Спасение Эль

Но Эль чувствовала, что кто-то именно с этим голосом сделал ей когда-то очень больно. Везде ложь. Скорее покинуть раздражающий гам. Скрыться в межтенье – всё, чего она желала.

– Оставляйте этого вашего… мужа и уходите, – она торопилась. – Пусть слуги кормят и заботятся о нём, может, хоть тогда перестанут меня дёргать по всяким пустякам.

– Эль, – прошептала королева. – Будь умницей! Только пообещай мне, пожалуйста, что постараешься продолжить род дарнов. Ты помнишь про то, как получаются дети?

– Моя королева! – возмущённо прошипел советник Яр.

– Оставь, – ответила ему Вин. – Разве сейчас до приличий? И… Девочка моя, прости, но, если ты не выполнишь наш договор, мне придётся снова и снова делать тебе больно.

Лицо Латницы под маской предупреждающе запылало.

– Ты же знаешь, что я могу, – слова подтверждали действие.

Вин снова воспользовалась проклятым перстнем, который привязал к своему режущему блеску невидящие глаза Эль.

– Только я и могу…

Наверное, она думала, что, кроме Эль и советника Яра, её никто не слышит. И набаты, и слуги Кальдеры застыли на почтительном расстоянии от великих мира сего. Только маленькая служанка Нэй всё равно слышала этот разговор. Проклиная себя за прекрасный слух, который мог принести большие проблемы, она старательно вертела в голове навязчивый мотивчик детской песенки, чтобы отвлечься от жутких и опасных слов.

Но всё равно не могла.

Это было так страшно: жалеть Великую Латницу.

Нэй краем глаза заметила, как королева Вин повернулась к незаметному мужчине в инвалидном кресле, по обе стороны которого стояли два молодых набата. До сих пор его никто не замечал в блеске и торжестве появившейся на плато процессии. Человека, одетого просто, но дорого. Длинный тёмно-синий халат оттенка сгустившейся ночи струился с его плеч, разворотом выдававших бывшего военного. Подол немного задрался, обнажая обрубки на месте ступней, ноги культями повисли без опоры, не доставая до подставки. Волосы блестели тёмно-каштановой чистотой, остро очертившись на висках, несколько прядей выбились из уложенной причёски на высокий лоб. Тонкий нос с чувственными ноздрями, чёрные брови, припухшие по-детски губы. Оживший портрет со старинного полотна.

Его лицо можно было бы назвать изумительно красивым, если бы не старый шрам от угла рта к уху. Он жутко выделялся на болезненной бледности застывшей улыбкой.

– Сегодня у нас состоится прекрасная свадьба, – сказала королева Вин, обращаясь к нему, и это услышала не только Нэй, но и все вокруг, потому что королева Вин хотела, чтобы все это услышали. В её голосе звучала то ли радость от предстоящего события, то ли угрожающий вопрос.

На несколько мгновений на плато нависла гнетущая тишина.

– Так ведь? – теперь уже больше утвердительно, чем вопросительно Вин обратилась к молчавшему инвалиду.

– Да, ваше величество, – глухим голосом подтвердил тот.

Человек в кресле-коляске не отрывал взгляда от Великой Латницы. И Нэй понимала. Так как сама, впервые увидев, никак не могла перестать смотреть на неё. Даже под страхом смерти не в силах была оторвать взгляд от тонкой фигурки, окутанной пронзительно-холодной меланхолией и неизменным тёмным плащом. Слабый и горячий ветерок задевал его полы, и казалось, будто вокруг ног Латницы трепетали чёрные крылья огромных бабочек. Серебристо-белые локоны скользили по плотной маске, скрывавшей половину лица.

– Вот и прекрасно, – сказала королева Вин, – я вижу, что вас заинтересовала будущая жена. Очень скоро вы познакомитесь поближе.

По толпе пронёсся вздох облегчения. За строем набатов возникла радостная суета, та самая, которая всегда сопутствует многолюдным событиям. Слуги сгружали с альфинов сложенные навесы для шатров, ящики с дорогими напитками и закупоренные корзины с праздничными яствами. Челядь Кальдеры со всех ног бросилась в замок: навести порядок к неожиданному торжеству.

Только Нэй не могла тронуться с места, застыв, словно её разбил паралич. Этот взгляд…

То, как поднятый на плато жених смотрел на Великую Латницу…

Неужели никто, кроме Нэй, так и не заметил?

Этот бывший военный явно знал Великую, и знал очень хорошо. Служанку прошиб холодный пот. Столько страстной ненависти она никогда и ни кого не ощущала.

– Делайте, что хотите, – равнодушно махнула рукой Эль, которая не могла видеть ни этот взгляд, ни самого будущего мужа.

И… Замерцала, истончаясь в запахшем предгрозовым озоном воздухе плато, а потом просто исчезла.

– Объявляю вас мужем и женой, – крикнула королева Вин вслед тёмной полосе, оставленной плащом Латницы. Она вовремя сориентировалась. Молниеносно. Не зря же была королевой. Пусть даже без невесты, но её величество провела обряд.

Часть первая

Глава первая. Тинар проходит через Капь

После пьяной от надежд юности наступает момент, когда вдруг понимаешь, что жизнь перевалила на свою вторую половину. Кто-то начинает судорожно подсчитывать победы и поражения. Кто-то замирает от страха перед тем, что будущего может не быть. А кто-то теряет предназначение, направление пути, по которому прежде мчался, не разбирая дороги. И каждый – хоть на краткий миг – испытывает сожаление, что прошлого уже не вернуть.

Но в сожалениях мало толку, а то, что нельзя вернуть, почти всегда можно поправить по совести. Тинар в этом не сомневался. Если приложить усилия и для начала выполнить данную самому себе клятву. Сказанное должно быть сделано.

Плотные тучи медленно расходились, нехотя пропуская холодную воду лунного света.

– Может, останешься, Тин? – Келли попыталась погладить его непокорно точащий белоснежный вихор.

Для этого ей пришлось встать на цыпочки, получилось неуклюже. Как быстро мальчишка вырос…

– Торк – не злой на самом деле, он не будет…

– Нет, тётя Келли, – Тинар сказал это тихо, но отрубил раз и навсегда.

Она неестественно, навыворот, держала руку, которой только что пыталась потрепать его по макушке, словно он ещё был маленьким мальчиком. У Тинара всё внутри сжималось каждый раз, когда он видел, как Келли, сама не замечая, баюкает покалеченное в имперских казематах запястье.

Тинар отвернулся, чтобы Келли не прочитала в его глазах неуместное сейчас сострадание. Солончаки, которые в детстве казались такими белоснежными и блестящими, теперь тускло мерцали серо-грязным светом. Может, из-за отблеска показавшейся в сумеречных тучах луны, а, может, сам Тинар стал другим и видел всё взрослым зрением. В какой момент мир потерял свою яркость и удивительное очарование? Грум знал, когда это случилось. Но всё, что сейчас ему оставалось: до боли сжимать кулаки, стараясь, чтобы Келли не увидела его беспомощную ярость.

На небольшой холмик соляной глыбы вскарабкалась ящерка, и, перехватив взгляд Тинара, застыла крохотным изваянием в наивной надежде, что он примет её за что-нибудь неживое. Эта глупая ящерка могла быть тем самым Снупи из популярной грумовской песенки про безнадёжную любовь к Боти.

…И тут же хвост свой откусив,

Она вдали растаяла,

А Снупи, страстью истомим,

Сжимает хвост оставленный…

«Безнадёжно, как хвост Боти», – так говорили про любое дело, которое не имело будущего. Вся эта жизнь оказалась безнадёжной, как сброшенный хвост Боти.

Тинар Моу сглотнул вставший в горле комок, получилось громко и заметно, и тогда он заговорил быстро, перебивая сам себя:

– Вы знаете, что… Не могу… Теперь до осени, ладно?

Келли посмотрела ему прямо в глаза:

– Обязательно приходи. И как только тебе станет плохо, немедленно возвращайся, и если что-то узнаешь…

Тинар согласился слишком торопливо: