как ходить на работу в костюме. Ты ж в школе то с октябрятской звездочкой, то с пионерским галстуком, то с комсомольским значком… И что? В партии тьма народа, вступившего в ее позорные ряды исключительно из карьеристских соображений. Конечно, было бы здорово прямо со школьной скамьи послать коммуняк вместе с комсомольцами на три буквы, но зачем тогда поступать на филфак? Особенно на португальское? Старик, я никогда не смогу свалить отсюда с концами, пока существует этот строй. То есть теоретически как-то могу… Жениться, например, на иностранке… Но в заложниках останутся преданный системе папа и сестра… мама умерла у меня от рака… я еще в десятом классе был… – Журов вздрогнул, но промолчал. – А я их люблю, – продолжал Леха, – и такую свинью подложить им не в силах. Значит, надо за границу ездить. В командировки. Потому что хочется мир посмотреть. Интересно же! А как? Только работая во власти или в партийных органах. Вот и весь ответ.

Журов неодобрительно покачал головой. Уж куда-куда, а в партию он вступать не намерен. Не дождутся!

Николаша к ужину не вернулся. Быстро забросив в себя горячее, пошли гулять на залив. Леха с Олей шел впереди и очень неплохо, с выражением и без лишних завываний декламировал раннего Мандельштама, то призывая Афродиту остаться пеной, то каждому тайно завидуя. Журов с Леной почти не говорили, иногда останавливались, целовались.

Оля опять наотрез отказалась на ночь глядя идти смотреть, как устроились ребята. Журов инициативы не проявлял. Лена недоуменно смотрела на него. Он оставался невозмутимым. Ну что, попрощались. Вернулись на дачу, решили сегодня больше не пить. Леха оптимизма не терял – еще уломает он Олю! – а пока ринулся пытать Николашу насчет пухленькой Ани. Нравился он Журову, хороший парень. А ведь они с ним похожи, думал он, и по характеру, и даже внешне. И отцы журналисты… и мамы… почти одновременно…

Устав ворочаться, Журов решил почитать, зажег свет. Только он открыл свежий номер «Иностранки» – Марго хвалила какой-то новый роман, – как раздался удар снежком в окно. Очевидно, что Ленка. Вот уж не думал, что она сама проявит инициативу. И что делать? Все-таки отношения? Как не хочется ввязываться… Черт его дернул зажечь свет! Придется открывать, что-то говорить, как-то выпроваживать. Как не обидеть-то? Чертыхаясь, он натянул джинсы, вышел в коридор. Чтобы никого не разбудить, свет зажигать не стал. Придерживая вечно скрипучую входную дверь, снял цепочку, щелкнул замком. На пороге стояла голубоглазая Оля с бутылкой шампанского в руках. Журов опешил. Она приложила палец к губам и знаками показала ему, чтобы вел к себе. Войдя в комнату, она тут же огляделась, нашла выключатель и погасила свет. О хорошем парне Лехе Журов почему-то не вспомнил, сопротивляться напору не стал, только подумал: вот шлюшка!

В начале девятого утра Оля его разбудила, он проводил ее до входной двери, только открыл, как увидел в образовавшемся просвете в паре десятков метров от дома Леху. Этому-то чего не спится? Что ему делать на улице в такую рань? Что-то похожее на угрызения совести вихрем пронеслось в душе Журова, но не задержалось. Вот уж что совсем не входило в его планы, так это разбираться с Лехой из-за этой дешевки, в которую тот умудрился втюриться. «Там Лешка!» – пискнула она в надежде на поддержку Журова, но он как-то ловко выпихнул ее на порог и захлопнул дверь. Быстро вернувшись в комнату, он подошел к окну, пристроился у занавески так, чтобы не быть замеченным с улицы. Леха таращил глаза на свою пассию, та же, с гордо поднятой головой, прошла мимо, не поздоровавшись и не удостоив его ни словом, ни кивком. Как мимо стены. Журов удовлетворенно выдохнул, лег в постель и заснул как ни в чем не бывало.

5

Проснулся он с тягостной мыслью, что хочешь не хочешь, а поговорить с Лехой придется. Надо объяснить дураку, что запал он на пустышку, которая, едва узнав, незамедлительно клюнула на громкое имя Журова-старшего. Он, Боря, не очень-то и виноват во всей этой истории. Девчушка буквально смела его. Как устоять-то, живой же человек?! Безусловно, может показаться, что вышло как-то не по-мужски, но на самом деле он оказал Лехе услугу… Есть вариант вообще ничего не объяснять, а сделать вид, что ничего и не было. Ну а уж если Леха припрет его к стенке, можно сказать, что невинно просидели за разговорами до утра. Он советовался, как вести себя с Ленкой. Как все некстати! Может, плюнуть на всех, собрать вещи и рвануть в город?

Его сомнения разрешились сами собой. Услышав шум подъезжающей машины, он выглянул в окно. Из такси выкарабкивался Витя Смирнов. Журов прильнул к форточке и восторженно заорал: «Витя, привет! Сейчас открою!»

Витя с любопытством осмотрел скромный интерьер комнаты, ухмыльнулся при виде пустой бутылки шампанского на тумбочке и позволил себе заметить, что кровать смята как-то не по-холостяцки, пахнет женщиной. Журов отмахнулся: так, ничего серьезного.

– Есть дело, Боб. За день к нам может прилипнуть по пятихатке. Срочно нужны наши мавры. Как думаешь, они в Питере или разъехались на каникулы?

Журов пожал плечами, кто ж их знает.

– В чем дело-то?

– Меня вывели на серьезных деловых людей из солнечного Узбекистана…

– Хлопкоробов?

– Может, и хлопкоробов. Им срочно и позарез нужна аппаратура для какого-то важного бая. Точнее, в подарок его дочери на свадьбу. Срок до завтра. Я пока подписался. Все есть в «Березе». Даже если считать по пять деревянных за зеленый, штукарь нам обеспечен. Короче, поехали в город, мотор ждет, счетчик щелкает!

Изображать неудовольствие Журов не стал, собрался в два счета, нацарапал управляющей записку и с облегчением плюхнулся на заднее сиденье такси.

Развалившись спереди, Витя принялся рассуждать о безусловных преимуществах женитьбы на дочерях всяких баев, басмачей и прочих председателей колхозов и совхозов Советской Азии. Впрочем, он слышал абсолютно из достоверных источников, что браки с дочерьми оленеводов с крайнего Севера тоже весьма прибыльное дело, отваливают в приданое немыслимые деньжищи. Кто б ему сосватал дочь какого-нибудь важного чукчи?

У Нижневыборгского шоссе перед переходом стояли Леха с Николашей. Таксист перед поворотом чуть притормозил. В метре от них. Обернувшись на скрип шин, они без труда разглядели Журова на заднем сиденье. Николаша приветливо замахал руками, водитель остановился, но Журов раздраженно скомандовал ехать дальше. Леха демонстративно плюнул вслед, что заставило Витю с любопытством обернуться. Журов пренебрежительно сморщил нос – не стоит внимания, пустяки. Знал бы он, каким бумерангом вернутся ему эти «пустяки» через несколько лет!

В городе все прошло как по маслу. Хлопкоробы сулили новые и постоянные заказы, что открывало друзьям устойчивые перспективы.

Отмечать провернутое дело Журов отказался, чем несказанно удивил друга. Когда такое было? Сразу после дележа денег он поехал домой. Впереди маячила еще целая неделя каникул, но в Репино уже не вернуться. Не ехать же в Москву по второму разу! Марго что зимой, что летом каникулы проводила у друзей-коллег в Тарту, квартира свободна… Дальше что? Журов уныло открыл «Иностранку», где там этот роман-то? Но читать не стал. Мысли вновь вертелись вокруг француженки. «Генсбура, что ли, этого послушать», – подумал он и поставил кассету, устроившись на диване. Наверняка шансонье его убаюкает. Не тут-то было! Эпатажная эстетика, провокационность текстов, нескончаемая игра слов произвели на него сильнейшее впечатление. Француз меньше чем за час стал для него идолом. Не то что лежать, сидеть спокойно он уже не мог. Это же неоспоримый повод увидеться с Кароль! Кто, кроме нее, сможет объяснить ему ускользающие от понимания смыслы? Забыв о страхах и об осторожности, безоговорочно зафиксировав в сознании, что предлог для встречи не подлежит сомнению, он устремился на Мойку.

Она долго не открывала, наконец вышла в банном халате, голова обвязана полотенцем. Журов видел только ее глаза… Уже переступив порог квартиры, он вдруг сообразил, что забыл кассеты, но не в них дело, он их позже как-нибудь занесет. Дело же в том, что Генсбур… и его понесло. И только когда халат слегка опешившей Кароль случайно распахнулся, приоткрыв грудь, он наконец оторвался от ее глаз и увидел ее всю. Она же только что из душа! Халат надет на голое тело! Она видит, куда он смотрит, но халат не поправляет!

– Борис, ты дурак?

Журов довольно сдержанно относился к своей внешности. Разглядывая себя в зеркале, иногда нравился себе, а иногда совсем нет. Красавцем себя однозначно не считал. Для него не являлось секретом, что его персона вызывает определенный интерес у девушек, высматривающих в нем какую-то породу и благородство. Ха-ха! Уж он-то знал, что происхождение его самое что ни на есть пролетарское! Какая, к чертям, порода? Скорее воспитание и манеры! Но эта?! Парижанка, ослепительная красавица, корреспондент известной французской газеты, взрослая по сравнению с ним – она-то что в нем нашла?!

Его накрыло волной нежности и ласки, ее милая и трогательная ненасытность самым волшебным образом сочеталась с признательностью, питающей его мужское самолюбие; до вечера следующего дня сплетение их тел практически не прерывалось.

– Где ты был так долго?

– Да так… Ездил в Москву повидаться с отцом, потом провел несколько дней на загородной даче журналистов.

– Так мы коллеги?

Он помялся:

– Будущие. На журналистике я учусь. На 3-м курсе.

– Постой-постой, а сколько тебе лет?