Я все равно тебя дождусь!

Марк мгновенно отметил это ее невольное «ты», но не подал виду.

– Семеро.

– Да ты что!

– У отца еще трое братьев было. Большая семья. Он – младший.

– И что, вы все вместе жили, что ли?!

– Да нет, что ты! Я вообще-то и не застал половину – кто на войне погиб, кто так. И тетя Даша с нами только последние пять лет жила – одинокая была, без детей. У нас дом огромный, все время кто-нибудь жил, то родственники, то друзья.

– А кто твой отец?

– Работник милиции. – Марк как-то помрачнел, и Лида подумала: «Что я вдруг полезла с расспросами? Вот дура!»

Они молча смотрели друг на друга, и Лиде казалось, что в пространстве вокруг них строится какая-то призрачная конструкция, невидимая паутина, связывающая их друг с другом все крепче и крепче. Она кашлянула, пытаясь избавиться от наваждения, и спросила:

– А ты что реставрируешь?

– Масляную живопись. Картины. А так вообще все могу: мебель, фарфор. А что делать? Приходится.

– Ничего в этом не понимаю.

– Ты знаешь, это чем-то похоже на археологию. Только в микроскопическом масштабе.

– Реставрация картин? И чем?

– Ну вот смотри – раскоп, да? Вы снимаете наслоения, делаете стратиграфию, всякое такое. А представь себе картину или икону – там же тоже много разных слоев: холст, грунт – а бывает грунт многослойный, имприматура – это такой цветной грунт, потом рисунок может быть на холсте подготовительный, правильно? Дальше – красочный слой, он тоже разный бывает, лессировки, лак…

Лида заслушалась: Марк так увлекся!

– А еще бывают записи – знаешь, что это?

– Записи?

– Это не то что ручкой по бумаге, это краской по авторской живописи, понимаешь? Кто-то другой взял и записал: может, авторская живопись повредилась как-то, может, для продажи взял да «улучшил».

– Но это же подделка, нет?

– Вот видишь, ты понимаешь! Реставратору надо сообразить, где – автор, где – поздние записи, и что-то удалить, а что-то, может быть, и оставить. Собрать в единое целое. В живописи много загадок, очень интересно. Иногда на рентгене такое видно, что только удивляешься. Вот я был на конференции в Москве, так представляешь, какая история: прижизненный портрет Пугачева, он всю жизнь висел в музее на экспозиции, и считалось, что написан поверх портрета Екатерины II. Даже что-то вроде расчистки было сделано, так что лицо ее виднелось из-за плеча Пугачева, а потом провели исследования, и выяснилось, что это вовсе и не Екатерина, а какая-то посторонняя дама, и сам Пугачев написан гораздо позже, в конце XIX века! Или Даная Рембрандта – помнишь, как в Эрмитаже какой-то псих Данаю кислотой облил? Так во время реставрации выяснилось, что…

– Да, интересно! – Лида поднялась, прижимая к груди книжку: ей вдруг стало страшно. Марк разговаривает с ней так, как будто они и правда друзья.

«Ты забыла? У тебя нет друзей. Друзья предают. Всегда. И Марк – он уедет через день и не вспомнит о тебе. А ты будешь собирать себя по кусочкам».

– Поздно уже. Я пойду, пожалуй. Спасибо тебе за… Ну, в общем, спасибо.

Марк проводил ее внимательным взглядом и еще долго сидел в качающемся круге света с задумчивым видом и разглядывал сучки в дощатой столешнице. Потом пошел спать.

А Лида долго не могла заснуть, вспоминая сегодняшний день – она прекрасно видела, как рады Марку мужики, как виснут на нем девицы, как бегают за ним дети, и говорила себе: «Видишь, какой он? Обаятельный, открытый, доброжелательный, искренний. Теплый. И при чем тут ты?! Он слишком хорош! Такие мужчины не обращают внимания на таких мымр, как ты, Михайлова, так что – остынь!» Но сколько Лида ни убеждала себя, что Марк не имеет к ней никакого отношения и не испытывает к ней ничего особенного, что он ведет себя так со всеми, – не помогало. И каждый случайный взгляд, каждое сказанное мимоходом слово, каждое нечаянное прикосновение словно пробивало новую брешь в ее броне.

И если бы она только знала, что этот обаятельный и привлекательный мужчина, этот принц на черном коне думает про нее то же самое: «Остынь, она слишком хороша для тебя. Москвичка, интеллигентка, почти кандидат наук, по-английски вон читает. Отец – известный археолог. А ты кто? Провинциальный реставратор с незадавшейся личной жизнью. Только и умеешь, что обольщать недалеких девиц…»

На следующий день, в субботу, все колготились на речке. Лида не хотела было, но потом взяла себя в руки и тоже пошла. «Ладно, – подумала, – просто позагораю». Она боялась опять подвернуть ногу, которую и вывихнула, выбираясь из воды на скользкий глинистый берег. Улеглась на бережку с книжкой, стараясь не слышать, как орет и визжит на реке экспедиционная молодежь. Вдруг солнце загородила какая-то тень – она посмотрела из-под руки: это был Марк, совершенно мокрый и голый, в одних плавках. Он сел рядом с ней прямо на траву:

– Можно, я тут около тебя посижу? А то замучили.

– Посиди. – Лида усмехнулась: – Я что, буду вместо пугала?

– Ну что такое ты говоришь?! – Марк возмутился. – И вообще, почему ты так к себе относишься?

– Как?

– Наплевательски!

– Откуда ты знаешь, как я к себе отношусь?!

– Я вижу.

– Послушай, знаешь что! Иди-ка ты к своим девицам!

– Ты что, ревнуешь?

Лида вскочила – как он смеет так с ней разговаривать! Но Марк схватил ее за руку:

– Пожалуйста, сядь! Мы привлекаем внимание – все решат, что мы ссоримся.

Лида села. Внутри у нее все кипело.

– Нет, что ты о себе вообразил?!

– Прости. Ну, пожалуйста, прости. Не знаю, что на меня нашло.

– Что тебе от меня надо?

– Да, собственно, ничего.

«Господи, мы же ссоримся, как любовники!» – подумала она.

– Ладно, ты тоже прости. И что я взвилась на пустом месте, не знаю.

– А я тебе артефакт принес. – Марк протянул ей мокрый камешек.

– Да какой же это артефакт! Это просто камень.

– Ну вот! А я-то думал, археологическое открытие совершил.

– На босую ножку похож, надо же! Маленькая каменная ступня с растопыренными пальчиками. Где ты его взял?