И невозможное возможно. Маленькие повести и рассказы
– Сменила трех мужей. Сейчас, говорит, нашла свое счастье, с каким-то гастарбайтером, азиатом, старшим братом ее предыдущего гражданского мужа. У нее от него – годовалый сын. Вот моя Марина и заболела от переживаний…
Она встала, прошлась по кухне.
– А я дачей лечусь. Там обо всем забываю. Пока работала, все отпуска проводила за городом.
Она опять горько заплакала.
– Когда выходила на пенсию, попросила дочь взять кредит. Она никогда ни в чем не могла мне отказать. Купили готовый дом, а тут эта неожиданная беда – ее болезнь, операция, и смерть. Теперь вот дом стоит, а Марины нет…
Всхлипнула.
– На что жить теперь буду, не знаю. На пенсию ведь не прожить. Экономлю сейчас на всем. Хорошо, удалось добиться погашения дочкиного кредита. Теперь еще нужно нанимать адвоката: хочу всю недвижимость оформить на себя, через суд. Уж очень боюсь, что внучка, с дури своей, тайком от меня продаст свою квартиру и дачу.
– А почему дачу? – я удивленно смотрела на нее.
– Землю-то оформили на нее. Это был наш подарок на ее свадьбу. Там на участке тогда только маленький сарайчик стоял. А сейчас – новый дом. Большой. Красивый. Все ухожено. Деревья и кустарники плодоносят. Завидная дача. Боюсь, продаст и уедет со своим хахалем на его родину, а потом, когда он ее бросит, ко мне же и вернется. А жить с ней не смогу.
Я удивилась – как все, оказывается, непросто.
Она вновь затеребила свой поясок, и смущаясь, попросила взаймы на жизнь.
– Мне до пенсии перекрутиться, на адвоката у меня есть. Ждать нельзя, надо внучку опередить.
* * *Весь месяц Нина бегала по судам, за бумагами. Временами заходила ко мне – вся черная, заплаканная. Рассказала, что с внучкой поссорилась, но своего добилась.
А потом исчезла на все лето. До самых заморозков жила у себя на даче. Изредка звонила, просила оплатить за нее коммуналку, чтобы было без пени.
Поздней осенью вернулась. Выглядела посвежевшей. Уже не плакала. Начала разбираться с вещами умершей дочери. Когда становилось невмоготу, заходила ко мне. Все обижалась на внучку, считала ее виновницей и болезни, и смерти Марины.
А потом все же помирилась с внучкой. Даже была у нее в гостях.
– Знаете, увидела маленького и все простила. Малыш такой умненький, все понимает, меня целует. Правда, на русского совсем не похож, но все равно – наш. Скоро пойдет, – все ее лицо осветила довольная и счастливая улыбка.
* * *С началом зимы Нина Ивановна немного повеселела. В одежде появились светлые оттенки. Сменила окно в кухне – на пластиковое. Другие решила пока не трогать, повременить.
Как же она ждала весну!
Планировала, какие семена купить, какую высадить рассаду, читала книжки по садоводству.
– Руки земли просят. Не могу дождаться. Хочу скорее на свободу, на свежий воздух. Там мне легче жить. Дача у меня знатная, двухэтажная, с верандой. Работы там – невпроворот. Может и внучка приедет с маленьким. Ягодка пойдет первая, ей ведь цены нет. И поможет мне.
Казалось, полегчало ей. Время лечит.
А как—то забежала вечером. В непривычном белом свитерке, губы подкрашены, волосы завиты. Смущаясь, поделилась, что встретился ей мужчина, с которым когда-то работала. Он признался ей, что приглянулась она ему давно, еще с тех пор, когда работали вместе. Жена его умерла, и он свободен. Стал в гости ходить, на чай. Немного смущаясь, сказала, что и она у него в гостях была, но никаких планов на него не строит.
– Разве только что по дружбе, на даче мне поможет, если захочет.
И вдруг потупила взгляд.
– Да и забыла я, что такое мужчина.
Я порадовалась за нее. Наконец-то судьба улыбалась ей. Вспыхнули давно забытые чувства.
Но вскоре Нина Ивановна с прежней, привычной для нее твердостью в голосе, заявила:
– Нет, пусть ни на что и не рассчитывает. Если хочет, пусть помогает на даче – не откажусь. А большего ему не будет.
* * *Не зря говорят, что одна беда тянет за собой другую.
В конце января звонит по телефону, голос испуганный:
– С утра не пойму, что со мной. Нога, как не моя. Кое—как добрела до кухни. Что со мной?
Тогда, впервые за многие годы соседства, я зашла к ней в квартиру и подивилась бедности и непритязательности ее жилья. Квартира заставлена старой, облупившейся мебелью. В серванте обилие разномастной посуды. Второй шкаф до отказа заполнен книгами, журналами, газетами. На подоконниках горшки с чахлой фиалкой. Потерявшие цвет обои. На них – старомодно висят почетные грамоты «За хорошие показатели», вымпелы Ударника коммунистического труда. Кое-где – пожелтевшие репродукции картин известных художников в дешевых рамках.
Вызвали врача, пришел фельдшер. Эпидемия гриппа, все врачи на срочных вызовах. Ни в чем не разобрался. Только через два дня появился врач, и то – с другого участка. Назначил лечение. Направить в больницу отказался.
Что делать? Соседка живет одна. Внучка не приезжает. Стала я сама делать назначенные уколы и приносить готовое питание. Дверь в квартиру Нина не закрывала.
Тогда и познакомилась я с Владимиром, ее ухажером. Приличный, серьезный человек, он так трогательно заботился о ней. Навещал каждый день, приносил продукты.
Стало ей немного легче.
Но неприятности у Нины множились.
Вздумала спуститься в лифте, во двор. А там – неожиданно упала навзничь, разбила лицо.
Соседи привели ее ко мне. Страшно смотреть. Лицо – сплошная рана. Сочится кровь.
– Проверить себя хотела, потренироваться, ведь дача впереди, болеть нельзя, – виновато оправдывалась Нина.
Не выдержала я. Вызвала внучку. Та приехала на такси, держа на руках годовалого ребенка. Увидев разбитое лицо бабушки, ужаснулась, но не подошла, не пожалела, а стала отчитывать ее за «легкомысленное» поведение. Начала кричать:
– Я беременна, ты знаешь? И не могу ухаживать за тобой. Я сама чувствую себя плохо. Мне капельницы назначили. Это ты мне назло так себя ведешь.
Нина слушала все это молча. Потом стала успокаивать и оправдываться:
– Кто же знал, что так будет? Голова закружилась, вот и упала на ступеньки. Расшиблась. Меня теперь в больницу возьмут. Наверное, сотрясение у меня.
Вызвали «скорую» и упросили врача отвезти в больницу.
Собираясь, Нина все приговаривала, себя успокаивала:
– К весне вылечусь. А картошку, помидоры и огурцы теперь выращивать не буду. Так, травку посею, отдохну на воздухе, пока в себя не приду.
В больницу ее не положили. В приемном отделении было много народа. Там только обработали раны на лице. В том, что с ней случилось, отчего внезапно упала – не разбирались. Предложили платное обследование, но денег у Нины не было. Посоветовали обратиться к невропатологу, и отправили домой.
Дома Нине становилось все хуже и хуже. С трудом вставала. Уже не могла приходить на кухню – кружилась голова. И рука отказала.
Отвезли на платное обследование. Сделали МРТ, и – ужас!… Опухоль головного мозга! Злокачественная. И уже – неоперабельная.
Состояние Нины катастрофически ухудшалось. В госпитализации ей всюду отказывали.
И тут я увидела внучку во всей красе.
Ей было не до больной бабушки. Она торопилась срочно оформить на себя генеральную доверенность, а бабушку отправить в хоспис, больницу для неизлечимых. Говорила, конечно, что переживает, но быть с бабушкой не может: беременна, самой надо лечиться. А другие родственники помочь не могут: двоюродная сестра – в другом городе, и там умирает от онкологии, а с племянником бабушки и с его семьей – сложные отношения.
Попросила помощи у подруги матери, которая жила в доме напротив, обещала заплатить. Попросила и меня, и Владимира присматривать за ней. И уехала.
Так прошло две тягостные недели. Нина совсем не поднималась с постели, временами проваливалась в забытье, речь становилась бессвязной.
Мы, в общем, чужие люди, дежурили у ее постели по очереди…
Владимир оказался удивительно внимательным к Нине. Не оставлял ее, насколько мог, помогал в уходе. Но основные тяготы легли на Ольгу, подругу Марины.
Валя звонила, иногда (не каждый день) появлялась и сразу же жаловалась на усталость и плохое самочувствие. Ее интересовало, сколько бабушка еще проживет. Мне говорила о том, как она нуждается в отдыхе и о своих планах поехать в Черногорию, там ее ждут знакомые. Но сможет не сейчас, а через полгода, когда вступит в права наследства и распорядится недвижимостью. И все это – при живой еще бабушке!
Я не выдержала, спросила:
– Почему ты тянешь с хосписом? Ты же видишь, и она, и мы —замучились. Нина Ивановна нуждается в профессиональном уходе.
– Скоро. Направление надо взять, справки еще не готовы, да и оплачивать дорого. Подожду, – ответила она.
За счет нас, фактически посторонних людей, она устраивала свои дела!
Только за сутки до ее смерти Нину Ивановну, наконец—то отправили в хоспис.
В крематории прощались с ней лишь Владимир и Валя с ребенком. Мужа ее так никто и не видел.
На поминках были внучка Валя, с годовалым сыном и вдруг объявившимся племянником с женой, Владимир, подруга дочери и я.
На скромном, наскоро собранном поминальном столе, стояла фотография молодой, симпатичной женщины. Суровой и волевой. Волосы гладко зачесаны. Губы сжаты, взгляд холодный, непроницаемый.
Говорили мало. В тишине позвякивали приборы. Эти звуки прерывались, словами сожаления, короткими воспоминаниями.
Я погрузилась в тяжелые раздумья. До меня, словно в тумане, доносились слова племянника:
– Эх, жаль тетю. Всю жизнь работала, а счастья так и не увидела, – говорил он, с аппетитом обгладывая куриную ножку.
Владимир, разливавший по бокалам спиртное, ответил ему:
– Не могу согласиться. Нина Ивановна достойно, и, думаю, счастливо прожила свою жизнь, – уважительно сказал он. – Много работала. Одна подняла на ноги дочь, дала ей образование. Да и тебе, – обращаясь к внучке, – и квартиру купила и обстановку. А наследство какое? Одна дача с насаждениями – ой, как недешева сейчас! А сколько она на ней горбатилась?
Валя недовольно поморщилась, но ничего не ответила, только согласно кивнула головой.
Видеть это было неприятно. Я-то была в курсе ее планов. Не будет она работать на даче, продаст за бесценок бабкину радость, променяет ее на отдых на море, за границей.
Грудь сжимало сознание несправедливости отношения к Нине, к ее трудной прожитой жизни.
Но где то мерило правильности прожитых лет? Прав Владимир – всю жизнь «горбатилась» для дочки, для внучки. А была ли счастлива? И так мгновенно покинула эту жизнь, оказавшись, по существу, никому не нужной? И, очень скоро, я уверена, станет всеми забытой?
При жизни мы всего хотим, как будто награждены бессмертием. Но получаем ли?
И мысленно пожелала: Пусть земля тебе будет пухом, Нина Ивановна. Может там, в небесном мире, ты обретешь покой и счастье?
* * *Начало марта тогда выдалось теплым, апрельским. Сквозь облака светило солнышко. Я возвращалась с пакетами из магазина и присела на лавочку у нашего подъезда.
Вспомнилась Нина. Никогда уже не увидит она ни этого солнышка, ни своей любимой дачи, не ощутит весеннего тепла и свежего воздуха.
Я тогда впервые задумалась. Три несчастных поколения. Мать, дочка, да, пожалуй, и внучка.
Что это? Рок? Или так сложилась их судьба?
Рок – это то, что неотвратимо, что изменить нельзя. Свою же судьбу можешь строить сам – но в определенном равновесии, гармонии, соизмеряя собственные силы и устремления – с силой Судьбы
Так ли строила ее Нина?
Почему судьба так сурово обошлась с ней? И с ее семьей?
Видно, за все в этой жизни надо платить. Нельзя, по словам А.С.Пушкина, «сохранять к судьбе презренье…».
Когда, кем и как, было нарушено эта гармония и равновесие в ее семье? Я так и не смогла найти ответ на свои вопросы.
Солнышко вдруг спряталось и сразу подул колючий, холодный ветерок. Как призрачно и обманчиво все в этом мире…
В растрепанных чувствах и мыслях я побрела к себе домой.
Смерть предстоит всему. Она закон – а не кара.
Откуда-то донеслись звуки музыки. Мягкий, теплый мужской голос задумчиво пел известный романс на слова Есенина. Я прислушалась. Пелось как будто для меня. Строки хорошо знакомого есенинского стиха вдруг так остро врезались в душу, что я остановилась.
Все мы, все мы в этом мире тленны,Тихо льется с кленов листьев медь.Будь же ты вовек благословенно,Что пришло процвесть и умереть.Да, все мы тленны. Но со смертью одного человека жизнь ведь не прекращается. Продолжается круговерть событий у каждого из нас. Продолжается и вечный круговорот в природе – законы мироздания не отменимы.
Зло не должно быть вечным. Нам на смену идут новые поколения. Растут и правнуки Нины. Может быть, им, познав трудную радость жизни, удастся обрести гармонию в себе и быть в согласии с миром и со своей судьбой. Чтобы «процвесть», и насладиться всем, что дарит нам солнечный свет.
Ветер стих. Небо посветлело.
Все-таки – март. Опять весна.
Жизнь бесконечна, и в этом – счастье…
Ласковый и нежный зверь1
В тот день Вера Петровна Гладышева, заместитель главного редактора солидного книжного издательства, засиделась в своем кабинете допоздна. Она любила работать в эти часы, когда редакционный люд в массе своей уже разошелся по домам и наконец становилось тихо и спокойно. Никто не сновал взад-вперед, не отвлекал вопросами. Появлялась возможность сосредоточиться на текстах, ждущих ее оценки. А их, таких текстов, как всегда, было немало. Вера Петровна была той последней инстанцией, которая окончательно решала их судьбу: в производство, или в архив.
Возвращалась домой уже по темноте, усталой, но вполне удовлетворенной выполненной работой.
Лето еще не сдало свои позиции. Приятно согревал теплый, нагретый за день и еще не успевший остыть воздух. Она шла пешком – машина в автосервисе, да и идти было недалеко: через сквер, потом, выйдя на большую улицу, проехать несколько остановок на троллейбусе, а там и ее дом.
Сквер был темным. Редкие фонари тускло освещали кроны деревьев и на дорожках царил полумрак. В темноте едва угадывались лавочки, занятые влюбленными. Редкие прохожие не нарушали атмосферу спокойствия и какой-то таинственности спокойного тихого вечера.
Но Вера Петровна торопилась выйти из этого сквера на привычный городской простор. Она не то, чтобы боялась этой тишины и полумрака, – ей просто хотелось поскорее добраться до своей остановки троллейбуса, чтобы быстрее оказаться у себя дома.
Уже на выходе из этого тихого сквера, с последней лавочки поднялись две фигуры в капюшонах, накинутых на головы. Боковым зрением она успела заметить, что фигуры направляются к ней. Тихо, молча. А вокруг – никого. Повеяло угрозой.
Сердце Веры Петровны забилось, тело покрыл холодный липкий пот. Она испугалась.
– Господи, хотя бы пронесло, – мелькнуло в голове. Она ускорила шаг.
Неожиданно один подошел сзади, грубо сдавил ей шею, в то время как другой пытался вырвать сумку из рук.
– Деньги, драгоценности, – произнес хриплый мужской голос. Она почувствовала, что к горлу приставлен острый предмет. Нож! Вера Петровна испугалась. Крепче прижала сумку к груди и торопливо пыталась снять с пальца кольцо. Оно не поддавалось. Тогда она потянулась к серьгам, и… заплакала.
– Возьмите сами! Все! Только живой оставьте.
Но грабителей интересовало другое.
– Сумку давай!
И с силой рванули ее из рук.
Но тут из темноты вдруг появилась мужская фигура.
– Стоять! – раздался повелительный голос.
Воришки ослабили хватку, но Веру Петровну не отпускали.
– Проходи, пока живой! Тебя не касается.
– Стоять! Полиция! Буду стрелять! – еще настойчивее повторил тот же мужчина.
Грабители бросились бежать, все-таки вырвав сумку из ее рук. Мужчина погнался за ними и скоро скрылся в темноте сквера.
У напуганной Веры Петровны сердце выскакивало из груди. Громко плача, она обессиленно присела на лавочку.
Через какое-то время из темноты показался ее спаситель. В руках держал ее сумку.
Он тяжело дышал. Запыхался. Но глаза весело поблескивали. На лице довольная улыбка.
Большой и сильный, он смог вернуть ей похищенное.
– Успокойтесь, все позади. Можно сказать, отделались испугом.
Отдал сумку.
Веру Петровну трясло. Она заплакала еще сильнее.
– Может, «скорую»?
– Нет, не надо. Я сейчас приду в себя.
Но пошатнулась и чуть не упала. Попыталась встать – не получалось.
Он аккуратно, легко поднял ее, взял под руку.
– Вам надо передохнуть, успокоиться.
Вывел ее из сквера. Уверенно направился в темноту ближайшего двора, который оказался проходным. Они вышли на широкий оживленный проспект, наполненный людьми. Зашли в кафе.
Вера Петровна стала приходить в себя.
Посмотрела на своего спасителя – лицо его показалось ей знакомым.
– Кто вы? Не вас ли я видела сегодня у нас в издательстве? – с удивлением спросила она.
– Ну и встреча, – ответил мужчина. – А вы что, из издательства? Я действительно был там днем.
– Да, я работаю там. Заместитель главного редактора. Вера Петровна.
– Юрий Иванович, – ответил он.
Вера Петровна вспомнила, как сегодня в издательстве секретарь Даша терпеливо разъясняла высокому сухощавому человеку порядок рассмотрения направляемых произведений.
Да, несомненно, это был он, ее спаситель.
Тогда еще Вера Петровна удивилась, как этому автору удалось проникнуть к ним. Как удалось ему, простому посетителю, миновать охрану. Ведь сюда, в святая святых издательства, где трудились редакторы, посторонние не допускались. Впрочем, бросив беглый взгляд на худощавую, мускулистую фигуру, поняла – такие пройдут всюду. Не зря о сухопарых и жилистых говорят: – только на вид невзрачен, но в ухо даст – долго будет звенеть.
– Да, был я сегодня в вашей конторе. Неприятное осталось впечатление, – сказал Юрий Иванович, – но не будем об этом, когда тут такое случилось. Давно я так не бегал. В горле пересохло. А вы не против кофе? – спросил он у Веры Петровны.
Она не возражала.
Юрий Иванович заказал два кофе – себе и ей.
Горячий, тонизирующий напиток согрел Веру Петровну. Она перестала дрожать, расслабилась.
– Район этот у нас хоть и плохо освещен, но спокойный, происшествий как будто не было, – заметила она. – Надо же такому случиться…
И полюбопытствовала:
– А как вы оказались в этом сквере? И вообще – кто вы?
Юрий Иванович рассмеялся.
– Кто же еще, как не бандит, только из другой банды. Следил за вами.
Тут только Вера Петровна вспомнила, что в сумочке находился старинный портсигар, доставшийся ей в наследство. Быстро открыла и удовлетворенно вздохнула – он был на месте. Портсигар в их доме считали семейной реликвией. Предполагали, что это – работа Фаберже, или одного из его мастеров. Но – понадобились деньги. И вот уже несколько дней Вера Петровна ходила с этим портсигаром по антикварным лавкам, пытаясь узнать его истинную ценность. Считала, что знатоки по достоинству оценят эту необычную, старинную и очень красивую вещь.
Портсигар их действительно интересовал. Но оценивали его очень по-разному. Потому и решила посоветоваться с директором – он слыл ценителем антиквариата. Директору вещь понравилась, и он подсказал адрес специалиста, которому доверял.
И вот, пожалуйста, сумку с портсигаром у нее пытались украсть. Неужели за ней следили?
Зашевелились подозрения.
– А вы-то сами, как вы оказались недалеко от редакции, в этом темном сквере, да еще так поздно. Вы что, ждали меня? – спросила Вера Петровна.
Юрий Иванович расхохотался.
– Неужели, я похож на бандита? Ну, вы совсем не разбираетесь в людях!
– Зря вы так говорите Мне и правда, все, что случилось, – непонятно.
Юрий Петрович, улыбаясь, смотрел на Веру Петровну.
– Ну что ж, придется признаться. Чистосердечно. Я не жулик. Можно сказать, хуже – я графоман. Это мое увлечение. Мое хобби. А по жизни – офицер, подполковник полиции. Сегодня, правда, был у вас в издательстве, но там нашего брата, графомана, не жалуют. Пришлось уйти ни с чем. А неподалеку живет друг, учитель литературы, много лет директорствует в школе. Отвел с ним душу, тем более, что охраны у него, как у вас, слава Богу, нет. Надеюсь, и не будет.
Усмехнулся.
– А места эти мне знакомы. По роду деятельности. Ведь для полиции где темно, там и работа. Вот сегодня – только вышел от друга, то сразу в сквере услышал крики, увидел, как кто-то нападает на женщину. А это – непорядок. Ну а что было дальше – вы в курсе.
Он заказал себе коктейль.
Бармен тотчас подал ему бокал.
Юрий Иванович отпил немного, и с недовольством сказал бармену:
– Что ты мне подал? Микстуру какую-то. Мне надо, чтоб в нем алкоголь был, хотя бы чуть-чуть. Расслабиться хочется.
Молодой бармен стал объяснять:
– Это алкогольный коктейль. Особый. Называется «Коктейль Джеймса Бонда». Водка в нем прячется за ароматами полыни и можжевельника. Да так удачно, что ее и не слышно совсем. Только потом ее присутствие обязательно скажется. Чуть позже. Все здесь, как у Джеймса Бонда. Настоящий агент всегда незаметен. Пробуйте, не пожалеете.
Вера Петровна от души рассмеялась.
– Ну что, подполковник, вас тут, кажется, расшифровали! Осталось дать этому коктейлю другое второе имя – например, «Ночной сквер» – и вы, как на ладони!
Юрий Иванович довольно улыбался.
– А вы, Вера Петровна, не хотите попробовать этот таинственный напиток?
– Спасибо. Я не пью коктейлей. А вот кофе, да еще с пирожным, я пожалуй, съела бы.
У Веры Петровны в состоянии волнения и стресса всегда пробуждался аппетит.
Здесь, в этом уютном кафе, волнения и тревоги уходили. Она вглядывалась в лицо ее спасителя. Сухое, твердое, с таким живым, веселым и умным взглядом. От него веяло спокойствием, уверенностью, силой. И надежностью.
– Давайте знакомиться, – предложил Юрий Иванович. – Расскажите о себе.
Вера Петровна согласилась.
– У меня все в жизни просто. Институт, потом издательство. Кстати, одно и то же всю жизнь. Там и карьера, недавно стала заместителем главного редактора. Вся моя жизнь – в работе. Работа, работа и еще раз работа.
– Замужем? Дети?
– Нет, я одна. А вы?
Он помолчал, вздохнул.
– Я рано овдовел. Жена и ребенок погибли, разбились в дороге. Чтобы забыться, уехал, куда глаза глядят. Где только не был. Работал много. Брался за самые трудные дела. Не щадил себя. Ничего не боялся. Живуч.
Он помолчал. Видимо, вспоминал опасные для жизни ситуации.
– Вернулся в родной город. Здесь мне кажется легче. Остались друзья. Все знакомое, близкое.
Опять задумался и неожиданно сказал:
– Влюблялся. И не раз. Но ни в одной женщине не смог найти жену. И тогда возникло желание писать о прожитом. О том, что видел, пережил. А видел немало.
Наклонил голову. Потом смущенно посмотрел на нее.
– Вот, начал писать. Даже неловко говорить. Но – так захватило! Время пролетает мгновенно. Поверьте, даже о еде забываю. И спать некогда. Свободного времени практически нет. А воспоминания текут, текут. Правда, они не всегда радостные…
– А какая-то литературная подготовка у вас есть?
Юрий Петрович засмеялся.
– У меня Пашка, друг детства, преподаватель литературы. И любитель чтения. Хорошо чувствует язык. Вот он и правит меня, жестоко, безжалостно. Времени не жалеет. Бывает очень обидно, когда все перечеркивает. Говорит, – так не бывает, или – описывай поступки героя – по ним только и можно судить о его характере. А еще ему идею подавай. Для чего это, для чего то, что ты хочешь сказать написанным. Вот и сегодня – просидел со мной до вечера. Я упрямый, спорю.
Допил свой коктейль.
– А публикуют меня в интернете, в некоторых журналах. Хотелось, чтоб и в издательство солидное приняли, в такое, как ваше. Но вам – не приглянулся. Эта ваша Даша – ее не обойдешь. Молодец, держит строй!
– Да просто вы обратились не по адресу. Мы рассказы издаем редко. Другой профиль.
Вере Петровне захотелось познакомиться с его творчеством, но она промолчала.
– Ну, что ж, пора по домам, – сказал он
Денег на такси у них не нашлось.
Юрий Иванович заявил – время позднее, и он проводит ее до дома. Она настойчиво уверяла его, что ничего не боится и доберется до дома одна.
– Вы что, меня за мужчину не считаете? Я о себе другого мнения. Не проводить вас в такое позднее время – не могу.
Улыбнулся: – Это было бы недостойно для подполковника полиции.
Поехали вместе на городском транспорте. Уже в пути неожиданно начался дождь. Когда подъезжали к нужной остановке, это был уже настоящий ливень. По улице неслись потоки воды.