Спасение Эль

***

Закат занялся невероятно алым, пламенным. С одной стороны, так красиво, что захватывало дух, а с другой – наполняло сердцем тревогой. Такие закаты бывают в Таифе перед сильной засухой, или, наоборот, смертоносными холодами. После неожиданно сумбурного утра и дня, не замеченного в будничных хозяйственных хлопотах, торжество кровавого неба отдавалось в сердце будоражащим набатом.

Тинар, подновлявший покосившийся за время его отсутствия штакетник, застыл с молотком в руках, вперился взглядом, не отрываясь, в стремительно багровеющие небеса. Чистый алый наливался мрачной синевой, от этого потянуло мертвечиной.

– Чего застыл?

Он вздрогнул, когда на плечи что-то мягко запрыгнуло. Пушистый хвост вскользь погладил щёки, на миг перекрыл глаза. Тревога отступила так же внезапно, как и нахлынула.

– Сёма, – отмахнулся грум, стараясь, чтобы голос звучал ворчливо-недовольно. На самом деле он был рад пушистому вниманию зверька. – Иди ты в пень солёный…

– Он чувствует, что ты растерялся, – сказала Улия. – И хочет тебе помочь. Сёма всегда хочет помочь, только никогда не знает как. В этом вы похожи.

– Я знаю, – сказал Тинар, откладывая молоток и принимая Сёму с плеч на руки. – Вернее, иногда знаю.

– Думаешь об Эль? – спросила Улия.

– С чего ты взяла?

– Просто мне кажется, что ты всегда думаешь о ней.

Это было правдой. Эль тупой болью тянула в Тинаре, даже когда он по уши влазил в важную проблему, требующую немедленного решения.

– Не стесняйся, – сказала Улия, усаживаясь прямо на прогретую за день траву. Ноги она подобрала под длинное, испещрённое заплатками булино платье. Кажется, девушка пришла в полный восторг от тщательно перештопанного гардероба Надеи и намеревалась перемерять все старушечьи наряды.

Тинар сел рядом, думая, что Сёма сейчас же переберётся на колени девушки, но, к его удивлению, зверёк послушно свернулся в руках, не собираясь покидать грума.

– Не нужно этого стесняться, – повторила Улия. – Все, встретившие на своём пути Эль, испытывают точно такие же чувства. Пронзительное желание помочь и понимание, что при всём старании это невозможно.

– Почему? – глухо переспросил Тинар. В глубине сердца он знал ответ, но ему хотелось, чтобы Улия сказала вслух.

– Слишком высоко, – она произнесла это. – То, что горит в Эль, слишком непостижимо. Даже для не совсем простого существа.

– Имеешь в виду себя? Неужели ты?..

– Я – аликорн, Тинар, – сказала Улия, мягко прикоснувшись к своему маленькому рогу. – У меня нет какой-то особой силы или невероятных знаний, но есть пронзительное понимание того, что происходит. На уровне солнечного сплетения. Я специалист по душевным мукам.

Она тронула рукой грудь Тинара чуть правее сердца. Неожиданно стало жарко и неловко. Но когда Улия убрала руку, Моу почему-то расстроился.

– Ты чувствовал когда-нибудь вот здесь жгучий жар? – спросила девушка-аликорн.

Тинар поспешно кивнул. Именно сейчас он и чувствовал некоторое жжение, которое медленно ползло вниз, словно стекало.

– Это оно самое, – удовлетворённо сказала Улия. – Я чувствую то, что не заметно глазу. И как только увидела Эль… Как бы объяснить?

Она задумалась на миг.

– Есть создания, которые сами не знают, насколько важно то, что они существуют. И само их появление в чьей-то жизни – дар небес.

Тинар посмотрел на неё непонимающим взгляд. Небеса не дают ничего хорошего. Только высушивающий зной, выматывающий ливень, от которого всё вокруг гниёт, и вымораживающий живое снег. Для грумов, которые надолго задерживаются под небесами, они несут ещё и смертельную болезнь.

– Ах, да, – исправилась Улия. – Не небесный. Дар тени зверя Ниберу. Вот Эль – именно такая. Не у неё – дар, а она такая. Только сама не подозревает, насколько волшебная. Ты понимаешь, о чём я?

– Я всегда знал, что должен защищать её, – Тинар сглотнул вязкую слюну. Ему стало жутко, словно он вдруг очутился на пороге тёмной комнаты, за которой скрывалась неизвестность. – И не справился. Даже мою тень не примет Ниберу, не перевернёт её. Мне не быть даже тенью своей тени…

– Я не так давно тебя знаю, – сказала Улия, – вернее, почти не знаю. Но у меня почву выбивает из-под ног от умиления тем, как ты практичен и в то же время романтичен и чувствителен. Хватит грустить о высоком. Лучше делать дело. Заканчивай тут быстрее и возвращайся в дом. Скоро совсем стемнеет, не видно будет не зги. Если не успеешь, есть завтрашний день. И тот, который придёт за ним.

– Только завтрашний, – сказал Тинар. – У меня есть только завтра. А потом мне придётся опять покинуть Ляльки. И не знаю насколько.

Улия кивнула, словно ждала от него этих слов.

– Мы с тобой, – сказала она тоном, не терпящим возражений. Сёма подтвердил намерение, высунув любопытную мордочку из складок её платья. – У нас тоже есть дело.

Она поднялась, рассеянно поглаживая мягкую шкурку встрепенувшегося зверька:

– Если только это не поход по борделям Каракорума, мы определённо – с тобой.

Сёма укоризненно глянул на девушку. Он самоотверженно намеревался не оставлять грума даже в таком тяжком деле, как поход по злачным местам.

– Нет, – покачал головой Тинар. – Какие бордели? Мне просто нужно убить одного синга.

– О, – ответила Улия. – Мне мало что известно о сингах, но даже я знаю, что убить кого-то из степного народа – это проблема.

– Ты не представляешь всей её сложности, – кивнул Тинар. – Во-первых, я точно не знаю, кто он, так что это предстоит выяснить, прежде чем его искать. А во-вторых… Синг, которого я должен убить, кажется, ещё и высокопоставленный.

Глава пятая. Засада теней

Небольшой патрульный отряд, который возглавлял Ринсинг, третий сын великого стратега Ошиаса, попал в засаду.

Это казалось невозможным: никто, кроме сингов, не отважился бы на путешествие в безлунную ночь в стороне от главного пути в Каракорум. В непроглядной тьме на расстоянии вытянутой руки нормальное зрение отказывалось различать смутные тени. Только легендарное обоняние сингов позволяло отряду продвигаться по бескрайней степи. Поэтому Ринсинг расслабился, совершенно непозволительным образом утратил бдительность.

Всё случилось так внезапно, что чувствительный нос Рина не уловил даже намёка на привкус смертоносного металла в горьковатом воздухе. Только вдруг резануло болью у сердца, где пламенел цветок калохортуса, предупреждая: что-то изменилось в сонной тишине. И тут же кромешную мглу внезапно прорезал лязг вынимаемых из ножен клинков, над всадниками просвистели наконечники стрел, ударная сила скрывающегося за пологом ночи противника отбросила застигнутых врасплох сингов назад.

– Стоять! – закричал Ринсинг. – Мы не…

Он не успел закончить фразу, отражая стрелу, которая ещё мгновение – и впилась бы в лицо. Рин рванул вперёд руку с потемневшим клинком. Вторая стрела, летевшая прямо в центр цветка калохортуса, прикрывающего его сердце, обиженно звякнула о металл, улетела в степную траву. Только на миг чиркнула по коже там, где Рин легкомысленно распустил ворот, переживая вечернюю духоту.

И вновь стало тихо.

– Есть потери? – спросил Рин, даже не оглянувшись проверить.

– Все целы, – так же почти неслышно ответили за спиной.

Синсинг, ставший его правой рукой после гибели Пана, оказался надёжным тылом. Рин зажал ладонью кровоточившую царапину на шее, не отрывая ледяного взгляда от кромешной тьмы, теперь наполненной угрозой до краёв.

Кто-то, не имеющий никакого запаха, без всякого предупреждения и беззвучно атаковал патрульный отряд почти у самой главной дороги в столицу Таифа. Дерзко, возмутительно и непонятно.

«Словно с иной стороны тени», – пронеслось в голове Ринсинга, а потом он уже вообще ни о чём не думал, предоставив решать исход битвы инстинктам.