Утятинский демон

– Да ладно, я давно уже дома ничего не делаю. Хоть в гостях вспомню старину. А вот и хозяин! Давайте садиться.

Однако Валера, поздоровавшись с Татьяной Ивановной, стал вызванивать сына. Сказал только, что они попозже подъедут. Стали грузить в багажник какие-то железки. Женщины приняли по первой и затянули:

– Уж ты сад, ты мой сад, сад зелененький…

Мужики при этом перемигнулись, и после слов «ты зачем рано цветешь» вступили басами «осыпаешься» и захохотали. Татьяна Ивановна восхитилась:

– Ой, мальчики, как красиво!

Действительно, прозвучали их басы как в настоящем хоре. Закончив погрузку и кинув: «Мы в Кожевники», мужики уехали.

Подруги ужинали, болтали, пели, смеялись. Вдруг с улицы послышался звук сирены, не то полицейской, не то «Скорой помощи». Таня взглянула на часы: «Боже, первый час! Где мои до сих пор?», – и стала звонить. Телефон Валеры был недоступен; Ромка, скороговоркой бормотнувший «мам, мы попозже», тоже отключился. Стало как-то не по себе. Вдруг зазвонил телефон Таисии. Посмотрела:

– Бабка моя, – и отвечать не стала.

Снова звонок:

– Дочь… Нин, ну ты что? А? Когда? И как? Я у них…А мастерская? Слава Богу! Ладно, давай! Тань, ты только не волнуйся, в Кожевниках пожар, Мироновы погорели. Твои мужики пожарным помогают, их много там. Да не реви, мастерская ваша цела. И мужики целы, не ори! Не ори, говорю, твои живы и здоровы! А Мироновы, похоже, сгорели все…

– Как все? И ребятишки?

– Вот они-то и сгорели. И Шлёп-нога. Ладно, пойду я, дома одни инвалиды, не дай Бог что. Ну, мне теперь бабка устроит Варфоломеевскую ночь.

Таисия ушла. Таня трясущимися руками стала собирать со стола. Татьяна Ивановна перехватила ее, когда она понесла тарелки в дом.

– Таня, успокойся. Твои еще не ужинали. Давай тарелки перемоем, горячее разогреем, а нарезку и салаты оставь.

Они прибрали на столе и уселись в ожидании. Периодически Таня щупала чайник и уносила его разогревать. Когда она вскочила в четвертый раз, заурчал мотор. Во двор друг за другом въехали девятка и микроавтобус со стойкой для перевозки оконных рам (Кожевниковы владели фирмой «Окна, двери»).

– Пап, ты в ванную? – Ромка схватил со стола стакан с соком и выпил залпом. От него резко потянуло гарью. – Ну, мам, ну не ной. Все у нас в порядке. Все, я в душ!

Валера как-то заторможено, словно через силу, двинулся в дом. Таня кинулась следом, причитая: «Ты что же это творишь, идол?» Татьяна Ивановна снова перехватила ее.

– Тань, дай ему хоть обмыться, потом за столом поговорим спокойно.

Прошлепал из летнего душа завернутый в полотенце Ромка. Вернулся из дома уже одетый и стал жадно хватать с тарелок все подряд. Мать отвлеклась на него, а в это время вышел и Валера. Сунул что-то в рот и застыл, как будто бы не было сил проглотить. Глядя на него, Татьяна Ивановна вдруг испугалась. Только теперь до нее дошло, что произошло что-то страшное, а они с Таней просто не понимают.

– Тань, – сказала она веселым голосом. – А с хозяином я даже не выпила. Не будешь ругаться, если мы на брудершафт?

Таня ошарашено смотрела, как Татьяна Ивановна берет два стакана из-под воды, наливает в них водки почти до краев и подает один из них Валере. Валера с отсутствующим видом продолжал сидеть, не прикасаясь к стакану. Татьяна Ивановна вложила ему стакан в руку и даже поднесла ко рту. Он выпил и закашлялся. Она ткнула его вилку во что-то и сунула ему в рот: «Закусывай, Валерочка!» Он сидел над тарелкой, не поднимая глаз, но начал есть. Жена и сын глядели на него совершенно одинаковыми испуганными глазами. Татьяна Ивановна плеснула из своего стакана в его примерно половину: «а вот мы сейчас по второй!». Валера выпил уже самостоятельно. Посидел с минуту и поднял на нее глаза, в которых стояли слезы.

– Таня, они там гак головешки. Как веточки обгорелые.

– Ты ешь, Валерочка, ешь…

– А Олю перевернули… а под ней заяц… Заяц цел, а Оли нету…

Татьяна Ивановна спросила внезапно охрипшим голосом:

– Клетчатый заяц?

– Ну да, она с ним никогда не расставалась. Как лежала… На платье он отпечатался…

Татьяна Ивановна, чтобы занять чем-то руки, стала сдвигать посуду. Поменяла стаканы местами. Валера снова выпил.

– Она постоянно ко мне в мастерскую лазила… Если ворота закрыты – через забор перелезет. Я ей всегда бутерброды оставлял… а как она рубанком работала! Ромка в детстве инструментами не интересовался… а девочка… никому она не нужна была… А у нас дочери… не случилось…

Валеру развезло. Он уже бормотал совсем невнятно. Татьяна Ивановна сказала:

– Что-то совсем комары заели. Пошли в дом. Ром, помоги отцу.

Ромка подхватил отца под руку и повел его к дому. Женщины стали собирать посуду. Таня вдруг спросила:

– Таня, я бессердечная, да?

– Да Господь с тобой!

– Я ведь не знала, что он удочерить ее хотел. И он мне даже не сказал ничего. А я всегда раздражалась, когда она у нас крутилась.

– Таня, не психуй. Девочка из неблагополучной семьи, вконец испорченная. Вы бы с ней не справились.

– Слушай, а откуда ты их знаешь? Ты ведь в Утятине два года не была. А Мироновы в прошлом году к бабке переехали.

– Да Таиска рассказывала. Ты что, не слышала?

Таисия, конечно, ничего про Мироновых не говорила. Но не рассказывать же Тане свои сны…

ИСКУШЕНИЕ

Кожевниковы встали рано. Ещё семи не было, как начались сборы. Периодически Таня шикала на своих мужиков, напоминая, что гостья спит. Какой уж там сон! Татьяна Ивановна, зевая, вышла из зала, где ей постелили с вечера, и сказала:

– Ладно вам шептаться, не сплю я! Таня, у тебя цветы есть?

– На кладбище пойдёшь? Вдоль забора хризантемы хорошенькие. Рви хоть все. У твоих я перед Успеньем убирала. А у тётки с дядей, извини, не бываю. Только, пожалуйста, иди с утра.

– Это ещё почему?

– После двенадцати там начинается всякая чертовщина. И не кривись, вон плащ вчера загубила.

– Ладно, как скажешь. А Валерку зачем с собой берёшь? Он же никакой.

– Пусть перед глазами будет. И на погрузке пригодится. А вечером я ему сама налью. Тут поможет только длительный запой.

Хозяева уехали. Татьяна Ивановна вышла во двор. Утро было ясное, но довольно холодное. Решила: к полудню потеплеет, тогда и пойду, а пока займусь консервацией.