Небо молчаливое
Она кивнула, почти сказала: «Прости, я не придумала, зачем пришла». Будто прийти просто так настолько невозможно, непозволительно даже.
– Насколько всё плохо?
– Неважно.
– Эмм?
– Эта грёбанная планета меня убивает, – она дрожала, она, кажется, плакала или заплачет вот-вот. – Боги, жри не жри витамины… ты видишь? – она провела рукой по волосам, он не увидел. – Я подыхаю. Здесь нельзя жить. А там я теперь не смогу. И боги, Луи! Как он тут будет? А Фет? А ты, в конце концов? Я не могу, кэп, я не могу придумать, что этим делать! Мышцы теряют тонус. – Эмма подняла руку и опустила. Под плотным синим рукавом не видно ничего, то ли она хотела показать, то ли просто… – Я сначала и не поняла, что происходит. Никто из нас не понял. Другой образ жизни. Дома я много гуляла, каждый день часа по три, так лучше думается. В бассейн ходила. Тут корабль – много не походишь. Вроде понятно, другой образ жизни, другая планета. Значения этому поначалу никто из нас не придавал. На Верне живут люди, мы это знали. Сто с лишним лет живут, а значит сменилось где-то пять поколений, если по двадцать лет считать. В общем, нормально всё, в пределах погрешности.
Она плакала так тихо, что, если бы не покрасневшие веки, можно было подумать, что вовсе не плачет.
– У вас был врач?
– Да, с ассистенткой. Они тоже улетели. И правильно сделали. Я решила, что мне плевать, что будет, что будет. Мне незачем возвращаться домой. Даже тогда, мне было ещё нормально. Хуже стало после. Наверно, я просто не замечала. Я вообще плохо чувствую тело, будто оно лишнее, не моё какое-то. Я стала быстро уставать. Похудела. В нашей культуре, не знаю, на Трихе такая ж культура, это, напротив, хорошо. Девушки должны быть тонкими и сладкими как бабочки. Временами мне кажется, что я просто медленно исчезаю. Это страшно на самом деле. Не в смысле, что я сдохну, это как раз нестрашно, это понятно. Но я ещё лет тридцать, ну сколько нужно, хотела бы побыть. Мерзкая культура. Стольким плохо от неё.
Константин прыснул, и Эмма глянула на него грозно, впервые за вечер посмотрела в упор. Пришлось объясняться, но он бы и так объяснился.
– Нет, не подумай. Ты всё это время, когда о себе говорила, точно рецепт читала. – Она помрачнела. Очень, очень. Сейчас встанет. – Нет, Эмм! Я не прав. Я просто удивился немного, ну тебе трудно, даже тебе трудно, ты с большой силой готова защищать других.
Она покачала головой.
– Нет. Нет. Кэп, – протянула она. – По-твоему это хорошо? Ведь ни черта. Я перевожу тему, сбегаю. И я до сих пор не знаю, почему сижу тут и говорю.– Она пригладила край свитера. Ткань натянулась, узоры встали ровно. Там на чёрном раскрывали крылья серебристо-синие птицы с коротенькими хвостами, с длинными клювами. – Я, видишь, привыкла надо всем…– она не сказала «шутить», покачала головой. – Но это страшно. Ты сам как?
– Да нормально, – не успев подумать, ответил Константин. Птицы на свитере, казалось, двигались, оживлённые её прикосновением. Нормально это было весьма условным. – Фет мне какие-то витамины выдал, – Константин улыбнулся, – под расписку. Целый мешок.
– Помогает?
– Не знаю, – он снова улыбнулся. – Меня трудно убить. Сколько народу пыталось и фронте и на гражданке, даже в суде, даже пираты! И чтобы какой-то планетке это удалось? Да чёрта с два!
Он наклонился, он наклонился и очень быстро щёлкнул её по носу. Эмма даже не сообразила, что произошло.
– Хочешь я… – он ничего не мог ей предложить. Он сам не знал, и даже не задумывался, что можно поменять. Разжалованный герой, генерал в изгнание. Что бы сказал отец? А ничего он теперь не скажет. – Придумаем что-нибудь, – пообещал Константин, он пододвинулся ближе в нерешимости. Боги, откуда в нём это чувство? Как он великий вдруг стал бояться? Колючая или просто сильная она не смотрела ему в глаза, при том всегда шагала напролом, была всесильна и умна и плакала тут, не таясь.
Эмма подняла голову, волосы прилипли к её лицу, волосы тёмным неряшливым окружали ведьму, то ли пряча, то ли храня. Ничего не говоря, ни о чём не спрашивая, она сама подвинулась к нему, падая на руки, как ребёнок лёгкая, полупрозрачная и стальная внутри.
– Всё будет хорошо.
– Знаю, – хрипло ответила Эмма, её потряхивало.
Они замерли, прижавшись друг к другу, живые и надломленные. «Зачем с нами так? – думал Константин. – Несправедливо. На Тирхе она была бы счастлива». А была бы? А он сам был? Жизнь геройская хороша и легка, особенно когда папа в генералах и штрафы за быструю езду не приходят и барах смотрят с обожанием, и место в будущем ждёт его славное, папино место. Что ж ты, герой, не справился?
– Кэп, – прошептала она. – Кэп? У меня нога затекла.
Эмма выскользнула, и вся магия растаяла. Она отвернулась закапать нос.
– Иногда, – прошептала Эмма, – раньше чаще, – сказала, зажмурившись. – Мне кажется или казалось, что это не жизнь, а моя извращённая память о жизни. Как сон. Сны у меня всегда были абсурдные.
– Эмм, а ты собираешься возвращаться? – он покачал головой. – Нет.– Не так, не это он хотел спросить. – Ты можешь вернуться? – А он может? Есть ли вообще способ отсюда сбежать?
– Могу. Хочешь спровадить меня и забрать корабль?
– Непременно, – он, кажется, стал перенимать Эммины интонации. Забавно. Забавно. – Эмм? – А вдруг сейчас время рассказать последний кусочек правды. Она доверилась, и он… – Я, – начал Константин. Эмма сидела отрешённая на краешке кровати, сидела и засыпала. – Я, – признание осталось беззвучным выдохом у него на губах.
– Давай завтра – она устало потёрла глаз, ещё больше размазывая растёкшуюся подводку, – договорим? – Эмма встала и пошатнулась, протянула дрожащую руку к двери. – Мне нужно поспать хотя бы эти жалкие три часа до смены. И тебе нужно, – она зевнула, но наконец ухватилась за ручку.
А Константин сидел всё в той же позе, будто сдвинуться значит разрушить. Ему хотелось бы дотянуться, а лучше попросить её остаться, но это глупость, ведь так? Дома было проще, определённо, там он был кем-то другим, кем-то настоящим, а здесь точно тень прошлого себя.
– Устала?
– Всё настолько плохо? – она усмехнулась. Разумнее будет промолчать.
Жизнь на Верне выматывала точно кросс, который никогда не закончится, а бежать и в начале не было сил. Усадили их всех в эту чёртову тефлоновую кастрюлину и скинули в ядовитые облака.
– Ну как… Я думаю, не лучше.
Эмма пожала плечами.
– Поспи, кэп, – прошептала почти ласково. Лишь бы ласково, лишь бы ласково. – Полегчает.
– У меня с «поспи»… не очень. Бессонница, – сказал он отрывисто. Константин никогда не любил жаловаться, за это и от отца получить можно. Он сжался весь, того не чувствуя, а Эмма всё так же тихо добавила:
– Сходи к Фету, у него пустырник был. Луи помогает.
– Да, – он закивал, и стало легче: тревогу растопила нежность, откуда ей взяться?
Фет торчал у себя в кабинете, Эмма определила ему выходной. Выходные доктор по обыкновению посвящал чтению и разбору немногочисленных лекарств. После посещения Южной лекарские припасы заметно обогатились. Всё одно на пиратов пойдёт.
Константин и сам не знал, что за порыв привёл его к доктору, то ли злой совет Эммы так подействовал, то ли простое любопытство. Стучать не пришлось, кабинет доктор не запирал. Константин просто пнул дверь и, не сказав ни слова, упал в «пациентское» кресло.
– Да? – доктор неохотно поднял голову. Он читал. – Что-то болит?
«Душа», – подумал Константин.
– Не, я так. – Он протянул руку и заграбастал себе какую-то круглую резиновую штуку, то ли ластик, то ли мячик, с каким коты играют. На кой он доктору?
– Может позже зайдёшь? – поинтересовался Фет.
– Может, – отрешённо кивнул Константин. – А ты дреды давно делал?
– Давно, – доктор потёр лоб. – Лет в пять назад. Так проще. Мыть меньше. Я, знаешь ли, по таким кораблям скитался, что них и умыться негде. А врачу чистоту блюсти положено.
– Так подстригся бы? – предложил Константин самое просто, что могло прийти на ум.
– Не люблю, – покачал головой доктор. – Короткие ещё чаще мыть.– Грустно глянул на книгу, подложил закладку, захлопнул и отложил. – Так зачем ты пришёл?
– Не знаю, – признался Константин.
Теперь, когда злости в нём больше не было, когда ревность схлынула, он увидел доктора ровно таким, каким Фет был. И был он старым. «А ведь ему лет тридцать. Не так и много», – подумал Константин. Но между тем выглядел доктор сухим и усталым, холодный и суровый взгляд, тонкие губы, морщины и полуседая голова, на русых волосах не так и видно, а дредах почти не заметно, и всё же. «Что я надумал себе?» – Константин усмехнулся, вернул резиновый шарик на стол. А ведь раньше он прекрасно разбирался в людях, читал их безо всякого труда. Стоит только заговорить! Но и с Эммой, и с доктором ерунда какая-то получилась. «А с Тирхой? А с карьерой твоей?» – Константин стукнул кулаком по колену, доктор, благополучно уткнувшийся в книгу, вновь поднял голову, вопросительно посмотрел на него. Из всех своих талантов этот он ценил превыше прочих. Он был умён, о, несомненно, глупцу военачальником не стать; силён, красив и удачлив, что этому миру нужно ещё? Особенно, когда ты сын такого отца. Всегда будешь хуже него. Будешь. Как не пытайся. Вот Константин и перестал, и жил себе в удовольствие.
– Ты как вообще, капитан?
– Нормально. А что?
– Да не похоже что-то. Тревожно мне за тебя, капитан. Скверно выглядишь.
– Вздор. Я сегодня даже выспался.
– Да? Помогли таблетки?
– Помогли, – кивнул Константин. Да, он спал, лежал с закрытыми глазами, не думал, не двигался, а на утро всё равно находил себя немного мёртвым. – Наверно, – добавил он, почувствовав, что наврал. – А ты не знаешь… – Спрашивать про Луи и про ну это… как минимум бестактно. И грязно. Неужели после этого маленького откровения он будет ненавидеть пацана? Луи то остался Луи. – Слушай, а чего Эмма ко мне всё время…
– Вы до сих цапаетесь? – удивился доктор. – Ха. Не думал. Почему не скажу. Но знаешь, я давно уже понял, хочешь поссориться с Эммой – отбери у неё толику хотя бы свободы: ограничь в чём-нибудь или наоборот заставь делать, или выбери за неё.
– Мы и так с ней все время ссоримся, – буркнул Константин.
– Вы просто не можете понять друг друга.
– Просто она меня презирает. Почему? Да черт её знает, – он развёл рукам.
– Не думаю, – улыбнулся доктор. – Ваши размолвки – это не конец.
– Можно хуже?
– Можно, – кивнул доктор и задумался о чем-то своём.
– Потом будет полегче, – успокаивать Фет не умел, – обещаю, – а врал ещё хуже.
– С чего ты взял?
– Эмма так же привыкала. Первые месяцы, по её словам, мучалась, а потом организм адаптировался. Это так. Я изучал её карту.
– Она позволила?
– Я врач. А мы с тобой похоже сплетничаем.
– Разве? Мы говорили обо мне.
– Ты все разговоры к себе сводишь. К себе и к Эмме.
– Что? – возмутился Константин. – Вернись лучше…
– Пей побольше, – оборвал его доктор. Фету не нравилось, когда ему приказывали. – И успокоительное. Я дам, – сказал он неохотно. – Одной таблетки на ночь хватит. Не переусердствуй.
– У этой ерунды побочки есть? Это ж… А что это?
– У всего есть, – коротко ответил Фет.
– Я, мать твою, три… две… – Константин замялся, он не мог ни понять, ни вспомнить, сколько времени провёл на этой мерзкой планете, – с Тирхи! – вот и ответ, – с Тирхи не сплю!
Доктор хотел бы ответь, фыркнуть жёстко и однозначно. Не по душе ему всякие проявления чувств. Сам ходит что статуя изо льда: справедливый, трижды праведный. Константин видел, как нарастает в том неприязнь, как белый лоб расчертила складка, как нахмурились жёсткие брови. Что, ну что скажите, в нём подобном острию кинжала привлекло мягкосердечного Луи?
– Фет! – послышалось из коридора, – Фет! – на два голоса.
– Что такое? – отозвался доктор, спешно вытряхивая из шкафчика успокоительное. – Вот.
– Спасибо.
– Там…
Константин без труда различил лепетанье Луи.
– Иду, – Фет стремительно выскочил в коридор, чудом головой о дверь не стукнулся. – Что опять?..
– Сигнал бедствия, – опередила его Эмма. – Хватай аптечку. Луи, на мостик.
– Но…
– Луи!
– Да, Эмм.
– Быстро! – приказала Эмма. Луи ломанулся обратно. Константин отметил, что выглядел тот неважно.
– Вы оставили корабль без пилота? Сейчас? – Фет закипал.
– Там автомат, – отмахнулась Эмма. Доктор пробурчал что-то вроде: «совсем рехнулись» и поспешил вслед за Луи. – Кэп, стой. Поможешь мне в машинном?
– Конечно.
– У нас что-то… в общем, я покажу.
Глава 7
куда падают звёзды?
I
Сигнал бедствия подавал маленький шаттл, неведомо как оказавшийся в этом секторе неба. В этом секторе не было станций, даже станций-заводов, и торговые пути не пролегали. НМ забрело сюда только потому, что, так нужно было для испытания новой Эмминой программы для обнаружения бурь.
Вчетвером они столпились в рубке, кажется, такое уже было. Когда прилетал Людвиг, припомнила Эмма.
– Шаттл? Здесь?! – возмутился Фет.
– Долго он здесь не протянет, – хмыкнул Луи, он выглядел напуганным, и он был прав. – У шаттлов обшивка тонкая. Я как-то летал. Это почти как прыгать с зонтиком вместо парашюта. Шаттлами вообще редко пользуется.
«Странное сравнение для человека с Верны», – подумала Эмма, ей вообще ничего по делу в голову не лезло.
– На кой чёрт делать спасательные шаттлы с тонкой обшивкой? – Константин недовольно разглядывал карту бурь. Настоящий полководец перед боем. Эмма хмыкнула. – Слева буря. Мелкая, но близко.
– Что будем делать? – спросила она.
– Спасать, – отрезал Константин и подрубил дальнюю связь. – Стыковку разрешаю, – голос у него был действительно капитанский.
– Это шаттл, – напомнил Луи, а вот у Луи голос дрожал. Константин свирепо зыркнул на него, он не понял, не догадался, что с шаттлом надо не стыковываться, нужно принять его как груз.
«Проклятие, – вздохнула Эмма, – ведь он уже их позвал».
– Стыковка не получиться. Нужно в грузовое, – неохотно пояснила она. А ведь тем самым она соглашается. Принимает его командование? Да нет! Решение. Боже, ну как не вовремя!
– Приму в хвостовое. Луи! – приказал Константин. Луи дёрнулся. – Со мной.
– Д-да, – он испуганно глянул на Эмму, – да, кэп.
– Я… – начала Эмма.
– Я… – и Фет с ней одновременно.
Они с доктором бросились к пилотском креслу и одновременно сказали: «ты». Эмма почти села.
– Машинное! – подскочила Эмма. – Зараза! Там…
– Иди, – кивнул Фет.
Эмма побежала вниз к брошенной установке. Если шаттл будет стыковаться, а Небо зависнет, датчики, настроенные на непрерывное движение, настроенные на скорость корабля и внешнего ветра сгорят к чертям, так уже было. И нужно отключить синтез, иначе к чистой воде примешаются выхлопы с двигателя шаттла.
На кой чёрт он это делает? А Эмма не остановила. Сама сказала про грузовое, сама побежала отключать установки, сама ломанулась в рубку, забросив едва начатый эксперимент. Зачем, боже?
«Это артисты», – шепнул Луи, когда Эмма только вошла. Будто имело значение, артисты они или электрики.
«Беглые», – добавил тогда же Фет.
Эмма не придала этому значения. Беглые. От кого можно бежать на Верне? «От пиратов, – пришёл ответ. – От кого-то вроде Людвига. Может написать ему?», – подумала Эмма, но не решилась. Она едва ли успела отключить всё, как её снова выдернули в рубку. Константин справился быстрее. Лабораторный компьютер подвис, и Эмме пришлось долго его уговаривать, она уже почти попрощалась с тонкой аппаратурой. Если контролер сломается, кто его будет чинить?
Боги, какого труда Рогачу стоило обустроить Небо, ну то есть тогда ещё не Небо… Науку финансировали неохотно, а один сканирующий микроскоп стоит как четыре квартиры.
Эмма поплелась обратно в рубку. «Пташки прибыли», – написал Фет. Почему пташки? В рубке было тесно. В рубке всего тесно, она рассчитана на одного, а не на шестерых. Пташек было двое: низкая светловолосая девица в темно-бардовом комбинезоне и высокий чернявый парень с длинным чехлом подмышкой.
– Госпожа-ведьма! – ахнула девица. Девица на вид была немногим младше Эммы. – Вы госпожа-ведьма, да? – она уставилась на Эмму, точно на экзотическое животное, хотя на Верне и собаки экзотика. Эмма кивнула. – Джейк! – пискнула девица. – Нам повезло. Это Небо!
Её товарищ с подозрительным футляром неохотно промямлил: «да» и снова уставился в потолок.
– Ладно, господа, – начал Фет, – Луи определит вам каюты, и потом мы с вами поговорим.
– Это очень мило с вашей стороны, – промурлыкала девица. – А наш шаттл?..
– И посмотрю, что с ним! – вызвался Луи. Девица просияла.
– Вы так добры к нам! Сам боже триединый послал вас, иначе и быть не может! Кто ещё мог направить вас, госпожа-ведьма, в эту часть небес?
– Работа, – тухло отозвалась Эмма.
– Здесь лучше слышно богов, да госпожа-ведьма? – изумилась девица. Эмме захотелось пнуть её и посильней.
– Здесь лучше слышно Верну. Я провожу исследования. С богами и магией они не связаны, – отрезала Эмма.
– Исследования? – её круглые глаза ещё больше округлились. «Боже, Луи, – взмолилась Эмма, – да уведи ж её отсюда!». – Вы что ученая?
Где-то сбоку прыснул Константин.
– Да, – ответила Эмма, и будто бы соврала, и слово оказалось тяжёлым, и захотелось скинуть это груз с себя, и захотелось сбежать обратно к приборам. – И мне некогда с вами… – а вот теперь точно соврала: времени на Верне немерено, нечем время мерить. Эксперимент стоило перезапустить.
– А давно вы?.. – прогундосил второй, тот, что с чехлом, тот, что не приставучая певчая пташка, скорее нахохленный чёрный грач. – Ну это… наукой занимаетесь?
– Давно, – процедила Эмма. Где-то внутри открывалась тяжёлая дверь, и у Эммы не было сил её захлопнуть.
Кажется, это было на исходе весны. Ну, может чуть раньше, в городе время немного запаздывало. Зимы длились дольше и отступали лишь к концу второго весеннего месяца. Привычная к теплу Эмма часто болела и ходила в пальто до первых тюльпанов. Но в тот день, помнится, уже цвела сирень. Эмма долго смотрела в зеркало, прикидывая, на сколько она похожа на ту Эмму, которой хотела стать, на ту, которую возьмут в экспедицию, кому комиссия улыбнётся, на… Белая рубашка не спасала, она казалась огромной и чужой, точно Эмма забрала её у Дэвида; а брюки палаццо так туго обтягивали задницу, что казалось вот-вот треснут. Надо было на размер больше брать, но в те, что больше, в талии можно было ещё одну Эмму запихнуть. И честно говоря, ей нравилось, как они сидят.
«Я достойна… Боги… Возьмут же?», – спрашивала Эмма, перекалывая волосы. Так плохо и так торчит всё. И коса кривая, и пучок растрёпанный. Дэвид подошёл сзади, взял заколку и сделал сам.
«Так тебе лучше», – сказал.
«Так мне лучше», – подумала Эмма.
«К чёрту вас всех», – решила Эмма.
– Кэп, иди за штурвал, – сказала она бесцветно. – Фет?
– Охотно уступаю. Извольте, капитан, – усмехнулся доктор. – А вы господа за мной.
Артисты потопали вслед за Фетом, но перед тем девчонка подскочила к Константину и чмокнула его в подбородок. Её дружок понуро мялся рядом.
– Спасибо, ребят, – прогундосил он в коридоре.
– Благо дарим! – отозвалась колокольчиком девчонка. – Пусть небо будет добрым к вам!
Эмме очень хотелось весны и билет до родительского городка. Можно и поездом, хоть на ослах. Жаль ишаков на Верне не водится.
– Эмм? – подал голос Константин.
– Следи за дорогой, – ляпнула сгоряча. Внутри все сжалось и ухнуло вниз.
Какая ко всем чертям дорога в небе? Сейчас этот капитан шутить начнет. Сейчас… Эмма схватила забытую с её смены кружку с остывшим кофе да так, что кофту окропило россыпью коричневых капелек. «Проклятье», – шептала Эмма. «Проклятье», – сказала, стукнувшись головой на лесенке. Кружка подпрыгивала, кофе шёл рябью. Пойти против пиратов. Против Людвига? Нет, Людвиг бы своих птичек не выпустил? Зимородковы? Не похоже. Зачем кэп их пустил? Совсем мозгов нет? Герой выискался!
Она пнула дверь в лабораторию. Пугливо огляделась, но нет – пусто и тихо. Пташки у Фета, Герой в рубке. Славно.
Эмма бесстрашно щелкнула почту. Среди этого ада даже Эвино письмецо не сможет сделать ей горше. Боги, от одного дня бездействия Небо не развалиться. А если развалиться, то… то… не она теперь капитан. Эмма давно уже не капитан. Сколько можно спасать всех вокруг? Луи и Фета, придурка из Тирхи, случайных людей, Дэвида, маму. Её бы кто спас. Письмо на сей раз оказалось коротким.
«Мы тебя ждём, дорогая. Ответь».
Дальше сестра говорила о новых дорогах на юге. О повышении мужа. О маминых розах. Эмма листала, слова не отзывались. Да, мама, да, розы. Мама и розы. Далеко в космосе среди темноты и холода, среди раскалённого гелия, среди ничего и пыли есть роза, есть и всегда будет. Её не видно, а она есть. Нет, Эмма не плачет. Не плачет. Она отодвинула клавиатуру подальше. Она посмотрела на пальцы, на руки в узорах. Её отругают, Эва и Дэвид, и мама, и в институте. Ты научный сотрудник, а выглядишь…
«Я научный сотрудник, – тоскливо подумала Эмма. Мысль точно якорь. Нет, просто тянет ко дну. – Я взрослая. Боги! – она всё смотрела и трогала руку, правую левой. – Мне нравится это. – Дракон улыбался. Эмма знала, он летит к небу, к настоящему небу. – И я себе нравлюсь». Она закрыла письмо и запустила новый эксперимент. Зонд медленно приземлился к поверхности образца. Эмма настроила блок подачи напряжения.
«Их слова не умоляют мою значимость», – ей хотелось домой и не хотелось тоже. Там тепло, но там сделают больно.
Эмма переключила рычажки – плюс на минус, напряжение поменяло полярность. На экране ничего не изменилось. «Ещё рано», – Тимофей Владимирович бы попросил, не отвлекаясь следить за экраном. Будет видно на другом. А Дэвид бы ещё и в статью успел абзац написать. Даже в своих мыслях она разрешала Дэвиду больше, чем себе.
– Ты не любишь музыку?
Эмма вздрогнула. Это на соседнее кресло плюхнулся Луи, как он вошёл, Эмма не заметила.
– П-почему? – Эмма подняла голову. Кантилевер дополз к середине скана. – Музыку все любят. Я не люблю людей, которые падают на нас из ниоткуда. Бесит.
– Эмм, они ж не виноваты, – пролепетал Луи. Будто она спорила.
– Невиноватых тоже не люблю. У нас еды их долго держать не хватит. – Аргумент с едой был стальной и безотказный. Эмма выдала его, как термин с термеха на последнем зачёте: звучит хорошо и будто по теме, а что значит – неважно. Ей было грустно, она не понимала откуда эту грусть взялась.
– Твой этот… играл?
– Дэвид? – хихикнула Эмма, и тут же смутилась, – у него слуха не было. Он из тех учёных, которые только учёные и не больше. Ему и не надо. Он может сдвинуть мир и без того. – «А я не могу» сквозило в её голосе, но Эмма сделала вид, что не сквозит. – Дэвид, – повторять чужое, но не забытое имя повторять было сладко, томительно нежно, убийственно глупо. – Дэвид… – Давай скажи ещё раз! – Он любил музыку. И периодически водил меня в бары на…
Луи ждал. А Эмма запнулась. Почему он всё ещё слушает?
– Неа, не помню. – Если б было нормальным сбегать из собственной лаборатории из-за такой глупости, она бы уже. – Боги… – Во рту тянуло. – Я забыла его группу. Я, кажется, ни разу в слух это название не произносила.
Эмме стало как-то беспричинно тревожно оттого, что она болтает и болтает без толку. Луи всё равно плевать.
– Тяжёлое?
– Тяжёлое.
– А тебе такое нравится?
– Ну да вообще-то. Иначе бы я не ходила. У нас с ним похожие вкусы.
– Ты скучаешь, да, Эмм?
– Не знаю. Мы с ним сделали больно друг другу. По глупости или… по слабости? Не знаю… Чёрт. – Сообщила она тихо, на мониторе всё пошло рябью. Напряжения оказалось излишне. – Сгорел собака.
– Ещё раз?
– Ещё раз, – вздохнула Эмма.
– Ты вернёшься, – Луи указал пальцем в потолок, – туда.
– Вернусь…
Эмма не имела ни малейшего понятия. Да боги! Она так долго старалась об этом не думать. Коробка с зондами почти опустела, осталось… раз, два… пять из двадцати.
– Луи, там ещё есть зонды?
– Такие коробочки? – Луи, не вставая потянулся к шкафу. Стул скрипнул и покатился. – Одна. И пустые.
– Хреново. Но может нам хватит.
– Эмм, а учёным нормально столько ругаться?
– Тебя Фет покусал?
– Да не, просто интересуюсь… я может хотел бы… Не на Верне, правда.
– Да, – просто и не в такт сказала Эмма. – Если или когда я вернусь, я заберу тебя. Как говорили, помнишь?
– Помню, Эмм. Я не хочу быть тебе в тягость.
– Мне это не сложно. Просто выправим документы. Ты и так часть Неба. Мой сотрудник. Я только, – это нужно сказать, Эмма знала, только духа не хватало и воздуха. Вдох. – если… Фет вряд ли захочет. Я как-то говорила с ним. Он… ты лучше моего его знаешь.
