Квадрат

Однажды очень ранним утром, возвращаясь в свою каюту после очередной «собаки», Разлогов нос к носу столкнулся с Мэном. Тот выходил из каюты старшей поварихи, крепко прижимая к себе две килограммовые банки свиной тушенки. На банках были нарисованы две веселые хрюшки с туго закрученными, будто сжавшимися от стыда, хвостами.

От стыда? – не поверил сам себе Разлогов. Разве у свиньи есть совесть? – продолжал рассуждать он, уже остановившись перед подошедшим к нему вплотную Мэном.

В узком пространстве корабельного прохода не было возможности пройти мимо. И они оказались лицом к лицу. Mинуту, всего одну минуту они смотрели друг на друга, и по тому, что Мэн с ним не поздоровался, будто забыв сделать это, Разлогов понял, что этот случай будет иметь продолжение. И этот раскосый, низенький поедатель свиной тушенки будет мстить ему только за то, что он, Разлогов, здесь его видел.

И опять он услышал лилипутов, которые заголосили внутри него.

– И чего тебя сюда занесло? – спросил его один, самый крикливый. – Не мог, что ли, верхней палубой пройти?

Разлогов не сразу понял, что лилипут задал ему прямой вопрос.

– Не мог, – к его изумлению, ответил кто-то вместо него.

– А вот возьмет и донесет куда следует, – опять сказал первый.

– Что донесет? Что не пошел низом?

– Скажешь тоже… Низом. Он что-нибудь получше придумает. Например, что ты не ходишь на политзанятия, не участвуешь в общественной жизни. Не пишешь статьи в стенгазету. И не знаешь, кто является основателем правящей партии Островов Зеленого Мыса. И вследствие этого тебе нельзя доверять никакую ответственную работу, а тем более постановку и выборку трала, особенно в ночное время. Особенно в ночное время, – снова повторил он. И это словосочетание «в ночное время» здесь в этом контексте, вдруг неожиданно приобрело особую смысловую нагрузку. – Потом докторшу вспомнит, – снова заговорил немного помолчавший лилипут.

А Разлогов подумал, что вот ведь, и в самом деле, угораздило его наткнуться на поедателя тушенки в этом проходе.

– Уж больно ты умный, – сказал один лилипут другому, – нельзя доверять! Он ведь специалист с высшим образованием. Тралмастер, – и он умолк.

– А ему плевать и на образование, и на то, что он тралмастер. Главное, что он не посещает занятия и не знает, кто есть секретарь правящей партии Островов Зеленого Мыса. И всё это он отразит в характеристике, которую он пишет на каждого в конце рейса.

– Володя, зайди в амбулаторию, как будешь свободен, – однажды быстро сказала Алиса, проходя мимо.

Лилипуты, совсем недавно умолкшие в нем, тотчас обнаружились, но притихли. Молча, в знак понимания он прикрыл глаза…

Когда он открыл их, Алисы уже не было. В нескольких шагах от него двое матросов крепили на борту шлюпку.

И он, вдохнув воздух, почувствовал непонятное облегчение оттого, что Алисы уже не было. И вдруг ему стало стыдно за самого себя. С минуту он старался понять истинную причину того, что произошло. Но одно он понял – это была ненависть к чему-то такому, что было вокруг, в воздухе, в словах, сказанных на ходу, быстро, чтоб никто не успел услышать, в торопливых движениях уже убежавшей Алисы, в нем самом. В постыдном предательстве незаметно прикрытых глаз в знак понимания. Это был стыд перед самим собой. И понимая, что это было справедливо, он не знал, как ему справиться с ним.

Ему захотелось сейчас же, прямо здесь, на палубе, прижать Алису к себе, взглянуть в ее грустные глаза и не отдать ее никому, никогда. И сказать ей об этом сейчас же. Кто это сказал, что любовь вольна как птица? – подумал он тогда, входя в амбулаторию.

– Приходил этот… Мэн, – сказала Алиса, когда он вошел. – Спрашивал меня, люблю ли я свою дочь, своего мужа, и что бы я делала, если бы их вдруг не стало.

– Как… не стало? – спросил он, подходя к ней близко и уже не ожидая ответа.

Алиса передернула плечами, не сводя с него глаз. Обняла за шею. Потом, сделав шаг к двери, повернула ключ в замке.

Ему захотелось защитить ее – от тревожных мыслей, от грусти, которая была в ее глазах, от чужих взглядов, от ветра, от стужи, от жизни, от всего, что не было так или иначе связано с ним. Она была его женщиной. Он очень хорошо это знал. И Алиса никогда не возражала, когда он говорил ей об этом.

Это была тихая, безмолвная гармония, возникшая как-то сама по себе, где было только два звука, каждый из которых дополнял другого, как консонанс. Никто не хотел ничего знать, кроме того, что другой рядом. И всё, что происходит, это и есть единственная правильная и неотъемлемая модель жизни, о которой все говорят…

Прошло минут пять. За дверью послышались голоса. Потом кто-то дернул ручку. Потом еще раз. И все стихло.

Она поднялась с топчана, накрытого белой простыней, поцеловала его в губы. Молча подошла к зеркалу.

– Ты не говорила, что у тебя есть муж и дочь, – сказал он в своей обычной, четкой, констатирующей манере.