– Ах, ты такая, ах ты сякая, ты моего сыночку обидела, он из-за тебя ногу сломал. Кто тебя в нашу деревню звал? Откуда ты взялась такая?
– Кто звал, того уж в живых нет. А вы бы не на меня с кулаками кидались, а сыну своему наваляли, чтобы он не пил. И вообще, с какого такого перепуга вы меня во всем вините? Это я его родила? Это я его таким воспитала? Это я покрываю его перед другими людьми и считаю, что он дитя не разумное ни в чем не виноват, а все кругом его обижают?
Женщина поджала губы и отвернулась, вытерла ладонью глаза.
– Там он, – кивнула на дверь в комнату.
– Зря вы так, Агнета, – покачал головой участковый.
Э нет родной, не хватит, никто не смеет Агнету обижать и поклеп зазря на нее наводить, за это я могу и нос с ушами пооткусывать. В комнате болезный лежал на деревянной продавленной односпальной кровати, рядом на тумбочке стояла початая бутылка чего-то мутного и неприятного. В воздухе витал запах плесени, старого дома, немытого тела, перегара и сивушных масел.
– Убери это, – ткнула пальцем в бутылку, почему-то она вызвала во мне приступ тихой ярости.
– Ах, ты же ведьма, приперлась, чувствуешь за собой грех? – начал Васек.
– Василий, – укоризненно начал Александр.
– Я тебе сейчас эту ногу до конца доломаю, а потом вторую начну крошить, – зашипела я, приблизив свое лицо прямо к его небритой харе, – Если ты сейчас же свою помойку не прикроешь.
– Ааааа, – только и смог испуганно произнести забулдыга.
– А ну на стол, живо, и штаны снимай, – скомандовала я, – Не буду я тебя смотреть в скрюченном состоянии.
Тот стащил грязные джинсы и сполз с кровати, поковылял к стоявшему посреди комнаты длинному столу.
– Я тут не умещусь, – капризно сказал Васька.
– Живо.
Он забрался на стол, верхняя часть туловища свисали над полом. Его мать подставила ему под шею стул со спинкой.
– Мне больно, – захныкал дитяко.
– Цыц. Предупреждаю сразу, я вообще ни разу не доктор и никогда в этой области не работала. Так что все это на ваш страх и риск.
– Ишь ты какая, – подала голос мамаша, – Как людей калечить, так она специалист. Ты пошто моему Васеньке порчу навела?
– Васька ваш у меня лопату украл, и порчу я на него не наводила, лишь сказала, что если пить будет, то ходить не сможет.
– Не может быть такого, мой Васенька хороший, он и мухи не обидит, – возразила маманя. Васька довольно хрюкнул на столе.
– А вы на него глазами другими посмотрите, вот как будто чужой человек перед вами. Посмотрите, пока я им заниматься буду, и желательно молча.
Предо мной лежала грязная, волосатая мужская нога в неестественном положении. Почему-то вспомнилась дочкина энциклопедия по анатомии. Ногу положила правильно, товарищ взвыл, ничего ему полезно. Прикрыла глаза и пошла пальцами по костям, а вот и переломчик, под пальцами явно чувствовалась трещина с небольшим смещением в большой берцовой кости. Поправила все на место.
– Тащите таз с водой и бинты. Накладывать гипс я тоже буду первый раз, – хихикнув, сообщила я всем присутствующим.
Тетя Маша принесла все в комнату и поставила на стул, не поднимая на меня глаз. Видно она о чем-то крепко так задумалась.
– Сломана большая берцовая кость, так что гипса у тебя будет от пятки до пятой точки. Рекомендую завтра все же съездить в травму и сделать рентген.
Вася безучастно махнул рукой. Маманя кивнула головой. Я принялась мочить бинты и наматывать на ногу.
– Вот ты говоришь, я виновата, что он пьет, – начала тетя Маша, – а ты не знаешь через что я прошла, чтобы его вырастить. Я его ведь родила поздно, да одна, да без мужа, да в деревне, – она горько вздохнула и собралась дальше жалобиться на свою тяжелую жизнь.
Но не успела она, я ее перебила, и меня понесло, и про жизнь тяжелую, и про вину, и про алкоголиков, и что мы все люди взрослые. Говорила, что выросшие дети – они уже взрослые, хоть и характер формируется в детстве под влиянием воспитания, родителей и окружения, то во взрослом состоянии, человек сам решает и выбирает, как ему жить. Говорила, что родители не виноваты во взрослых поступках детей, а дети не имеют никаких прав винить их в своей нынешней жизни, если те не отравляют им жизнь сейчас. Я ораторствовала и наматывала бинт на ногу. Но вдруг бинты кончились, а нога нет. Мне принесли мешочек с промышленным гипсом и нарвали старую простыню на полоски. После такого строительного материала у меня от рук ничего не останется. Вздохнула тяжело и продолжила наматывать и разглагольствовать, а они меня слушали молча. И так я разошлась, что по окончании гипсования со всей силы хлопнула болезного по ляжке. Он аж ойкнул от неожиданности.
– Чего орешь? Ты мужик или где? – фыркнула я на него, – Где пойло то берешь?
– У Бугульчихи. Маринка в долг давно не дает, говорит, за тебя мать будет рассчитываться. А Бугульчиха и за вещи какие продает и если в огороде у нее поработаешь.
– Какая добрая женщина, – иронично сказала я.
– Она одну треть деревни споила, кого уже и в живых нет, – покачала головой тетя Маша.
– И ей до сих пор еще никто хату не подпалил? – удивилась я, – Где у вас рукомойник, мне бы руки помыть, да домой надо бы. Поздно уже.
Женщина проводила меня на кухню и кивнула на умывальник с ведром.
– Только мне вас отблагодарить не чем, – тихо сказала она.
– А вот это плохо, за все, что для вас делается нужно благодарить, иначе высшие силы возьмут сами то, что посчитают нужным.
Что со мной происходит не понятно, и лекцию прочитала взрослым людям, и нагрубила и вот теперь про благодарность говорю. Скажут какая-то нахалка, да пусть что хотят, то и думают, я полтора часа тут проторчала, руки, скорее всего, сожгла.
Мы с участковым молча вышли на улицу, и сели в остывшую машину. Сразу пробрало холодом до костей. Он завел автомобиль и ждал, когда он хоть чуть-чуть прогреется. Из дома выскочила женщина, что-то прижимая к груди и маша нам рукой.
– Стойте, стойте.
Я приоткрыла дверь.
– Вот возьмите, это масло сливочное топленое, свежее, я у Ольги два дня на ферме работала. Мне жирное категорически нельзя, а он этот месяц пока не восстановится на пустых макаронах посидит. А потом пусть на работу идет, хватит, не крест он мне, не наказание, мужик взрослый пусть жизнь свою как знает, строит. Возьмите, не побрезгуйте, спасибо вам большое, – она попыталась схватить меня за руку, положила на колени пол-литровую баночку с топленым маслом.
– Спокойной ночи, и пусть все сложится у вас хорошо. Спасибо вам за масло, – ответила я.
На душе скребли кошки, вот как будто я выклянчила у нее это масло, последнее забрала. Ночь какая-то неприятная, тяжелая.
– Агнета, странная вы женщина, – начал Александр.
У меня заныл затылок, что-то словно потянуло кожу на голове, вот только без этого, не до этого мне сейчас, я еще с мужем не разобралась и не отдохнула от всего.
– Александр, я так устала, давайте в тишине до дома доедем.
– Хорошо, – кивнул он головой.
Мы добрались до дома и распрощались, он как-то грустно посмотрел на меня. Дома было тихо, все спали, вот только Маруська голову подняла и тихо тявкнула и снова спрятала нос в своем теплом пузе. Дочь распласталась по всему дивану, места мне не было. Я забрала подушку и ушла спать на диванчик в кабинете.
Вот они, какие черти