Раза три ещё вернувшись в комнату, где я оставила сначала очки, потом кошелек и наконец, пока бегала за кошельком, ключи, я покидаю-таки квартиру.
У подъезда блестит Алинкин «Микра». Бабушки на лавочке навострили ушки, поджидая того за кем прикатилась незнакомая машина, но им сегодня не повезло, новой сплетне не быть.
На заднем сиденье, уткнувшись в планшет, грустит восьмилетний Вовка.
– Привет, мужик! – здороваюсь я с ним.
Сын подруги, не отрываясь от чёрного зеркала, поднимает вверх растопыренную лапку, вероятно, в знак приветствия.
– Вова, помнишь, о чём мы договаривались? – Алина делает серьёзное лицо в зеркало заднего вида, – Нужно здороваться.
Вовка бросает исподлобья взгляд, в котором читается вся безысходность бытия. Почёсывает упрямый вихор на круглой русой головёнке, вздыхает, и сдаётся.
– Привет, – тянет он.
И добавляет себе под нос:
– Вот выдумали тоже, здороваться! Зачем? И так же видно, что человек пришёл.
Я вынуждена признать, что логика в его словах железобетонная.
***
Прослонявшись по парку часа полтора, изрядно замерзнув на ещё прохладном апрельском ветру и посадив батарею на планшете, наша компания отправляется в зоопарк.
– Мам, может домой? – осторожно зондирует почву Вовка, – Там воняет…
Тётенька в окошке кассы презрительно фыркает, мол, слабаки! Вот в наше время! Вовка переминается с ноги на ногу, понимая, что визита в живой уголок не избежать и грустно сопит.
Честно говоря, я с ним полностью согласна. Зоопарки недолюбливаю по многим причинам, начиная с озвученной честным пацаном, заканчивая моральными муками по поводу ужасных условий содержания зверей. Я бы сейчас с большим удовольствием бросила якорь в каком-нибудь уютном кафе, но, поймав взгляд подруги, достаю из кармана мятую купюру и протягиваю в окошко кассы. Просто Алина тоже грустно сопит и её мне жалко больше.
Вкалывая, как и большинство матерей-одиночек, от рассвета до заката, Алина очень переживает, что мало внимания уделяет сыну. Поэтому, старается, по возможности, разнообразить совместный досуг, чтоб у того было счастливое детство и яркие воспоминания. Тот факт, что для счастья Вовке достаточно компьютера и холодных котлет её несказанно печалит. Какие, скажите на милость, яркие воспоминания могут остаться от котлет?
Она бы могла сейчас валяться на диване с вязанием и сериалом, но вместо этого придумала культурную программу и всех организовала, а организация прогулки Вовке задача не из лёгких – парень отчаянный домосед.
Тётя из окошка протягивает нам три кусочка картона с бледными от некачественной типографской краски жирафами.
– Зверей своим не кормить! – грозно сдвинув нарисованные брови, предупреждает она. И тут же добавляет она тоном опытного менеджера – Но можно купить овощи и зерно в ларьке у входа!
Возглавляемые Алиной, мы нестройной вереницей тянемся к решетчатым воротам, выкрашенным пьяненьким завхозом в жизнерадостный бирюзовый цвет.
Облезлая лама с грустными влажными глазами меланхолично жуёт протянутый Вовкой капустный лист. Из соседнего вольера на неё завистливо поглядывает одногорбый, весь в катышках верблюд. Его редко вот так с руки кормят, только если заезжие. Местные посетители зоопарка знают, что у Васи, так зовут верблюда, на редкость сволочной характер и неисчерпаемый запас пенистой вязкой слюны. Так что, близко к его обиталищу мало кто подходит.
Алина переписывается с кем-то в Вайбере, прислонившись к забору крошечного загона для пони. Я меланхолично глазею по сторонам и стараюсь, по возможности, дышать ртом.
– Отлично, – сообщает подруга, оторвавшись наконец от изобретения Стива Джобса, – к нам сейчас Наташа с малым присоединится! Сразу станет веселее!
– Это да, – поддерживаю инициативу я, – Наташа делает мир веселее.
Упомянутая барышня, Алинкина приятельница и, по совместительству, маникюрша, как раз появляется в конце неровной бетонной дорожки, что ведёт от птиц к копытным.
Павлин, мимо обиталища которого она только что продефилировала на двенадцатисантиметровых шпильках, впился в неё округлившимися глазами, распахнув клюв и зашипел по-змеиному, но не был удостоен и взгляда… Прижавшись к решетке всем телом, он недоверчиво поглядел Наташе вслед, а после, повесив голову и сложив хвост, поплёлся прятаться в угол клетки – вероятно, рыдать. Его курочки, горестно кудахтая, проводили возмутительницу спокойствия ненавидящими взглядами и поковыляли утешать господина, только что получившего мощный удар по самооценке, возможно, даже заработавшего комплекс неполноценности/
В сером свете пасмурного дня Наташа прекрасна. Своим сиянием она вполне компенсирует недостаток солнца, так что страшно даже представить, что будет в ясную погоду. Вполне вероятно, эпитет "ослепительна" применительно к ней станет буквальным определением.
Папы, сопровождающие на прогулке своих карапузов, до того лениво позевывающие, отбывая воскресную повинность, при виде вышагивающей по дорожке в ульра-мини и на лубутенах Наташи, оживляются. Один, с недельной щетиной и трогательным котиком на мятой футболке, даже плечи расправил и попытался живот втянуть. Провел пятерней по рано поредевшим волосам, сверкнул на цокающую мимо каблучками нимфу орлиным взором, чем здорово напомнил мне запойного генерала Радлова из любимого нами с Алинкой «Сибирского цирюльника».
Наташа стрельнула в его сторону томным взглядом из-под наращённых ресниц, сверкнула приклеенным к веку стразом и грациозно отбросила с лица прилипшую к блеску для губ белокурую прядь, тоже наращённую. Остановилась на миг, почесала розовым коготком переносицу, и двинулась дальше. То ли забраковала потенциального кавалера, то ли просто не в настроении сегодня – кто её знает.
Ослёпленная Наташиным великолепием не меньше горемычного павлина, я не сразу заметила смешного круглоголового мальчика, так похожего на человечка из желудей, что руки чешутся приподнять серую кепочку с пшеничной макушки и проверить, не пробивается ли росток сквозь темя. Это Миша, сын Наташи. Миша семенит ножками, то забегая вперед, то отставая от своей блистательной матери и что-то лопочет на смеси марсианского с русским. Он младше Вовки года на три, но это совершенно не мешает пацанам мгновенно найти общий язык. Всё-таки детство – прекрасная пора, когда разум человека ещё не отравлен предубеждениями, а чтобы найти точки соприкосновения достаточно вместе промчаться по дорожке парка наперегонки.
К сожалению, у меня эта пора давно закончилась, так что, мне соприкасаться с некоторыми людьми совсем не хочется.
***
Примостившись на облупленной лавочке, вкопанной в землю напротив детской площадки, больше похожей на тренировочный комплекс для начинающих космонавтов, тяну из бумажного стаканчика какао и наблюдаю за белками. Задорные рыжие проныры сортируют оставленное им гуляющими угощение прямо посреди дорожки. Вовка подвешивает товарища вверх ногами на лесенке, а его мать и моя подруга внимает рассказу Наташи о неразделённой любви какой-то их общей знакомой к творению Michael Kors.
– Так вот, она эти туфли всё-таки купила, – Рассказывает Наташа, – Ни разу обуть не успела, их собака сгрызла.
– Нифига себе, – сочувствует Алина, – Собака-то жива после этого?
– А что ей сделается, – машет рукой Наташа, – Видимо, решила сожрать этот бабкин ужас, чтоб хозяйка не позорилась!
Маленький подленький циник, живущий в самом тёмном уголке моей души и вечно не вовремя оттуда высовывающийся, на этом месте рассказа чувствительно пинает меня под ребра.
Я шикаю на него и стараюсь отвлечься на белок и напиток.
Наташа заливается переливчатым смехом, довольная своей шуткой.
Снова пинок, куда сильнее чем предыдущий. Ну да, ладно, в этот раз ты прав…
– Я так понимаю, у тебя собаки нет, – оглядев Наташу, констатирую я, не отрываясь от какао.
Над лавочкой повисает напряжённое молчание.
– Нет, – наконец, перезагрузившись, отвечает Наташа, – А как ты догадалась?
Она хлопает ресницами и смотрит на меня с выражением священного трепета, как на живого восьмихвостого шестилапа.
– Интуиция, – салютую я стаканом в ответ.
Алинка за её спиной делает мне страшные глаза.
– Ааа.... Тогда ясно, – понимающе кивает Наташа, – Алина мне говорила, что ты немного этот, как его… Который людей насквозь видит…
– Мизантроп, – мрачно подсказываю я.
– Во, точно! – щёлкает пальцами Наташа.