Тридцать три несчастья
Люба вытащила из сумки пакет с пирогами, и они все вчетвером вместе с Люсей сели пить чай.
– Мама, а ты не из-за того заболела, что тебя по голове Гришка ударил?
– Что такое? – спросила Люся.
– Да ерунда, – отмахнулась Люба. – Там у нас напротив дома на девочку одну напали. Ну, я кинулась её отбивать, а мне по черепу битой…
– Боже! Я знаю, это наша ученица. Родители – алкаши. Они отступного взяли, и дело замяли. Я только не знала, что там ты была. Неужели ты с ними договорилась?
– Я бы не отступилась. Его родители ко мне в больницу приходили, я их сразу послала. Такого прощать нельзя! Но тут мне сказали, что надо срочно прооперироваться, и стало не до того. А действительно, что это меня больше не вызвали?
– Ну, не ошибусь, если…
Женщины переглянулись и кивнули друг другу.
– Что, мам, что? – теребил Любу сын.
– Да что там, с бабулей они всё уладили, – свысока глянула на брата Катя. – Она ведь в больнице тогда на маму шипела, что та ей вечно неприятности доставляет. А мама ей сказала, что своей жизнью торговать не будет.
– Бабушка деньги взяла за то, что Гришка маму ударил? – сделал большие глаза Денис.
– Да нет, конечно, – прижала к себе сына Люба. – Понимаешь… можно расплатиться не деньгами, а услугами. И не сразу, а в дальнейшем.
– Ага, – ехидно кивнула Люся. – И это совсем другое дело!
– Ладно, замяли, мне эта травма даже на пользу пошла. Сколько бы ещё эту дрянь в себе носила, и на юг бы поехала. Тогда бы точно мне конец пришёл. А в хирургии кровь взяли, а там гемоглобин никуда – ну, и послали на консультацию в область. А там, конечно, дату операции назначили.
– Мама, а почему ты нам не сказала про болезнь?
– Разве?
– Да ладно, Дениска, говорила она, и не раз. Только мы не придавали значения, потому что папа каждый раз перебивал, что она на себя напускает только.
– Люба, а как получилось, что ты в драку ввязалась? Мимо проходила?
– Да нет. Я спала. Я тогда уже каждый день неважно себя чувствовала, поэтому, как свободная минутка, всё прилечь норовила…
– А папа говорил, что ты растолстела и обленилась…
– Денис! – прервала его сестра, бросив взгляд на учительницу.
– В общем, проснулась от девичьего крика «Мама!». Балкон открыт, а этот шалман прямо напротив, ну, эта развалюшка, где алкаши Кожевниковы живут. Меня по сердцу резануло. Бегу, вижу, что Катя дома, а всё равно бегу! Только халат на ночнушку накинула, даже не застегнулась…
– Мама, а почему ты не остановилась, это же не Катя была?
– А что, чужую девочку не жалко?
– Жалко, – сказал через паузу Денис, когда увидел, что все глядят на него и ждут ответа. – Но тебя жальче.
– Эх, Дениска, – вздохнула учительница. – Мама на то и мама, что всегда побежит на этот девичий крик. Такие подонки когда-то её жизнь сломали…
– А я знаю, – сказал Денис, увидев, что мать предостерегающе сжала руку подруги. – Тогда маму папа спас! Они не успели сломать!
– Челюсть сломать успели. Мама ведь тогда только в институт поступила. А пришлось ей сначала в больнице полежать, а потом дома остаться. Тётя Катя, бабушка ваша, её жидкой пищей через трубочку кормила.
– И всё равно папа ей жизнь спас!
– Ну да, ну да, – утешающе пробормотала Люба, обнимая сына.
Катя откликнулась по телефону:
– Да. Мы в школе, Денис контрольную по физике переписывает. Ладно, сейчас, – и, отключив телефон, сказала. – Дедушка за нами приехал.
– Давайте. Я в воскресенье приеду, увидимся у Татьяны Николаевны, – обняла детей Люба.
Когда дети вышли, Люся спросила:
– Люба, что-то не так с этим спасением?
– Да всё не так! Это были приятели Сергея.
– И ты простила?
– Я увидела его с одним из них спустя три с лишним года. Везла Катю на коляске, уже была беременна Дениской. Этот сразу ушёл. У меня была истерика. А Сергей сначала уговаривал меня, что я ошиблась, но я слишком хорошо запомнила ушные раковины нападающего. Они такие… не знаю, как сказать… очень закрученные и совсем без мочек. Потом уверял, что это совершенно незнакомый человек остановил его и спросил, как пройти к музею. Я поверила. А недавно рассказывала об этом тётке Сергея. И она мне сказала, что такие уши были у его школьного приятеля Вовки. У него кличка была Ушан. Сказала, очень был злобный малый с садистскими наклонностями. Вроде, милиционером стал.
– Ты думаешь, они напали на тебя по наводке Сергея? Но почему избили так жестоко? Садистская натура мента вовремя остановиться не позволила?
– Может быть. А может, таков заказ был? Чтобы я в институт не поехала? Я ведь потом за героя замуж вышла.
– Ой, смотри, Катины ключи… надо догнать!
– Лучше позвонить.
Они не услышали, как отпрянула от двери и поспешно выскользнула из кабинета Катя, отключив телефон, и побежала на выход, по дороге утирая слёзы. Людмила Павловна нашла её в раздевалке.
– Всё будет хорошо, – сказала она девочке, передавая ключи.
Та кивнула, а выйдя за порог, мрачно сказала сама себе:
– Ничего теперь хорошо не будет.
Харассмент
Окно бухгалтерии выходит на бетонный забор, поэтому в комнате темно. Проснувшись, Люба берёт телефон и видит, что ещё рано, шести нет. Но знает, что теперь не заснуть, и встаёт. Зевая, включает свет, выплёскивает воду из чайника в тазик, наливает свежую из ведра, щёлкает кнопкой и, пока вода закипит, успевает умыться над ведром. Пьёт кофе, одевается и, прихватив помойное ведро, выходит в тёмную прихожую конторы. Увы, в здании ни водопровода, ни канализации. Колонка у дороги, скворечник с дырочкой сердечком на двери – за углом. Ничего, послезавтра выходной, и уже завтра вечером она вволю поплещется в ванне и поболтает с тётей Клавой. Люба не такая уж болтушка, но здесь она за месяц так ни с кем и не познакомилась. Не сказать, что ей очень эти знакомства нужны, но за последние два дня она, наверное, раз шесть произнесла «здрасьте» и один раз «да, холодновато». Этак и совсем говорить разучишься!
Входная дверь чуть подалась, и дальше никак. Зато в щель ворвался снежный вихрь. Ну вот, уедешь тут пораньше! То-то вечером шов на животе как иголкой кололо!
С трудом приоткрыла дверь. Лопатой очистила крыльцо, выкатила снегоуборочную машину и побрела по едва заметной тропинке к первой контейнерной площадке.
Как она оказалась здесь? Просто поняла, что тёте Клаве она в тягость. Её благодетельница вдовела уже пятнадцать лет и привыкла к одиночеству. А тут совершенно посторонний человек. Люба пыталась убираться, готовить, развлекать пожилую женщину, чтобы быть полезной. Может быть, немного переусердствовала, а может, тётя Клава привыкла всё делать по-другому. Да что там, и сама не сахар медович, так же её тошнит, и приливы, и слабость, и раздражительность. И тогда сказала:
– Тётя Клава, ничего такого. Но если мы ещё неделю с вами в четырёх стенах проведём, то точно подерёмся.
– Бросаешь меня, значит?
– Никогда! Я вам благодарна на всю жизнь, сколько мне её осталось. Но съехать надо, чтобы друг другу нервы не трепать. Я буду два раза в неделю приезжать, продукты привозить, готовить, убираться и так далее, а в остальные дни вы будете от меня отдыхать. По вашему звонку всегда прилечу через полчаса, посёлок ведь всего в десяти километрах от города. Ваша соседка тётя Наташа предложила дворничихой за её дочь там поработать.
– Люба, тебе не по силам эта работа. Снег кидать – это ведь не тополевый пух мести.
– Вы что думаете, там рабочий инструмент – лопата? Там такая симпатичная снегоуборочная машина типа мотоблока. А лопата и метла – это для мусора. Тёте Наташе шестьдесят, и то справляется.
– Но ты же больная!
– Тётя Клава, мне на свежем воздухе легче, а в помещении тошнит.
Соседкина дочь недавно лишилась работы, будучи уже беременной. Тётя Наташа быстренько оформила её у себя дворником, чтобы в дальнейшем получать все положенные пособия, а убирала, конечно, сама. Но, когда наступила зима, которая в этом году оказалась уж больно ранней – с конца октября снег лёг, старухе пришлось тяжеловато. Нужно было заменить её хотя бы до декрета. А если Любе будет работа по нраву, то можно будет после этого официально её оформить. Люба с облегчением собрала вещи и отправилась в коттеджный посёлок «Речной».
Это был пригород. Вдоль трассы Уремовск – Новогорск тянулась скучная пыльная деревня Новая Жизнь. Когда-то здесь был совхоз, земли которого постепенно съедал растущий областной центр. Теперь это стало просто пригородным поселением, жители которого по месту работы были горожанами, а по укладу и месту жительства селянами. От трассы узкая, но с хорошим асфальтом дорога огибала Новую Жизнь и вела к бывшему садоводческому товариществу станкостроительного завода. В семидесятые территория товарищества была огорожена бетонным забором, что особенно подняло цены на участки в девяностые, когда воровство стало повсеместным. Поэтому их активно скупали люди небедные, и к настоящему времени садовых участков как таковых на территории осталось лишь несколько десятков. Но строились на месте прежних хибарок не дворцы, а средние такие загородные дома – те же дачи, только чуть богаче. Не было у жителей не самого большого областного центра стремления постоянно жить на природе. В их представлении особняк – это в черте города. Так что на зиму жилыми оставались тут едва ли пятая часть домохозяйств.
Среди прежних садовых участков был и тёти Наташин, на котором стоял крошечный деревянный домик, построенный ещё её родителями. Здесь она жила с ранней весны и до глубокой осени, благо что место её работы здесь же находилось: она была бухгалтером садового товарищества. Работой своей она дорожила, откровенно высказавшись как-то тёте Клаве, что работа эта «не бей лежачего, да и безопасная: много не украсть и надолго не посадят». Да и возраст – кто её теперь возьмёт? А самое главное, что была возможность из дома уходить, где дочь, зять, внук и второй на подходе. Вот и дочь смогла выручить. И притащили они с её дачи раскладушку в бухгалтерию. Сама же тётя Наташа зимой не утруждалась. Они с председателем делили день пополам, прикрывая друг друга. Так что Люба, управившись на территории, заваливалась на раскладушку и читала детективы или разгадывала кроссворды. Или вязала бесконечные чепчики. Но не в такие дни. Сегодня ей придётся весь день провести на улице.
Только через три часа она, едва передвигая ноги, вернулась к конторе. Снег почти прекратился, но ветер дул по-прежнему. У конторы дорожку опять перемело, и крыльцо снегом присыпало. На ступеньках следы, значит, кто-то из начальства пришёл. Ага, судя по большим следам, председатель. И за ним ещё кто-то. Но не тётя Наташа, у неё нога небольшая. Ещё один мужик.
Не заходя в контору, Люба смела снег с крыльца и взялась за ручки своей «савраски». Помахала покуривающему на соседнем крыльце охраннику Петровичу: какой молодец, у себя сам размёл дорожку до шлагбаума. Приведя в порядок путь от дороги до крыльца, поволокла свой инвентарь по пандусу. Из дверей высунулся красномордый больше обычного председатель:
– Ку-у-да? Четырнадцатый квартал чисть!
– Кому он нужен? Там только лыжники бывают!
– Рассуждать ещё будешь! Иди давай чисть!
– Сейчас посмотрю, кто там такой богатый, что за зимнее обслуживание платит. И через часок, если задолженности нет, пойду чистить. Дня за три управлюсь.
– Немедленно, я сказал!
В другое время Люба не стала бы спорить. Но сегодня просто сил не было. Поэтому она просто продолжала давить на ручки, толкая машину на председателя. И затолкала его в помещение вместе с инвентарём. Задвинула всё в кладовку и закрылась в бухгалтерии.
Размотала платок, скинула старое тёти Клавино полупальто, в котором работала. Скривилась от собственного пропотевшего тела. Заглянула в чайник, включила его. Продолжая раздеваться, достала из стола кружку, кинула в неё чайный пакетик, наполнила кипятком и поставила на край стола. Всё это время начальник ломился в дверь. Хотела обмыться над тазом, но этот пьяница нервировал стуком и криком. Просто обтёрлась мокрым полотенцем, надела чепчик и большую мужскую футболку, которую использовала как ночную сорочку, потрогала пальцем кружку, отдёрнула руку и стала натягивать джинсы. Не застегнув их, взяла с подоконника контейнер с тёртой свёклой и съела несколько ложек. Как всегда при приёме пищи, подступила тошнота. Надо лечь, а то вырвет. Только взялась за раскладушку, как дверная задвижка, не выдержав напора, отломилась вместе с изрядной частью двери.
– Ты… кто ты тут есть… и в бухгалтерию не сметь заходить! – брызгал слюной председатель.
– О, бабёнка тут готовенькая, – неаккуратно протиснулся мимо председателя, да так, что уронил его на четвереньки, собутыльник, такой же плешивый предпенсионного возраста, и к тому же жирный. В тесном кабинете атмосфере сгустилась от перегара моментально. Люба уже с трудом сдерживала тошноту. Толстяк зашёл сбоку и обхватил её руками. Вот зря он на живот нажал. Свёкла фонтаном вернулась наружу, окатив разгибающегося председателя.
– Да ты, – отряхиваясь, взвыл председатель.
Люба дотянулась до кружки с чаем и выплеснула его на ногу толстяка. Теперь орали оба.
Хлопнула дверь. Коридор мгновенно заполнился, и откуда только взялись? Прибежал Петрович, а следом за ним две тётки. Одна из них, насколько Люба знала, из Новой Жизни, ходила сюда уборщицей в несколько домов. Вторая, кажется, жила в посёлке. Вот эта вторая, оценив вид Любы в полуспущенных джинсах и орущих стариков, сказала:
– Ну, прямо Сусанна и старцы! Облюёшься от таких свежих кавалеров!
Заржал Петрович. Захихикала уборщица. Не выдержав, засмеялась и Люба. В конце концов, ничего же не случилось! Понятно, что ей теперь здесь не работать. Ну и что? Вернётся к тёте Клаве, поищет что-то другое. Хватит, отдохнули они друг от друга, теперь будут снова притираться.
– Петрович, посмотри, что можно с дверью сделать. Открытой не оставишь, это же бухгалтерия!
Люба вытащила сумки и стала собирать вещи. Звонок. Приехала после двухдневного отсутствия хозяйка одного из самых богатых особняков посёлка, живущая, тем не менее, в нём одна, просила помочь расчистить подъезд к дому. Просила вежливо, она и вообще всегда общалась с людьми уважительно. Не стала отказывать, всё равно пока дверь не починена, не уехать. Да и платит дама щедро.
Уже заканчивала расчистку площадки перед гаражом, когда подъехал хозяин соседнего дома. Наверное, давно не появлялся, потому что въезд был перекрыт вдоль тротуара хребтом снега, наваленного не за один день работы тракториста Василия на шнекороторном снегоуборщике, который по договору ежедневно чистил основные дороги посёлка. В отличие от дамы сосед приехал с водителем, тот вытащил лопату из багажника, воткнул её в завал и крякнул: снег был слежавшийся. Хозяин подошёл к Любе и засмущался, потому что обращаться за помощью в тяжёлой работе к бабе было неловко. Она сама начала разговор:
– Здесь моя савраска не справится. Если согласны заплатить, я попробую большой снегоуборщик вызвонить.
– Да, конечно! – обрадовался он и полез в карман. – Меня Игорь Николаевич зовут.
– Подождите, о цене будете с Василием договариваться.
На вопрос «Ты где?» Василий ответил, что чистит четырнадцатый квартал. Люба поняла, что это председатель послал его расчистить дорогу для толстого собутыльника, и посоветовала потребовать деньги вперёд, потому что клиент жадноват.
– Подождёте полчаса? Он дальний участок чистит.
Мужики уселись в машину, настроившись на долгое ожидание. Но Василий появился через пять минут: толстяк платить отказался. Дальше работа шла весело. Снегоуборщик, утробно рыча, двигал глыбы слежавшегося снега, мужики лопатами подчищали за ним, Люба махала метлой на широком крыльце дома. В воротах стояла владелица соседнего дома и ещё две подошедшие к ней женщины и переговаривались, поглядывая на работающих.
– Нравится? – спросил хозяин остановившуюся передохнуть Любу, которая с изумлением разглядывала дом.
– Навеяно великой английской литературой, – вырвалось у неё. – Явно архитектор косил под викторианскую эпоху… или раньше, времён какого-нибудь Георга… прямо Торнфильд-холл… ой, извините!
– Да ничего, – ухмыльнулся он. – Я ведь и сам строитель, но этот замок не возводил. Мне он от наследников должника достался два года назад. Я вот о чём вас спросить хотел… я от Инессы, соседки, о ваших обстоятельствах слышал…
– Ну, деревня, – удивилась Люба. – Полчаса прошло, а земля уже слухом переполнилась! Ещё, небось, говорят, что деды меня изнасиловать пытались! Да не было ничего такого! Приехал хозяин с дальнего участка, где никто зимой не живёт, а там не только подъездные дорожки, но даже основную дорогу не чистят. Ну, надо – значит, надо. Вызвал бы трактор, заплатил бы трактористу. А он решил сэкономить, председателю бутыль поставил. И председатель пытался меня заставить этот гектар чистить. Я сегодня с шести часов умахиваюсь, моё дело – проходы к контейнерным площадкам расчистить, урны освободить, переходы с тротуаров на дорогу… и так, по мелочам, за Васиным трактором огрехи разгладить. Вернулась в контору отдохнуть, заперлась, чтобы обмыться, переодеться и перекусить. Эти алкаши не за прелестями моими полезли, а за рабочей силой. А от их перегара меня травануло. Но со стороны это выглядело, конечно, атас: дверь взломана, я в не застёгнутых джинсах, босс в моих рвотных массах, а жадного толстяка я чаем облила.
Захохотали все: и её собеседник, и шофёр, и прислушивающиеся женщины, и заглушивший мотор Василий.
– Значит, вы остаётесь? – спросила Инесса.
– Ну, нет! Я ради пристанища только здесь жила. А теперь себя в безопасности чувствовать не буду. Да и председатель неуважения не простит.
– Может, вы согласитесь у меня поработать, как это называется, помощницей по хозяйству? Жильё предоставлю, двери обещаю не ломать, – спросил Игорь Николаевич.
– В последнем не сомневаюсь, – засмеялась Люба. – Это было бы не по-хозяйски и для строителя непрофессионально. А главное, мужчина вы хоть куда, можете любую юную красотку уговорить, не круша собственность ради немолодого тела.
– Прошу, – распахнул входную дверь Игорь Николаевич.
И Люба переступила порог нового места работы.
А тут было на что посмотреть! Люба сделала всего лишь несколько шагов из тамбура перед входом и застыла. Водитель Игоря Николаевича хихикнул, а хозяин с улыбкой спросил:
– Литературные ассоциации подтвердились?
– У меня такое впечатление, что весь этот замок был построен ради этого холла. И он занимает большую часть объёма здания.
– Ну, не большую, но значительную.
Задрав голову, Люба обошла холл кругом, бормоча: «Мечта пьяного тракториста о прекрасном».
– Почему? – удивился хозяин.
– В пятидесятые дома культуры с такими люстрами строили.
Люстра была метра два в диаметре. Впрочем, далеко не все лампочки в ней горели: «И как их менять? Дрон запускать?» Зато по боковым стенам на высоте около трёх метров располагались светильники, имитирующие горящие факелы: «Ну, к этим-то хоть со стремянки дотянешься». Справа и слева от входных дверей – арочные окна высотой метра в четыре, даже не арочные, а стрельчатые со сложным переплётом: «А мыть кто будет? Альпинистов вызывать?» Между ними над дверью окно полукругом и тоже с острым навершием и переплётом в виде круга с вписанной в него розой, а под ним какой-то дурацкий длинный низенький игрушечный балкончик, на который не влезть ни в какую: «Сколько же там пыли?» К противоположной стене с двух сторон поднимались закруглённые лестничные марши, которые сходились, образуя балкон на уровне второго этажа. И двери, двери: одна справа, две слева, одна под балконом, три с балкона: «Жуть! Издайте путеводитель!»
Мужики от её реплик ржали в голос.
– Смейтесь, смейтесь! Завтра привезёте сюда строительные леса! А сегодня я только ревизию произведу. И начнём мы с подсобных помещений. Кухня здесь? – и она двинулась направо.
– А как вы догадались? – двинулся за ней Игорь Николаевич.
– Дверь за углом явно для погрузки. Когда снег разметала, видела.
Быстро обойдя дом, Люба снова остановилась посреди холла и сказала:
– А ведь нормальный дом… ну, кроме этого рыцарского зала. Такое впечатление, что тут воплощены две несовместимые идеи заказчика – показать его величие и превосходство над всеми и одновременно создать условия для комфортной жизни современного человека. И архитектор решил эту задачу, сделав идею превосходства центральной, а к ней пришпандорил с трёх сторон части современного дома. Я бы ещё тут на проходе к гостиной под лестничным маршем двух псов-рыцарей в латах поставила для устрашения. Гости будут голос терять при виде такой р-р-роскоши!
– Точно, стояли тут две такие консервные банки, – подтвердил хозяин. – Вон нашлёпки на плитке, это под них. Любовь Эдуардовна, а вы случайно не дизайнер по образованию?
– Образование у меня – здешний торгово-экономический колледж. Заочно.
– Никогда бы не подумал. Я бы скорее решил, что вы гуманитарий. Историко-филологическое образование или искусствоведческое. Вы не рисуете?
– Не рисую, не музицирую, пою только под душем или в пьяной компании после третьей рюмки при потере бдительности. Короче, всё ли у вас имеется для наведения порядка во вверенном мне здании?
– Ей-богу, не знаю. Откровенно говоря, я, как получил этот дом вместе с мебелью, посудой, бытовыми приборами и оргтехникой кое-какой, так и законсервировал это. Позапрошлым летом жил, и супружеская пара из Новой Жизни здесь работала. Женщина готовила и убиралась, мужчина привёл в порядок участок. Потом я уехал, всё закрыто было. Потом в октябре этого года ещё жил недели две. Хорошо тут было. Тихо. Так что вы посмотрите, у каких вещей срок истёк и составьте списки, что надо купить. И… есть ещё одна история, о которой вам надо знать. Этот дом достался мне от наследников Большакова.
– И что?
– А… вы вообще из Уремовска?
– Я вообще из Утятина.
– Неужели у вас не слышали об Илье Большакове? Ну? Илья Большой?
– Я так понимаю, он умер? И в его смерти было что-то опасное для тех, кто в этом доме? Несчастный случай, отравление, радиация?
– Убийство.
– Уж давайте, вываливайте всё. Чем оно опасно лично для меня?
– Его убили здесь.
– А-а… начинает доходить. Не этими ли, как вы говорите, консервными банками его придавило?
– Убили его ножом. Но труп потом, действительно, одной из этих железок придавили. Такая своего рода издёвка.
– Понятно, почему вы их убрали. Ладно, что вы имели в виду: примитивный обывательский страх перед смертью или бандитское окружение на этой территории? Он вообще кем был, этот Большаков? Банкир, бандит?
– И то, и другое. Если у вас нет неприятия к месту, где произошло убийство, то всё в порядке.
– Ну, и закрыли тему. Я начну кухню отмывать, а вы продукты привезите, если желаете сегодня поесть. Да, надеюсь, вы понимаете, что для наведения относительного порядка на такой площади потребуется несколько дней?
После выходного Люба решила наконец-то заняться «рыцарским залом». С досадой повздыхав на люстру, она решила помыть окна, насколько дотянется, и подкатила стремянку к первому. Легко поднялась на первые три ступеньки, но неожиданно закружилась голова. Она пошатнулась, но успела ухватиться за никелированную трубу, обрамляющую оконный проём. И вдруг труба легко отделилась от стены. Люба зажмурилась от страха, но трубу не отпустила. И не упала. Решившись открыть глаза, она увидела, что из стены выдвинулась какая-то сложная конструкция из труб и шарниров. «О, бандитские сокровища!» – выдохнула она. Но оказалось, что это просто устройство для мытья окон. По нему было удобно залезать наверх и даже работать сидя, перемещая ступеньки. Только вокруг входной двери подобного устройства не было, поэтому полукруглое окно с дурацким балкончиком осталось недоступным.
Занявшись обедом, она продолжала обдумывать, как подняться наверх. Может, к центральному окну можно снаружи подобраться? Загорелось это выяснить так, что бросила не дочищенную картошку и выскочила на крыльцо. Нет, окно над козырьком, прикрывающим входной тамбур, но никаких ручек на раме. Открывается оно изнутри.
Поставила кастрюлю на маленький огонь и решила подняться на чердак, чтобы поискать там спуск к люстре. Место, где была люстра закреплена, она нашла сразу – в центральной прямоугольной башне с зубцами, которая так поразила её при первом взгляде на дом. Но никаких трубок, рычагов или выключателей там не было. Какие-то цепи, намотанные на бетонные балки. С порога она оглядела это хозяйство и махнула рукой: крутить нечего, а наступать на этот круг страшно – вдруг провалишься?
В общем, вернулась на кухню, проверила готовность блюд и снова вернулась в холл. С досадой пробормотала: «Вот зараза!» и пошла в проход под балконом. Не нравились ей ещё эти нашлёпки из-под рыцарских лат на до блеска отчищенных ею плитках пола. Может, удастся их чем-нибудь вроде ножа поддеть? Но нет, держатся. Ладно, пусть хозяин как строитель придумывает! Разогнулась и увидела, что на одной из плиток стены над ней грязное пятно. Она вытащила тряпку из кармана фартука и потёрла плитку. Если бы тряпка была мокрой, ничего бы не произошло. Но сухой оттереть грязь не удалось, с идти за моющим средством не хотелось. Люба потёрла плитку с усилием, и плитка вдавилась в стену. Ближайшая к стене «нашлёпка» повернулась, открыв квадратное углубление в полу. Люба без опаски туда заглянула – ну, нет сокровищ! Только коробочка с рычагом. Постояла, подумала. А нажму! Послышался шелест, это что-то посыпалось на пол. Со скрежетом люстра на цепях спустилась почти на пол.
