Сталину никто не пишет. Новогодняя история
– Вообще-то я никогда так не поступаю. Но… Ира, скоро Новый год. Говорят, как встретишь Новый год – так его и проведёшь. Я хочу встретить его счастливым. И сам не знаю почему, от одного взгляда на тебя я становлюсь счастливым, как дурак. Может…
Ира повернулась к ухажёру лицом, по которому текли кристально чистые слёзы счастья и благодарности за такие красивые слова, за цветы, за неожиданный предрассветный сюрприз. Женщина нежно взяла своими красивыми белыми руками с неопрятным маникюром большое, словно блин, лицо Андрея, у которого глаза разъехались в разные стороны, и поцеловала его в губы. Андрей на миг потерял сознание.
В пустой голове зазвенели колокола церквушки, где жила Богородица, подарившая вчера вечером одинокому бизнесмену-строителю благодать.
– Переезжай ко мне, – сказал после поцелуя Андрей. – Сегодня.
– Не могу, у меня семья и работа.
– Переезжай с семьёй, – готовый на всё, продолжал настаивать Андрей, чётко ощущая, что время – это не отрезок, состоящий из секунд, минут с часами и годами, а пространство. Огромное пространство, как его огроменный дом, которое надо осваивать: клеить красивые обои, развешивать зеркала и картины, устанавливать кухню, ванную, унитазы, двуспальную кровать, ночные столики…
И пространство, в отличие от времени, не утекало нетронутым – ведь говорят, время не ухватишь. Пространство ждало своего часа, когда его возьмёт в свои руки умелый рачительный хозяин и сделает из него место счастья.
– Не надо больше ждать, – больше себе, чем Ирине, сказал Андрей, набирая номер прораба своей строительной бригады, чтобы попросить сегодня поработать ее членов грузчиками.
***
Через девять дней, накануне самого счастливого семейного праздника, Андрей Андреевич Брежнев проснулся, держа в охапке тёплую спящую любимую женщину, которая сделала последние прожитые девять дней незабываемыми. Пространство, как и дом, наполнились голосами и жизнью. Были установлены унитазы, раковины, налажена бесперебойная доставка продуктов, изготовление домашней кухни, бережная стирка грязного белья. Ремонт был почти закончен, что было чудом.
– Я не могу переехать без детей. Свекры и отец.., без них тоже не могу. Они для меня – всё, – говорила Ира, смущённо показывая на толпу родственников, без которых никакая жизнь не считалась жизнью.
Андрей хотел спросить хотя бы насчёт деда в инвалидной коляске, который являлся дедом сбежавшего мужа-вора. Но оказалось, без него прожить тоже было невозможно.
Пришлось брать счастье комплектом.
Андрей был готов справить Новый год так, чтоб провести остаток жизни счастливо, пусть и с грифом «рехнулся» от всех друзей и приятелей, наблюдавших переезд незнакомцев, по виду которых плакала статья УК «Грабёж, организованный группой лиц».
Однако мужчина отмахивался от беспокоившихся о его благополучии завистников. Отказывался от традиционных утех, банных купаний с группами лиц по другой статье УК. Опустело кресло в караоке. Простаивал стакан для любимого виски. Бармены потеряли приличные чаевые от завсегдатая бара.
Зато красовалась ёлка в большой зале без штор, которые Ирине ещё предстояло заказать после праздников, когда страна отойдёт от каникул и ража.
– Голубки, шашлыки замаринованы! – постучали в дверь хозяйской спальни. А стучали теперь по любому поводу и без.
От стука, точнее грохота в дверь, у Андрея резко заболела голова. И тут же в нос ударил ужасный цветочный аромат с привкусом докторской колбасы и чеснока. Мужчина резко проснулся и к страху понял, что так пахнет Ирина, продавщица из ларька которая…
– Будь здоров! – на чих пробудилась Ирина и, повернувшись на другой красивый дебёлый бок, поцеловала любимого в нос, а потом в оба косых глаза.
Андрей не чихал, он вскричал, но сил на крик ужаса не хватило, поэтому получился трусливый чих. Мужчина весь замер, боясь пошевелиться, пытаясь вспомнить и, главное, осознать события последних дней, которые, усевшись на феррари, с ветерком гоняли по его обезумевшему сознанию со скоростью, несовместимой с жизнью.
– Ландыши, – перед лицом Андрея возник образ Ирины, которая с улыбкой несколько дней назад поведала, что ещё с советских времён обожает только старый аромат ландышей. Затем Андрей увидел себя мечущимся по торговому центру в поисках советских артефактов в области парфюмерии. И наконец, весь ужас произошедшего сложился в его голове, которая трещала по швам, как старые брюки деда Анатолия, которому Андрей прикупил в том же торговом центре на распродаже молодёжные джинсы.
Боясь делать резкие движения, Андрей медленно сполз с кровати, оделся, спустился в холл, ещё недавно такой чистый, блестящий хай-теком, а теперь наполненный чужими вещами и чужими ароматами: чесночно-колбасным оливье, приторно-удушливыми цветами и, самое ужасное, вездесущими незнакомцами, которых Андрей Андреевич пригласил лично неделю назад пожить вместе с ним до конца своих дней. Сейчас показавшихся Брежневу не такими далёкими.
Стараясь не смотреть на постояльцев, уклоняясь от поцелуев Ирины и объятий её детей, Андрей выскочил из дома как ошпаренный, ссылаясь на головную боль и какие-то дела в городе, и на своём авто, белокожие сиденья которого уже были извазюканы разноцветными фломастерами, помчался куда глаза глядят. Раскосые его органы привели ко входу в маленький храм, где ещё недавно на Андрея, как он понял, был наведён морок. Или, по-русски говоря, произошло зомбирование. Он было хотел ворваться и найти одну маленькую криминальную фигурку, скорее всего, вступившую в сговор с людьми, оккупировавшими его люксовый недострой, но побоялся хмурого нарисованного в XVI веке образа в углу, увешанного златом и серебром других счастливых зомбированных.
Подговорив юродивого, что сидел и просил милостыню, пойти внутрь и дознаться до одной низенькой дамы, чтобы она вышла на улицу на разговор, Андрей принялся подготавливать речь.
И как только старенькая, а теперь он её разглядел лучше, не такая уж и чудненькая вполне себе персона с лицом криминального авторитета местного заведения вышла, закричал:
– Я буду жаловаться! Вы не имели права! Вы ничего не получите! Только через мой труп! – и осёкся. 31 декабря как-то нехорошо прозвучали его собственные слова, похожие на словесное надгробье.
– Сбылось что ль? – не поняла женщина и потеплее укуталась в цветной платок. Сзади показался нищий, неся зимнее пальтишко для неё. – Вот вечно ноют, плачут, просят, а потом, когда сбывается, оказываются не рады! – не в бровь, а в глаз заметила женщина.
– Я хотел любить и быть любимым… – мысли Андрея путались, и потому причинно-следственная связь, как церковная служка вступила в сговор с продавщицей ларька, куда он никогда не заглядывал, кроме того самого утра, не складывалась. – Я хотел любить, но… не того, кого вы мне подсунули, а своего, которого хотел я. Которую… – Андрей взялся за голову, которая разламывалась на части, и рванул в неизвестном направлении.
– Матерь блудливому и убогому видать подыскала очаг, а он, дурак, обогреться не знает как, – объясняла бабуся юродивому про возникшую ситуацию. – Тут или чудо, или могила исправит.
Оба тяжело вздохнули, уповая на первое.
Андрей бежал и бежал долго, только потом вспомнив, что машина находится совершенно в другом месте. Дворами и косой дорогой, чтоб не попадаться на глаза мошенникам, он-таки вернулся к авто через два часа поиска и обморожения. Телефон трезвонил, как ненормальный. Звонила Ирина. Посылала волнительные смс, прося ответить.
Андрей решал: выдать правду ей сейчас или дождаться встречи и уже глаза в глаза попросить убраться из его дома вместе с родственниками и скарбом?
Вспомнив пикантные сцены с обниманием и обцеловыванием её телес, обратных страстных поцелуев с привкусом ландыша и чеснока, её массажей спины, головы и пят, от которых даже сейчас бежали мурашки, стуча холодными пятками, мужчина решил сказать о расставании лично. Но подготовку речи оставил на потом, добравшись сначала до тепла, ближайшего торгового центра, где в свободном кресле, рядом с другими бомжами, кому негде и не с кем было справлять Новый год, он подбирал слова. Наконец моральный дух был поднят тремя рюмками горькой из соседнего бара, и мужчина повернул домой, где жили чужие.
Яркие огни, свет на всех этажах и запах оливье встречали задолго до вхождения в дом, в котором было трудно узнать элитный недострой, ещё неделю назад пропитанный ароматами цемента и лака.
– Папа! – с криком бросилась на шею девочка, имя которой Андрей вспомнил не сразу. – Папа! Ты настоящий волшебник! – за нею вышла вся семья, включая деда Анатолия на колесах в новых молодёжных джинсах.
– Господи, Андрей! Как ты угадал? Собачка из питомника! Мы ж мечтали о ней всю жизнь! А какие приятные волонтёры! Они привезли её в коробке с подарочным бантом. Настоящий новогодний сюрприз! – Ирина тоже стала обнимать онемевшего Андрея, наблюдавшего как собачка, точнее монстр Баскервилей, с пасти которого падала липкая слюна на испанский паркет из красного дерева с инкрустатом, ходит по дому, обнюхивая новое жильё, где собиралась свить гнездо.
Все дружно пустили слезу, переводя взгляды с отца семейства на псину.
– Дорогие мои, – позвала свекровь Ирины с кухни, – до Нового года два часа, пора провожать Старый год. Все за стол!
Стол был похож на новогоднюю елку: салаты, как яркие новогодние игрушки, переливались на скатерти. Семья Ирины никогда не видела таких яств. Полученные на продукты деньги сначала хотели отложить про запас. Но Ирина настояла на шикарном праздничном столе.
– Мама! – сурово молвила она бывшей свекрови. – Андрей – богатый человек, привыкший к хорошему дорогому питанию. Уж вы в грязь лицом не ударьте. Не опозорьте нас.
– Ирочка, да я в столовой 45 лет отпахала. Умею все: от оливье до яиц Фаберже готовить, если надо. Хочешь, золотом его кормить будем, лишь бы платил, – говаривала свекрушка, держа в руках семь своих столовых зарплат, выданных на один стол для восьми человек и одного пса.
– Он у нас сам золотой, как Фаберже, – с теплотой отвечала Ирина, выспавшаяся, похорошевшая, помолодевшая и возрождённая. Много ли бабе надо – семь дней не работать, и вновь она молодуха на выданье.
Андрей терпел, но чувствовал, что терпению приходит конец.
Его раздражало буквально всё. Как скрябает собака своими когтищами по плитке. Как не его свёкр с не его свекровью чмокают и чавкают. Разговоры Ириного отца-вдовца с дедом бывшего мужа о политике. На детей Андрей старался не смотреть, потому что те сразу же прибегали обниматься и целоваться.
Когда наконец дед Анатолий разбил венецианское стекло, стоявшее в виде вазона в шкафу, который пошатнулся от удара об него инвалидной коляской, Андрей встал, чтоб сказать всё, что думал.
– Правильно! – воскликнула бывшая свекровь Ирины. – Пора обмениваться подарками. Ты нам, Андрей Андреич, как отец родной, подарил самое главное, чего у нас не было. Это дом! Семья была, счастье и взаимопонимание были, а крыши нормальной над головой не было, – она прикусила губу и пустила слезу, вспоминая бедственное положение семьи, когда даже на хлеб и то денег не хватало.
– Хорошо говорит, – добавил со слезой дед Анатолий, со всем соглашаясь. Отец Ирины похлопал старика по плечу, мол, всё плохое позади.
– За добро добром платят, что б люди ни говорили, – продолжала свекровь, – но дарить нам в ответ тебе нечего. Бедны, как крысы, родимый ты наш. Лучшее, что есть – это Иришка наша, красавица и умница, дети-внуки дорогие, умненькие – на них вся надежда. Да и вот икона наша семейная, необыкновенная, в серебряном окладе с золотым напылением, которую из поколения в поколение Дедялковых мы храним и бережём. Ни под каким предлогом не продаём! Ибо благость она дарит всем и каждому. Надежду вселяет на любовь истинную. С тобой мы её окончательно обрели, Андрей Андреич, с тобой Пресвятая и останется.
И поднявшись на стул, чтоб достать, приложила икону к челу будущего зятя, пусть и неофициального, дабы узаконить дарование.
В голове у Андрея Андреевича зазвенело знакомым колокольным перезвоном. Он ошалело уставился на хмурую Мадонну в серебряном одеянии, которая вдруг, как ему показалось, улыбнулась и прищурила взгляд, почувствовал влажные поцелуи благодарных за приют мнимых родных и упал в беспамятство.
– Андрей! Андрей! – звал его знакомый любимый голос. – Дорогой мой! Да что ж это такое! – молилась и плакала Ирина, сидя рядом с большим телом любимого, потерявшего сознание.
– Это от счастья. Бывает. Ещё бы! Каков подарок! Такие иконы знаешь, сколько на чёрном рынке стоят? Как три ихних дома! – успокаивали свекры, пытаясь привести в чувство неофициального зятя.
Андрей не хотел открывать глаз. Ему были так приятны эти волнения за его здоровье. Эти поцелуи, прикосновения. Никогда до этого никто так о нём не заботился и не волновался. Бывшая жена лучшее, что могла сделать в качестве подарка на Новый год, так это меньше тратить их общие им заработанные деньги. Из близнецов ни один не удосужился даже открыточку послать отцу, хотя перечисленные деньги на подарки не возвращались. Никто ему не писал и не звонил. А эти милые, симпатичные, добрые чужие люди, полюбили его как родного.
– Это не любовь. Это Божий дар, – вспомнил Брежнев слова покойного отца.
Андрей на радость родне открыл глаза и широко улыбнулся, не веря, как он жил без этого всеобъемлющего, всепронизывающего счастья любить и быть любимым!
– Чудо! – воскликнул он с пола и тут же был облизан тёплым мокрым липким языком возникшей из ниоткуда гигантской псины.
– Чудо! Фу! Фу! Отстань! – вскричала Ира, отгоняя собаку и набрасываясь на ожившего любимого. – Андрей! – только и смогла вымолвить Ирина. – Любимый мой!
– Фу! Фу! Фу! – кричала родня, пытаясь отогнать влюблённое животное, не желающее делить выбранного хозяина с другими членами большой семьи.
– Поставим икону на самое почётное в доме место, – сказала свекровь и понесла реликвию на камин, стоящий в центре большой праздничной залы, откуда Мадонне было видно всех и вся невооружённым взглядом. – Пусть каждый день освещает своим сиянием этот дом!
