Непростые истории о самом главном, сборник рассказов. Современная проза

Мы лежали в темной комнате на мягкой, удобной кровати и молчали. Николай ласково пропускал мои волосы через пальцы. Я млела от счастья и теснее прижималась к такому потрясающему мужчине. Моему мужчине. Так хорошо и комфортно мне, пожалуй, еще никогда в жизни не было. Вот что значит полностью отдаваться, растворяться и забываться в своих ощущениях и партнере.

– О чем думаешь? – тихо спросил Ник, нежно целуя меня.

– О том, что наши отношения начинаются банальной постелью, а не долгими ухаживаниями с цветами и конфетами.

– Банальной? Хм, я бы так не сказал…

– Не в том смысле, – я аж немного покраснела, благо в темноте не видно. – Просто для нашего времени банально. Сначала постель, а потом всё остальное, если повезет.

– Зато мы точно знаем, что отлично друг другу подходим в этом плане. А насчет конфетно-цветочного безобразия – не переживай. Устрою в лучшем виде.

– Только и остается, что довериться твоим словам.

– Верь. Всегда мне верь, – с придыханием шепчет Ник и вновь страстно целует меня. Я, не задумываясь, отвечаю и… нирвана.

В день моего увольнения я сделала для себя следующие умозаключения.

Если решили менять свою жизнь, меняйте её кардинально.

Не бойтесь перемен.

И никогда не бойтесь рисковать.

Я рискнула, и моя жизнь кардинально изменилась. Я-таки пошла обучаться на бариста. Ник ворчал, бурчал, но, в конечном счете, поддержал мое начинание. А после даже предложил открыть свою маленькую кофейню. Я подумала, подумала и отказалась. Он мужчина в нашей семье, вот пусть и зарабатывает деньги. А я, как примерная жена и мама, буду оберегать и обустраивать наш маленький семейный очаг.

Сказал бы мне кто года полтора назад, что я буду безумно счастливой домохозяйкой и мамой, прибила бы, к чертям собачим. Свою жизнь я всегда видела только в построении карьеры. А теперь… Теперь я не хочу жизни другой без своего маленького ангелочка-сыночка, и без его такого вредного, но любимого и романтичного отца. Я это к тому, что конфетно-букетное безобразие он всё же мне устроил. И оно – спасибо, Господи! – до сих пор продолжается.

В общем, мораль моей истории такова: рискуйте, любите и будьте любимы!

Алексей Калинин

Лыцарь

– Здорово, бомжатина! Ты чего здесь развалился? Я тебе уже сто раз говорила, чтобы не маячил у ларька! – я сегодня не в духе, но пока сдерживаюсь. – А ну дергай отсюда, ушлепок вонючий!

Заросший недельной щетиной мужчина покорно встает и отступает на пару шагов от ступенек. Я поднимаюсь к двери, гневно звякаю ключами и натыкаюсь на взгляд бездомного. Тот сразу отворачивается. Весь его вид, грязная одежда, порванные ботинки – вызывают такое неприятие, что я брезгливо фыркаю и захожу в ларек.

Хлопает дверь, оставив мужчину за порогом. Снаружи шуршат листы картона – мужчина убирает свою «постель». Вроде не старый ещё, в грязной бороде почти не видно седины, а туда же. Ему бы на заводе пахать, недаром в плечах косая сажень, а он бродяжничает. Меня даже передергивает.

Сигареты, пиво, конфеты, деньги, сдача… Обычный день продавца из привокзального ларька.

Женька из школы прибегает. Я сажаю его в уголке и краем уха слушаю детские новости. Кто кого обозвал, кто с кем подрался, кто кому нравится, кто пару получил, а кого похвалили.

Пока никого нет, надо подкрасить губы. Глаза и губы – вот что видит покупатель в небольшом окошке, поэтому их надо держать в постоянном тонусе. Телом и лицом мало напоминаю тех сногсшибательных красавиц, которые переставляют ходули по очередному модному подиуму. Пухленькая хохотушка – самое точное мое определение, вот если бы ещё поводов для смеха было больше.

– Выйду замуж за Светку! – уверенно говорит Женька.

Я автоматически поправляю, что не выйдет замуж, а женится. За обслуживанием клиентов и проверкой домашней работы пролетает день. Мда, задают же теперь задачки, и это всего лишь второй класс…

Сын приносит из столовой два пластиковых контейнера с супом. Сегодня повариха Катя расщедрилась на отменные куски мяса, нужно будет подкинуть ей пару пачек гламурных сигарет.

Я на выходе с рынка снова натыкаюсь взглядом на оборванного мужчину. Тот сидит у ржавой изгороди и курит один за другим подобранные окурки. «Работать бы шел, а не побирался!», – вспыхивает мысль, и я вновь отвлекаюсь на житейские проблемы.

Дома нас никто не ждет, но нужно что-нибудь приготовить на ужин. И я не вижу, как мужчина провожает нас взглядом, тяжело поднимается и уходит устраиваться на ночь.

На следующий день настроение у меня тоже далеко от определения «хорошее». Впрочем, такое настроение у меня почти всегда.

– Вставай, бомжара! Новый день пришел, пора искать работу! – сегодня я проспала, и от этого готова кусать себя за локти.

Ну и что, что хозяйка ларька? Я опоздала на утренний проход пассажиров к станции, а это треть дневной выручки. Вот же засада! А этот бездомный ещё валяется на ступеньках и щурится на солнце, будто котяра, обожравшийся сметаной.

Вот уж у кого ни забот, ни хлопот, а я верчусь целыми днями, как белка в колесе.

Мужчина вскакивает, словно подброшенный мощной пружиной, скользит взглядом по красным пятнам на моих щеках и спешит убраться подальше. И правильно!

Сегодня я планировала провести еженедельную инвентаризацию, так что нечего «всяким» мешаться под ногами. Дверь хлопает так, что чуть не слетает с петель. Я не обращаю никакого внимания на шуршание картона. Пусть убирается, здесь не приют для бездомных бродяг!

Ещё раз даю себе зарок поговорить с охраной рынка по поводу этого «бомжа». Открывается окошечко и начинается рабочий день.

– Мам, а мам? Можно я пойду погулять? – днем в окошечко влезает растрепанная Женькина голова.

– А уроки кто будет делать? Пушкин, что ли? – не отрываясь от тетради с собственными записями, бурчу в ответ.

– Мам, так мы с Петром уже сделали. Ну, ма-а-ам, – ноет сын и пытается засунуть ранец в окошечко. Не тут-то было, приходится заходить через дверь.

– С каким Петром? – удивленно поднимаю голову, когда сын возникает на пороге.

– Да вон он, на плите сидит. Умный очень, он мне с математикой помог, а я ему пирожок отдал, – Женька показывает на улицу.

– Нельзя показывать пальцем, – я смотрю по направлению руки сына и вижу сидящего на бетонной плите «бомжару». – И Жень… с этим дядей я запрещаю тебе разговаривать. В следующий раз сам доедай пирожок.

– Хорошо, мам. Так я пойду, погуляю?

Я вздыхаю. Не хочется отпускать сына, но инвентаризация только-только перевалила через половину. Я наказываю Женьке далеко не убегать и грозно смотрю на курящего бродягу. Тот отвечает виноватой улыбкой и пожимает плечами. Надкушенный пирожок лежит рядом на клочке газеты. Я хмыкаю и отворачиваюсь. Цифры терпеливо ждут.

Вечером мы вновь видим сидящего на корточках бродягу, но у меня, измученной подсчетами, не остается сил на гневные мысли. Я прохожу рядом с домиком охраны и решаю зайти завтра – всё-таки он помог сыну.

Следующий день начинается с мелкого дождика и паршивого настроения. А тут ещё это…

– Ты что, обосрался, что ли? Пошел на хрен, скунс вонючий! – от громкого крика бродягу сносит со ступенек, словно перышко от дыхания урагана.

Я ещё за десять метров учуяла запах дерьма. Пахнет так, что на глаза наворачиваются слезы. Мужчина качает отрицательно головой и открывает рот, но я уже поднимаю с земли осколок кирпича.

Бродяга выставляет вперед руки, как делают дети, когда на них кто-то нападает. Ладони неожиданно чистые для бомжа. Мне почему-то казалось, что они у него чернее, чем у негра. Этот жест беспомощности выводит из себя ещё больше. Такой же жалкий, бесполезный козел, как и мой бывший муж…

– Проваливай отсюда, сволота позорная! Чтобы ноги твоей здесь больше не было! – кричу на присевшего мужчину.

Тот покорно кивает и начинает подниматься с земли, не отрывая от неё глаз. Этот виновато-собачий взгляд переполняет чашу терпения, и я со злостью бросаю оружие пролетариата. Острый край кирпича вонзается в скулу, заставляет голову мотнуться назад. На грязной коже выступает алая кровь. Мужчина прижимает ладонь к щеке и быстрыми шагами скрывается между палаток.