Рыжий демон осенних потерь

– Да какое убийство? – в свою очередь округлила глаза Лида. – Вы бы его видели… Убийцу…

Она опять хмыкнула.

– Нет, исключено. Наверное, что-то случилось по дороге. И… Я думаю, ее нет в живых. Только маме не говорю. Она решила: пока тела не увижу, Машка – жива.

Кит кивнул.

– Ладно. Если будут какие-то новости, мы вам сообщим.

Лида посмотрела на него так, что я поняла: она очень не хочет никаких новостей. Не только Надежда Викторовна решила считать Марию живой.

– В паспорте указаны не только имя и фамилия… – сказала вдруг Лида уже в коридоре, когда мы собирались выходить.

Мы переглянулись. Она все поняла.

– Там так же прописка, номер, серия, и где выдан. Вы не ошиблись, и это не полная тезка и однофамилица Машки. У кого-то был ее паспорт…

– Пока мы не можем вам ничего сказать, – покачал головой Кондратьев. – Честное слово, Лидия. Очень запутанное дело.

Спускались мы в полном молчании.

– Черт побери, – произнесла я, только выруливая со стоянки. – Если я скажу, что всегда подозревала: Марыся не совсем та, за кого себя выдает, ты поверишь?

Кит ухмыльнулся:

– Ты говорила, что жена твоего бывшего мужа – лисица-оборотень. Но так многие разведенные женщины говорят.

Я проскочила на желтый, включая обогреватель.

– Мне снился недавно Фил, – глухо произнесла. – Он никогда мне не снился, ни разу в жизни.

– Тебе вообще никогда сны не снятся, – удивился Кит.

– Вот именно! А тут – нате вам.

– И что?

– Он сказал: «Зачем ты привела лисицу в наш дом?».

– То есть решил всю вину свалить на тебя?

– Мне показалось, что так…

Мы с Китом говорили так, будто это был не сон, а что-то реальное. И очень серьезное. Я никогда не замечала за Кондратьевым склонности к мистике. Вообще к таким разговорам. Мир для него делился на черное и белое. И никаких иных граней, тем более потусторонних, не предполагалось.

– Он был уверен в своей правоте, – вспомнив, подтвердила я. – Теперь мне кажется, я и в самом деле сотворила что-то страшное. Навела на Фила беду.

– Алька, это он тебе изменил! А потом сообщил, что разводится. Разве не так было?

– Так.

Мы замолчали.

Десять лет назад я думала, все дело в любви. Ну, Фил часто меня упрекал, что не умею любить. Когда он объявил о разводе, я решила, что Успенский наконец-то нашел то, чего ему не хватало со мной. Хотя и не до конца понимала – чего именно. А теперь… Теперь мне казалось, что за всей этой изменой стояло нечто другое. Только никак не могла уловить. Не представляла, в каком направлении и думать.

Глава 9. Кое-что о прошлом и перерезанные тормоза

Я еле уговорила Кита подняться к Нике. Только с обещанием дать «еще на часик» машину, чтобы «прошвырнуться в одно местечко». Взяв с него клятву, что это «местечко» не имеет ничего общего с делом Феликса, я отдала ему ключи.

– Никитка! – Ника обрадовалась.

Он же, как и все пятнадцать последних лет, держался вежливо и отстраненно. Ника, конечно же, чувствовала это, но старалась делать вид, что ничего не произошло. В конце концов, даже теперь, когда мы совсем выросли, она относилась к нам как к капризным детям, закидоны которых всегда можно преодолеть добротой и лаской. Ника была замечательным и терпеливым выманивателем мелких зверушек из темного логова на печеньки.

– Никитушка, посмотри, у меня одна лампочка на люстре все время взрывается, что-то перемыкает, наверное, а мы с Кристей же не можем ничего сделать…

Она закружила Кита, облепила словами, загрузила делом. Я улыбнулась и пошла на кухню, выгружать пакеты. Там напряженно, словно проглотила аршин, сидела Кристя. От пузатой кружки со смешной овечкой вкусно пахло сваренным по-настоящему какао, в блюдечке лежали румяные оладушки, залитые шоколадной пастой.

Я запнулась на пороге, почему-то не ожидала ее здесь увидеть. Честно говоря, моя нервная система в отношении Кристи тоже выдает нечто, похожее на селективную амнезию. А точнее – она постоянно пытается забыть о существовании дочери жены моего бывшего мужа.

Несмотря на то, что в квартире было тепло и даже душновато, Кристя куталась в толстый тёмно-синий худи с какой-то губастой теткой на фоне Эйфелевой башни.

Наши взгляды встретились, и я, в очередной раз обожженная несправедливой ненавистью, непроизвольно втянула голову в плечи и закрыла глаза в ожидании истерики. Но, к моему удивлению, на маленькой Никиной кухне нависла тишина. Она, конечно, бурлила и искрила, эта зловещая тишина, насыщенная под завязку подростковыми гормонами, но пока не переходила в истерику.

– Кристя, – я кашлянула, пробивая ком, ставший поперек горла, – я не знаю, почему…

Она отвела взгляд, встала. Прошла мимо меня, стараясь не касаться, словно боялась заразиться страшной болезнью. Через минуту хлопнула входная дверь. Я высунулась из кухни: в коридоре никого не было. Из передней исчезли небольшие розовые кроссовки, которые я машинально отметила, когда разувалась. Молодежные кроссовки явно принадлежали не Нике.