Последняя сказка Лизы

– Ты их просто раздражаешь, – засмеялась Майя. – Потому что у тебя в голове – единороги, а не грядки с картошкой, и они чувствуют это.

– А что в этом такого? – искренне удивилась Хана.

– Про картошку можно всегда поговорить – как посадили, окучивали ли, удался ли урожай. А как обсуждать несуществующих единорогов? И главное – зачем? От этого нет никакой практической пользы. Бесполезная информация, которую никуда не применишь в жизни.

– Единороги существуют, – упрямо пробурчала Хана. – И их запросто можно применить в жизни. Только сначала их нужно встретить. А вот это уже проблема.

И вдруг, посмотрев на меня, выдала:

– А как тебе живётся с твоей меткой?

– С какой? – опешила я.

– С меткой жертвы…

– Вот что ты сейчас сказала? – сердито вмешалась Тея.

Она закончила собирать грязную посуду со стола и теперь сидела как бы погруженная в пинание каких-то птичек на планшете. Но, судя по всему, нить беседы не упускала.

– Так у неё на лбу высечено: «Жертва», – виновато оправдывалась Хана. – Я же за неё переживаю.

Я проглотила ком, опять поднимавшийся к горлу, и натянула улыбку на лицо. Улыбка, как дырявый чулок, пошла затяжками гримас, получилось что-то похожее на оскал.

– Ха-ха три раза, – сбивчиво проговорила я. – Никакая я не жертва. Тебе показалось.

Хана прищурилась, но промолчала. В эту секунду мне послышалось шуршание травы под юркими ящерицами. «Это только связь между художником и его картинами, – быстро подумала я. – Никакой метки она не видит, просто каким-то невероятным образом слышала мой разговор с её ящеркой».

– Хана, твоя непосредственность иногда граничит с идиотизмом, – Тея отложила планшет и встала.

Краем глаза я видела: она делает какие-то угрожающие знаки Хане.

– Мы собираемся спуститься в город, – немного виновато произнесла художница. – Потолкаться по сувенирным лавкам, поглазеть на осеннее море и выпить кофе в кафешке. Вы с нами?

Тея покачала головой:

– Вечером прибудет с работы голодный муж. А потом вы – тоже голодные. Так что без меня.

– Лиз, пойдём! – позвала Майя.

Уж не знаю почему, но настроение резко испортилось. Опять накрыло ощущение, что у меня какая-то заразная болезнь, которую чувствуют окружающие и сторонятся. Мне хотелось жить так, словно ничего не случилось. А эти взгляды и перемигивания…

– Я не пойду. Много работы.

– Принцесса Иголочка? – подмигнула мне Тея.

Её голос опять стал насмешливым.

– Какая принцесса? – тут же взволновалась Хана.

В данный момент она выпускала серию открыток со сказочными персонажами и её очень волновал вопрос принцесс и прочих волшебных существ. Единорогов, да.

– Потом расскажу, – пообещала я и отправилась к своему ноутбуку.

Потому что, как бы ни насмехалась надо мной научная Тея, но моя капризная принцесса Иголочка уже начинала догадываться о том, что её крестная – злая ведьма. Я действительно не могла оставить её в такой драматический момент одну на перепутье.

Подумала немного и отправила Иголочку перекрашиваться в розовый цвет. В феемахерскую к волшебным мастерам феям. Она изменилась до неузнаваемости. Мне даже показалось, что моя принцесса стала выше и худее. И ещё у неё появилась вертлявая привычка постоянно оглядываться в поисках единорога. «Вы кто?», – спросила её на входе во дворец злая ведьма, притворявшаяся доброй крестной.

– Лиза, будь прелестью, сходи за хлебом! – закричала снизу Тея, ворвавшись серой реальностью в мой сказочный мир.

***

Кроме обмена важными новостями, в ожидании «полуденного» аштаракские дамы воспитывали пса Мухтара, который жил напротив остановки во дворе дома с узорчатой верандой. Мухтар был овчаркой, молодой и жизнерадостной. Вчера я наблюдала, как он получает основы правил хорошего тона «Поведение с хулиганскими собаками». Необходимость обучения вызвал визит двух дворняг весьма задорной наружности. Эти разгильдяи изощрённо дразнили честно сторожившего свою территорию Мухтара. Когда же пёс ответил на их вызывающие действия громким лаем (надо сказать, делал он это с большим удовольствием), с остановки сразу раздался хор голосов:

–– Фу, Мухтар!

–– Нельзя, Мухтар.

–– Мухтар, тихо!

Результата никакого не последовало. Галдёж продолжался, усиленный воспитательными акциями, но все получали удовольствие. Дворняги от своего хулиганства и свободы, Мухтар – от законного повода зайтись бесшабашной дурниной, а «остановочный кружок» … Наверное, от сопричастности к событию.

Сегодня перед «полуденным» было подозрительно тихо. Люди собрались, как всегда, я это видела издалека, но говорили чуть слышно, и ощущение всеобщей растерянности витало в осеннем воздухе. Я подошла ближе, выхватила глазами невысокую черноглазую женщину в светлых трикотажных бриджах до колен и просторной футболке. На макушке черноокой жительницы Аштарака торчал хохолком обесцвеченный хвост, перехваченный резинкой. Мелькали на солнце огненной рыжиной отросшие пряди. Они не были седыми, как положено. Именно такими – странно огненными. Зачем-то женщина скрывала перекисью не седину, а яркий цвет натуральных волос. Старалась приглушить огонь.

Говорили они то на своём языке, то переходили на русский. Когда я слышала разговоры местных, то всегда поражалась этой особенности: даже беседуя между собой, они чередовали фразы на разных языках.

–– Ануш, – аштараканка с короткой аккуратной стрижкой обратилась к «обесцвеченному хвосту», – Ов карох ер мтацел! А ночью ничего не было слышно?

Оказывается, я безошибочно выделила из толпы легендарную, всё знающую Ануш.

–– Ес шат зармацац ем, – расстроено произнесла та, словно разговаривала сама с собой. – Сроду у нас собак со дворов не сводили. Если бы кто чужой был, так Мухтар бы шум поднял.

–– Может, приманили, чем вкусным? Молодой ведь, дурной. Да и добрый, надо сказать….

Я посмотрела на двор напротив остановки. Точно. Пса нигде не было видно. И его весёлого лая, который знала вся деревня, слышно тоже не было. Женщины покачали головами, развернулись и собрались расходиться. Очевидно, по домам, потому что, куда же ещё здесь расходиться?

–– Ануш, а что случилось с Мухтаром?! – торопливо спросила я.

Женщины оглянулись с удивлением. Та, которая была Ануш, мягко и доброжелательно ответила:

–– Со двора свели.

И опять что-то прибавила на своём языке. Может, по привычке перевела тут же фразу, а, может, просто выругалась.

–– Ануш, – уже обнаглела я, – а кто свёл-то?

Конечно, я сразу вспомнила пропавших осликов. Но если те могли и сами уйти из Аштарака в поисках лучшей жизни, то пёс-то сидел на цепи.

–– Да кто ж его знает?! Ворканов индз е хайтни, чужих у нас не бывает, а местные никогда так не поступят.