– Кажется, – жалобно сказала та. Ее эмоции по отношению к мужу всегда были острыми, требующими действия.
Они накрыли на стол, сели и молча ждали, пока в столовую войдет Артем. Он сел, мать придвинула к нему высокую кружку дымящегося глинтвейна. Он сделал несколько жадных глотков, улыбнулся.
– Ну, наконец, я дома. Честное слово, страшно там стало.
– Сколько раз я тебе говорила, что мне не нравятся твои хождения через парк, – назидательно сказала Ирина Ивановна. – Особенно зимой, когда так темно… С твоим зрением. Вот, очки потерял.
– Ну, это не самое страшное, – белозубо улыбнулась Юля. – Очки он потерял. А я так старалась! Да вы посмотрите на меня!
Она встала из-за стола, подняла над головой руки, как кукла-балерина, и покрутилась перед ними в своем бирюзовом платье.
Артем смотрел на нее, как всегда, восхищаясь, хотел что-то сказать, но тут его взгляд упал на высокий разрез, на тонкую ногу, которая казалась обнаженной почти до бедра… Дальше он изо всех сил попытался остановить поток ярких видеокадров: голые ноги на снегу, рот, завязанный шарфом, огромные глаза, полные муки и боли, алое пятно на светлом свитере… Голова закружилась. « Мне плохо», – выдохнул он, вцепившись руками в стол. Юля и мать бросились к нему.
Глава 3
Это была самая тяжелая ночь в его жизни. Артему удалось вечером остановить мать, которая рвалась вызвать «Скорую», затем он послушно лег в постель, глотал лекарства, теплое питье, терпел грелки и компрессы… Он выносил хлопоты матери и жены и не мог дождаться, когда, наконец, погаснет свет и его оставят в покое. В темноте он вздохнул с некоторым облегчением, потом напряженно ждал, пока Юля уснет рядом… И тут началось самое страшное. Артем понял, что там, в парке, его сознание и восприятие были притуплены невероятностью происходящего. Сейчас он восстанавливал события по деталям, секундам. Его мозг ученого принимал условия и выдавал ответ: он видел живую девушку, ее насильников, он не помешал убийству. Для того, чтобы с этим жить как прежде, нужно что-то сделать с эмоциями, надо отодвинуть подальше хотя бы на время все правила своей жизни. Принципы порядочного человека. Так получилось, он был бессилен, ничего уже не поправишь, можно только бежать. Бежать из этого кошмара в свою упорядоченную, защищенную жизнь на другом краю… И это единственно верное решение, только… Только бы эту ночь пережить, пройти, оставить позади. Всего одну ночь. Артем привык считать, что умеет подчинять себе время.
Но как же она его терзала, эта ночь. Сколько раз он вновь прошелся по той аллее. Еще ничего не произошло. Еще можно поменять условия, – казалось его воспаленному мозгу. Пройти мимо. Не повернуть головы. Не увидеть. Господи боже мой, у него же зрение минус пять… Но условия не менялись. Он видел все еще более отчетливо, чем тогда. Три мужские фигуры. Одна спина в коричневой дубленке – широкая, массивная. Другой стоял в профиль в синей куртке: что-то подтягивал и застегивал, он показался ему худым. Лицо… Тогда оно было просто белым пятном. Сейчас, при невероятном напряжении нервов и мыслей, Артему удалось вспомнить удлиненную физиономию, кажется, с усами… Третий стоял лицом к нему. И почему-то именно его облик ускользает. Конечно, он сохранился в каком-то уголке памяти, просто не получается его найти. Так бывает, когда голова переполнена документами, сводками, цифрами, а ему нужно отыскать во всем этом какую-то короткую, именно сейчас необходимую таблицу… Он в таких случаях обычно старается расслабиться, думать о какой-нибудь ерунде: скажем, какой свитер надеть утром на пробежку. Потом провалиться в сон на пару часов, проснуться с ясной головой и нужной таблицей перед внутренним взором.
Только сейчас задача обратная. Забыть все случившееся навсегда. Это ему не пригодится! Артем с тоской посмотрел на щель в плотных шторах: вроде бы начинает светать. Он скоро встанет, смоет все холодным душем, вернется в свою жизнь, где нет ни одной свободной минуты. Даже когда он просто лежит на диване и смотрит в потолок или на экран телевизора, где крутится любимый мультик, его мозг напряженно работает. Артем не верил, что есть люди, которые могут ни о чем не думать или решать, к примеру, чем себя занять. Утром все покажется ему страшным сном, который будет забыт через полчаса. Но сейчас… Сейчас придется пройти через самое тяжкое испытание. Он вытер пот со лба, облизнул пересохшие губы… С этим не имеет смысла бороться. Это необходимо пережить. Страшную жалость к девушке, которую он видел живой! Она испытывала ужасные муки: боль, страх и, конечно, надежду… Ее глаза – большие, то ли темные, то ли с расширенными зрачками, – смотрели с мольбой… Она умоляла о прекращении истязания, она не думала, что сейчас ее жизнь оборвется… Артем увидел небольшую девичью грудь под светлым свитером, затем большое алое расплывающееся пятно и вдруг почувствовал резкую боль в левой стороне собственной груди. Второй раз в жизни у него болит сердце, но теперь это было по-другому: как будто холодный клинок пронзил его… Артем вскочил, не в силах терпеть, быстро прошел в ванную, открыл кран с холодной водой, наклонился и долго держал под ним голову, плечи… Потом выпрямился, потянулся за полотенцем и увидел себя в зеркале. На левой стороне груди отчетливо выделялось багровое пятно… Это уже никуда не годится. Он позволил воображению подчинить свой организм. Все выходит из-под контроля. Так и с ума сойти можно. Он нуждается в спасении… А спасение – это Юля, – отчетливо понял он. Он вернулся в спальню, погладил Юлины короткие волосы, лицо, поцеловал худенькое плечо. Она сразу открыла ясные глаза и улыбнулась ему. Юля была единственной женщиной в жизни Артема, ради кого он мог забыть на время даже о науке. И, стало быть, ради ее любви и покоя он преодолеет, забудет все, что произошло с ним этим вечером. Так просто и сразу, в сладких объятиях любимой женщины, нашлось решение уравнения с одними неизвестными. Все прошло.
Глава 4
Юля опоздала на работу, что с ней случалось крайне редко. Она бежала к офису от машины, смущенно улыбаясь и на ходу придумывая какое-то объяснение. Хотя сейчас и придумывать ничего не надо. Оно есть у всех на все случаи жизни: пробки! Юля помедлила, перед тем как войти в помещение. Ей было жаль расставаться с воспоминанием о субботнем утре – когда Артем ее вдруг разбудил. Они очень любили друг друга, никогда ни один из них в этом не сомневался, но моменты безоглядной, бездумной страсти не были нормой в их отношениях. Слишком много сдерживающих моментов. Очень правильное в самом прямом смысле слова домашнее воспитание обоих, врожденная деликатность и осознанное чувство меры, уважение друг к другу, просто опасение перед разрушением строго очерченных границ личности, много чего… Может, это все – просто тараканы в голове, мешающие получать удовольствие друг от друга, – растерянно думала Юля. А может, это их формат любви, и им не грозит известная ситуация – «страстные ночи и плохие дни». Они берегли личное пространство и покой друг друга. Юля иногда рядом с Артемом очень скучала по близости с ним. Но она никогда не прервала бы его работу или сон… А он прервал вдруг, так неожиданно. Он ведь простудился вечером в пятницу в парке, ему было плохо… Горячая волна пробежала по телу Юли, она задержала дыхание, потому что в груди как будто била крылышками радость. Как в детстве, на самом высоком взлете качелей… Юля была счастлива. Взрыв страсти такого сдержанного, постоянно контролирующего себя человека, как Артем, – это не просто любовь. Это наверняка большая любовь, далеко не каждой женщине суждено такую узнать…
Она влетела в рабочую комнату, на ходу расстегивая меховой жакет, звонко сказала: «Всем привет. Извиняюсь за опоздание. Выехала на полчаса раньше обычного, но, как водится, застряла в пробке…» Все пять ее сослуживцев повернулись к ней, кивнули, взглядами указали на скорбную Любу, сидящую за своим столом у окна. Люба молча посмотрела на Юлю, явно демонстрируя огромный фингал под глазом и ожидая ее реакции.
– Ну, опять, – расстроенно произнесла Юля. – Да что ж это такое!
– Может, вы, наконец, работать начнете, – открыл дверь своего кабинета шеф Андрей Петрович. – Вы, между прочим, опоздали, Соколова, – взглянул он на Юлю. – Не стоит, не тратьте время. Я слышал про пробки. К обсуждению внешнего вида Николаевой сможете вернуться во время перерыва. – Он почти ушел, потом затормозил, резко повернулся и уставился на Любу. – Николаева, я не считаю возможным вмешиваться в вашу личную жизнь, но не могу не заметить. Раз с вами это случается, есть же какие-то способы, медицина идет вперед. Нельзя появляться в таком виде все-таки… Конечно, у нас скромная контора, несколько сотрудников, это не офис «Газпрома» и не приемная президента. Но у нас тоже бывают заказчики, и мы тоже люди. Некоторые из сотрудников мужчины. Наденьте хотя бы темные очки.
Шеф скрылся за своей дверью, все некоторое время смотрели на нее крайне неодобрительно.
– Ничего себе, – произнес потрясенно Коля, – какая работа, какой перерыв? Мы же не проглотим эту дискриминацию. Мы будем звонить… Юристам, в комитет по правам человека, в Гаагский суд, в СМИ, ну, и в эту… в женскую консультацию.
– Коля, – довольно заулыбалась Вероника, полноватая дама с ироническим прищуром и отпечатком комплекса абсолютной полноценности на челе. – Мы, конечно, радостно устроим этот перезвон. Ты только объясни нам, непросвещенным, какой дискриминации подверглась Николаева со стороны шефа?
– Ты не понимаешь? – Коля вылез из-за стола, картинно прошел в центр комнаты и встал в позу оратора. – Я в шоке от вашей темноты, дамы и господа. Мы были свидетелями многосторонней дискриминации: по состоянию здоровья, по внешнему виду, по половому признаку, ну и, конечно, по сексуальному.
– Это как? – уточнила Вероника.
– Объясню. По сексуальному признаку – кому она такая нужна теперь, эта Николаева. Насчет внешнего вида и здоровья, думаю, всем понятно. А половая дискриминация, – ох, как она мучает женщин, – тут и так все ясно.
– Нет, – решительно сказала Вероника.
– Я не знаю, тупая ты, что ли… Разве фингал под глазом Любы не следствие того, что она женщина и ее истязает муж? Разве шеф не сказал открытым текстом: «Надень очки, Николаева, скрой от нас свою беду и свою женственность. Это нам безразлично, поскольку мы тебя презираем».
– Теперь понятно, – Вероника повернулась к своему компьютеру. – Начинай звонить. Лучше всего – в женскую консультацию.
– Конечно, – Коля устало вернулся на место. – В женской консультации консультируют женщин, я правильно понимаю?
– Слушай, Коля, не трепись, а? – попросила Юля. – Ну, что ты из всего цирк устраиваешь. Давайте работать. А потом подумаем, что нам делать. Ну, что ж мы все наблюдаем, как человека просто убивают.
– Не усугубляй, – пробормотала из своего угла, не отрывая глаз от эскиза, Вероника, воспринимающая окружающую действительность под девизом – «только не надо». – Любу еще не убили и даже не пытались. Ее иногда бьет по морде муж. Если она с ним не разводится, значит, ее это устраивает. Нам тут нечего наблюдать и не над чем думать.
Люба покраснела и прижала к носу платок. Юля сверкнула взглядом в сторону Вероники и села за свой стол.
– Хорошо, – спокойно сказала она. – Всем действительно незачем вмешиваться. А вот лично я собираюсь поговорить с ним, с этим… извини, Люба, просто приличного слова для него не нахожу. А пока работаем.
– Ты только возьми меня на дипломатические переговоры, – умоляюще прошептал Коля. – В отличие от Ники, я это готов наблюдать постоянно, выражать неизменное сочувствие, а во время нашей встречи в верхах оказывать тебе, Юлька, информационную и интеллектуальную поддержку.
– Отстань, – сердито сказала Юля и взяла трубку телефона. Звонил заказчик. Они договорились ехать смотреть достраивающийся дом. – Люба, я через час уеду, буду тебе звонить. Ты без меня не уходи. Я сегодня отвезу тебя домой.
Глава 5
Роман, хозяин особняка, который по телефону говорил с Юлей почтительно, даже заискивающе, встретил ее у ворот, окинул взглядом и тут же перешел на «ты слушай, чего я говорю». Они много часов провели, обходя большие комнаты огромного двухуровневого четырехэтажного дома, обсуждая концепцию интерьера в целом, по комнатам и по деталям. Это, конечно, очень идеализированное определение их занятия. На самом деле Роман по-бычьи продавливал свои совершенно ломовые идеи, которые по глубокому убеждению Юли превратили бы этот дом в нечто среднее между дешевым кабаком и карикатурно богатым дворцом с чудовищным смешением стилей – от подделки под царские хоромы до отелей в стиле рахат-лукум. Его роль в обсуждении поначалу сводилась к поискам, куда бы еще присандалить двуглавого орла, лепнину, чучела животных из Красной книги, как бы повыгоднее подать золотые унитазы с бриллиантами и т.п. Потом он понял, что Юля не разделяет его эстетических пристрастий, и надулся, зло и подозрительно поглядывая на нее из-под выпуклого лба, которому придали бы законченность рога.
Юля внимательно посмотрела на него, улыбнулась и села на широкий подоконник.
– Устала. Сколько километров мы в целом прошли, интересно… Вы, наверное, тоже устали, Роман? Присаживайтесь рядом. Конечно, мы все сделаем, как вы хотите. А сейчас устроим передышку. Хотите, я просто расскажу вам, как сама увидела этот дом, каким он может быть? Ну, просто помечтала: допустим, он мой…
Она говорила с таким увлечением, так образно и ярко, что он неожиданно для себя заслушался, приоткрыв рот. Юля описывала в деталях легкие, светлые комнаты, из которых можно уйти в другие – где цвета, отделка и мебель создадут атмосферу изолированного уюта, тепла, мягкого, расслабляющего комфорта… Она любила начало дела, когда все существует только в воображении, когда по-настоящему тяжелая работа только впереди, а пока она просто живет в доме, которого нет. Но слушатель у нее был, конечно, тяжелый. Диалога у них в принципе не получилось и не могло получиться. Просто он закончил свой монолог, и она повела свою роль. Ему явно было интересно, и в то же время он находился в напряжении, поскольку у него могли отобрать то, что ему нужно. Кабак и рахат-лукум. Его мозг был в смятении, его самолюбие страдало, а в исходящих от него флюидах крутого распорядителя жизни, которому надо схватить лучшее, несмотря ни на что, – Юля просто задыхалась. Она не стала ждать его решения. Ухватилась за его отсутствие.
– Я представлю вам предварительные эскизы, начнем обсуждение предметное, хорошо? Я помню ваши пожелания.
– Представь, – кивнул он. – Только учти: я не люблю всякой тянучки. Сказала – сделала. Так я люблю.
– Я поняла, – Юля слезла с подоконника, положила в сумку блокнот с записями. – Я поеду, да?
– Выпить хочешь? – спросил Роман, все еще не вышедший из ступора. – Тут есть виски, коньяк.
– Ой, нет, спасибо. У меня еще дело серьезное. Я поеду.
– Да?
– Да. Спасибо еще раз. До свидания. Я вам позвоню.
– Я сам тебе позвоню.
…Когда Юля влетела в офис, там уже никого не было, кроме унылой Любы.
– Извини, Любочка, давно одна сидишь? Вроде Коля собирался с нами ехать. Сочувствовать.
– Смылся раньше всех этот Коля. Говорит, я не подписывался ехать в ночь к женоубийце. Это он про Ваську моего.
– Понятно. Думаю, его мудрое решение пойдет на пользу им обоим. Ну, что? Поехали? Ты домой звонила?
– Нет. Черт его знает. Может, его еще не расклинило?