Правила обманутой жены

Сережа сидел неподвижно. Лишь стиснул зубы, опустил глаза и побледнел.

– Что ты от него хочешь? – я бросилась на защиту ребенка.

– Чтобы мужиком рос. Говорю же: на рыбалку еду с пацанами. Они своих сыновей берут. Пусть поедет, а то задница скоро корни в кресло пустит.

– А я тебе говорю, Дима, в сотый раз, что ему нельзя. Он нездоров! – хотела шепотом, но вышло криком.

Потому что невозможно же разговаривать с таким упертым человеком. Я с трудом взяла себя в руки и продолжила уже спокойнее: – Сереже трудно общаться с людьми. Особенно в незнакомой обстановке. Тем более, на природе, где даже здоровым людям не всегда комфортно чисто физически. Как ты не понимаешь?

– Я понимаю только одно: твое бабское воспитание его погубило. Пусть проветрится. Ничего с ним не случится. Я буду рядом.

Серёжа тяжело задышал и начал растирать больную ногу обеими руками. Его трясло. Лицо заострилось, губы побелели.

– Посмотри, до чего ты ребенка довел! – я опустилась на колени перед сыном и начала сама массировать ему ногу.

– Я довел? – возмутился Дима. – Да мы нормально общались, пока ты не пришла. Я даже его картинки смотрел. Всю эту фигню, которую он малюет.

– Нормально это как? Ты орал, а он слушал? Ты компьютер отнял, а он не пытался сопротивляться? Ты это называешь нормальным, Дима?

– Да пошли вы все! – Дима с досадой махнул рукой и выскочил из комнаты.

Сереже становилось все хуже. Его била такая сильная дрожь, что он прикусил губу и из нее пошла кровь. Он тихо застонал и без сил облокотился о спинку кресла.

– Сейчас, сыночек. Сейчас, мой родной! – я бросилась к комоду и так рванула ящик, что он вылетел из пазов.

Опрокинула коробку с лекарствами на кровать. Быстро вытряхнула на ладонь несколько таблеток сильного успокоительного и дала ему. Прижала к себе и посмотрела на часы. Время ползло, как улитка. Прошло пятнадцать минут. Пора бы уже лекарству подействовать. Но оно отчего-то не помогало. Сереже становилось все хуже.

– Пойдем, мой хороший, пойдем! – я подняла его на руки и понесла в ванную.

– Дай мне, он тяжелый, – Дима, который стоял в коридоре, с готовностью протянул руки.

– Уйди! – одними губами прошептала я, чтобы Сережа, который прижался ко мне, не услышал. – Богом молю: уйди!

Дима побледнел, пошел в спальню и закрыл за собой дверь.

Я положила Сережу в ванну и открыла кран. Горячая вода быстро заполнила ванну до краев. Сережа начал постепенно успокаиваться.

– Вот так, мой дорогой. Сейчас будет легче.

Вода всегда его успокаивала. Даже в тех случаях, когда не помогали лекарства. Но, видимо, успокоительное, все же начало действовать. Сережа уснул, держа меня за руку. Я еще немного подождала. Подняла его, завернула в пушистое полотенце, отнесла в комнату и положила в постель. Его лицо во сне разладилось. Гримаса боли исчезла. Он спокойно спал, ровно дыша. Я легла рядом.

Так бы и лежала всю жизнь, слушая его дыхание. В уютной кровати возле стены, на которой были развешаны распечатанные с компьютера рисунки Сережи. Он обожал Ведьмака – персонажа известной серии фэнтези-книг, по которым создали игру. Всюду был Ведьмак: с мечом, на коне, в окружении чудовищ, которых он побеждал. Я всегда боялась, что однажды увижу на рисунке сына чудовище с чертами лица Димы.

Сережа протяжно вздохнул, сонно бормоча что-то во сне, и повернулся лицом к стене. Я осторожно встала, на цыпочках вышла из его комнаты и зашла в спальню. Дима лежал на кровати с пивом в руках и смотрел очередной криминальный боевик.

– Даже не начинай, – угрожающе зарычал он.

Титаническим усилием воли я подавила слезы и желание закричать и затопать ногами.

– Ты же знаешь, Дима, что ему сложно, – спокойно начала я.

Видит бог, чего мне стоило это спокойствие. Как говорит в таких случаях Соломоновна: «Если бы кто-то сейчас лизнул мое сердце, он бы сошёл с ума!»

– Лечение еще не окончено. Вместо того, чтобы доводить ребенка до приступов, лучше давай его снова отвезём в Израиль. Ему там помогли! Ты же помнишь, что он вернулся другим.

– Это мне помогли карман облегчить, – фыркнул Дима. – Че за бред? Лошадки, дельфины, он что девка? Они же ясно сказали, что боли похожи на фантомные, то есть ненастоящие. Вот я его и лечу. Думаешь, я просто так пытаюсь его на рыбалку вытащить? Какая разница: израильские дельфины или наша родная русская рыба? Одна и та же хрень, только без дикого бабла.

Невероятно тяжелый человек! Если сам себе что-то вобьет в голову, то хоть умри, но он не отступит. Как ему объяснить, что фантомные боли –это чистая психосоматика? И что знаменитая израильская методика лечения психосоматики на дельфиньих и лошадиных фермах действительно всем помогает? И что душевную травму невозможно вылечить его жёсткими методами воспитания?

– Дело ведь не в том: русская это рыба или израильский дельфин. Дело в том, что Сережу учат не бояться контактов с окружающим миром. Его там учат примирению с самим собой. Поиску себя, больного человека, в этом мире. Пойми же, Дима!

Он только саркастически хмыкнул.

– Тебе что на сына денег жалко? – не выдержала я и сразу осознала свою ошибку.

Но было уже поздно.

– Мне жалко, что ты за такие бабки из него гондураса делаешь, – Дима вскочил с кровати. – Это он с жиру бесится. Если бы ему нужно было, как мне, с четырнадцати лет себе на жратву зарабатывать, у него не было бы времени на всю эту психологическую фигню. Я из-за него в Москву переехал. Пахал, как проклятый, чтобы его лечить. Мог бы еще три бизнеса открыть, если бы не его лечение. На ноги его поднял. Он же трудом ходил на двух костылях. Ты не помнишь этого? Весь скрюченный был, как Баба-Яга. А теперь нормально ходит. Я бы еще столько же отдал, только бы он стал нормальным. Я бы себе жилы вырвал, только бы у меня был сын такой, как я. Мужик! Хромой, косой – по фигу! Но чтобы боец по натуре. И я бы тогда кадык вырвал любому, кто на него осмелился бы пасть открыть.

А он бы стал мужиком, если бы не ты! И теперь нужно башку ему лечить. По-мужски, а не по-бабски. Характер нужно закалять!

– Ты ничего в этом не понимаешь, Дима! Ты не умеешь лечить психосоматику. И рыбалка твоя, и мужское воспитание не помогут.

Дима подошёл ко мне, схватил за плечи, встряхнул и прошипел:

– Это ты не умеешь ни сына растить, ни мужа ублажать. Это из-за тебя он такой. Забыла, что сделала? И ты еще меня попрекаешь? Надюха, ты чего такая дерзкая стала, а? Ты даже уберечь его не смогла. Бестолочь! Как же меня достало это все! Эта безнадега! Эти твои вечные сопли! Он же почти вылечился. А ты снова все испортила. Тема у тебя такая по жизни: все обгадить! – он швырнул меня на кровать.

Я закрыла лицо руками и заплакала.

– Ну прости, Надюха! Не хотел тебя ронять. Ну хватит, – он сел рядом и погладил меня по плечам.

– Руку на меня уже начал поднимать, – прошептала я. – Всё, что угодно было, но только не это.

– Да не поднимал я. Черт! – он вскочил с кровати и зашагал по комнате взад-вперед. – Че ты лезешь под горячую руку? Я ж вспыльчивый, ты же знаешь. Случайно вышло. Не по-пацански. Согласен. Ну сорян! – он снова сел рядом и погладил меня по ногам.

Я села на кровати, скрестив ноги по-турецки. Он гладил мои колени, задумчиво глядя в окно. Мне нужно его убедить во что бы то ни стало. Превозмогая себя, я прижалась к Диме. Потянулась к его губам и поцеловала уголок рта. Дима обнял меня и прижался щекой к моему виску. Ночная кукушка дневную перекукует. Может быть, мне удастся сломить его упрямство исконно женским методом? Мы так давно не были вместе! И сейчас, чувствуя вину за то, что толкнул меня, Дима вдруг потянулся ко мне и крепко обнял так, как раньше. Я уловила раскаяние, тепло, желание измениться. Даже интонации его стали мягче. Он не увернулся от ласки. Наоборот, нашел мои губы и поцеловал. Неужели такое возможно? В сердце затеплилась надежда. Злость на него, боль от измены куда-то отступили. Мы снова были вместе. Я и он. Как когда-то. А может быть, черт с ней, с любовницей? Ну пошел мужик налево. Не я первая, не я последняя. Всё перемелется и утрясется. Он отгуляет и вернется к нам с Сереженькой. И мы опять будем семьей. Ведь, в конце концов, Дима прав в одном: он всю жизнь свою переломал. Кожу с себя снял, наизнанку вывернулся, чтобы вылечить сына. Помню радость Димы, когда после трех операций в Германии Сережа впервые пошел сам, без костылей. Димка, мой Димка, правильный пацан, которого воспитали, что мужчины не плачут, разрыдался, как ребёнок, посреди немецкой клиники, неумело вытирая кулаком слезы. Врач вывел Сережу из палаты в коридор, взял у нашего сыночка костыли и сказал:

– Медленно и осторожно иди к родителям.

– Ну, а теперь давай, мужик. Сам давай! – Дима присел на корточки и широко раскинул руки.

И Сережа пошел нам навстречу. Неловко переставляя ноги, держась за стены, но пошел. Никогда не забуду это острое счастье! И Димкин рёв, когда он сгреб нас с Серёжей в медвежьи объятия и заорал:

– Вот теперь заживем, родные мои!

Пожилая медсестра, не понимающая по-русски, с ужасом уставилась на него.

– Живем, мать, живем! – Дима подскочил к ней, ухватил за щеки обеими урками и поцеловал.