Ведьмино колечко

Я тогда не понимала, какая это была жертва с его стороны. Восемнадцатилетний парень перед армией вместо того, чтобы крутить с девчонками, возится с больной племянницей! Уже через пару дней я небрежно отпихиваю дразнящую меня Лариску, и она улетает далеко в малинник. Прибежавшей выручать дочь Александре я бесстрашно говорю: «А пусть не дразнится!» И никто меня не осуждает, Алла даже добавляет к моим словам: «Твои уж очень противные».

Дедушка привозит дрова, и теперь мы с ним их пилим. Обычно мужики управляются с этой работой за несколько дней, а теперь она растягивается на все лето. Бабушка, заходя всякий раз во двор, морщится на это безобразие, но молчит. Алле с Симой дано задание: пилить со мной каждой по бревну ежедневно. А еще дедушка учит меня колоть дрова! Да, он доверил мне топор. Самые ровные, сухие и тонкие чурбачки он отбрасывает в сторону, а затем я азартно терзаю их топором. А еще, когда поливают огород, я кручу ворот колодца. Тут уже негодованию младших нет предела. Когда их допускают к этой работе, выясняется: вес ведра с водой им не одолеть. И я с удовольствием показываю им язык: не всё же им дразниться!

В общем, жизнь прекрасна! Как-то незаметно для меня прошли роды Александры и ее с детьми отъезд под Читу, где служил теперь муж Александры. Я, конечно, не стала стройной, но всё же малость подтянулась, окрепла и повеселела.

В начале августа все заканчивается. Однажды после обеда я вдруг прижимаю ладони, сложенные «лодочкой», к лицу, оставляя открытыми глаза, и начинаю орать. Это действует помимо меня, я себя контролировать не могу. Мурашки по носу и ужас в сердце! Все бестолково топчутся вокруг меня, а в это время у калитки останавливается такси. Когда в дом входят Людмила с Георгием Павловичем, дедушка первым понимает причину моего крика и говорит бабушке: «Не позволю! Только через мой труп!»

Конечно, позволил. Уже на следующий день мои вещи спешно укладывали Людмила с бабушкой, а я сидела за столом и ела картошку. Как я ее ела! Вся семья с ужасом наблюдала это пожирание. «Вы видите?» – с горечью сказала Людмила. «А без вас тут такого с ней ни разу не было», – сказала Алла и отобрала у меня ложку. Я взяла очередную картофелину рукой и запихнула ее в рот. Чувствительная Сима заплакала. «Не забирайте меня, – сказала я невнятно сквозь непрожеванную картошку. – У вас будет своя девочка. А если заберете, то у вас будет чужая девочка».

Вернись я в свою московскую школу, одноклассники бы оценили изменения в моей внешности. Но во второй класс я пошла в Сибири. Меня не дразнили: это был микрорайон большого комбината, где директорствовал мой приемный отец. Но и не дружили со мной. Зато молоденькая учительница оказалась более внимательной: она посоветовала Людмиле отвести меня к эндокринологу. После обследования врач деликатно намекнул, что здесь нужен другой специалист, но Людмила с негодованием отвергла это предложение.

Валеру призвали в армию, и он оказался в соседней области. Это расстояние в Сибири считается малостью. Людмила собралась навестить брата. Когда я узнала, что меня она с собой брать не собирается, я только молча два раза кивнула и ушла на кухню. В то время я уже знала, что с Людмилой спорить бесполезно. Позже родители застали меня доедающей обед, приготовленный на троих. Потом меня рвало. Меня уложили на кровать, а я приняла позу эмбриона и закатила глаза. Отец поводил рукой перед моими расширенными зрачками и убедился, что я не реагирую. И вызвал «Скорую помощь». Врач только взглянул на меня и сказал: «Не наша». Так я оказалась в психоневрологической клинике. Визита Митрохина я не помню, но врач сумел вызвать из части Валеру.

Его сопровождал прапорщик. Не специально сопровождал, он по каким-то делам ехал, а Валеру вез попутно. Видимо, командир, отпустивший Валеру, врачу отказать не мог, но заподозрил простое желание выбить солдатику незаслуженный отпуск. Вот этого прапорщика я помню. Валерка тряс меня, а я не реагировала. Тогда он заплакал. И я спросила: «Ты мне не снишься?» Я держалась за него, а медсестра просила Валеру зайти к врачу. И этот громадный усатый прапорщик сказал: «Наташа, Валера к врачу пойдет, а ты пока его фуражку подержи, ладно?» И надел мне на голову Валеркину фуражку. Я отпустила Валерку. «Не бойся, вернется, – сказал прапорщик. – Солдату в армии без фуражки нельзя». Потом он оглянулся и сказал: «Как это ребенка не покормить?» – и достал из вещмешка консервную банку, нож и хлеб. Мы ели с ним гречневую кашу с тушенкой, черпая ее из банки, я – ложкой из складного ножа, а он – не помню чем. Причем я ела не так, как всегда в последнее время. Нет, я брала понемногу, и жевала тщательно и подолгу, наслаждаясь каждой ложкой. Ничего вкуснее не ела ни до, ни после. За едой мы с ним говорили об армии. Я узнала, что Валера, оказывается, не стреляет из пистолета, а стреляет он из винтовки и из автомата. Что он еще не солдат, потому что не было присяги. А прапорщик – это, конечно, не офицер, но в иных делах будет поглавнее генерала. И что, если я буду вести себя хорошо, он, прапорщик, «решит вопрос» и Валера несколько дней погостит у моих родителей, а ко мне будет приходить в часы для посещений ежедневно. Как вести хорошо, он объяснить не успел, потому что стал возить меня по скользким плитам приемной на вещмешке, привязав к его лямкам ремень, и учить петь военную песню. Когда врач с Валерой вышли к нам, они застали меня разъезжающей на вещмешке и распевающей: «Пускай дожди и грязь, пускай палящий зной, должна работать связь – закон такой!» Так я выздоровела. После больницы меня определили в спортивную секцию, загрузили домашней работой, показали завод, где работают родители, сводили в цирк, театр, музей. Только через несколько лет я узнала, что пока я лежала в больнице, у Людмилы случился выкидыш. Это могла быть девочка…

К лету я была нормальной комплекции. Мы съездили с родителями в Крым, а потом еще месяц я провела в Утятине. И уезжала из него со слезами, но без отчаяния.

Уже в Московской области мотор Митрохинской шикарной тачки заглох. Часа три они бестолково копались в моторе, переругиваясь и толкаясь, пока какой-то дальнобойщик не дотащил нас до заправки. Там тоже все желающие давали советы, копались в моторе и неизобретательно матерились. Когда ночь уже была на исходе, наконец, нашелся специалист, который все вынутое поставил на место и на что-то нажал. И машина завелась.

– Скорее, скорее! – орал Троха, глядя на часы.

– Сергей Батькович, жить охота, – сказала я. – Давай на электричке, а?

Троха поперхнулся.

– А девушка дело говорит, – сказал, полистав атлас, самый большой качок, которого все звали Муля. – Если мы отсюда доедем до Киевского вокзала, и там нас ребята встретят, сэкономим часа полтора. Даже раньше приедем. Вова, давай к станции.

– Зачем раньше? Перекусим где-нибудь, – ответил Троха.

На станции Муля побежал за билетами, а Троха звонить. К счастью, ранним утром электрички ходили одна за другой. Мы втроем влезли в переполненный вагон, а ребята в машине, дождавшись нашего отъезда, рванули к Москве.

Когда я села в одну из двух встретивших нас на вокзале машин, включился мой знаменитый нос. Я еще не говорила, как он себя проявляет? Немеет, и из него словно иголочки выскакивают. Точно так бывает, когда отлежишь руку или ногу. Я шарила по дверце рукой, но вместо того, чтобы открыть дверцу, стала опускать стекло.

– Тебе что, душно? – обернулся ко мне Троха.

– Да останови ты, черт побери, – истерически заорала я. – Я не знаю, как дверь открыть!

Машина прижалась к тротуару. Сидящий рядом Муля открыл дверь, и я вывалилась наружу. Доплелась до остановки и села.

– Что, Туся? – сел передо мной на корточки Троха.

– Что-то в машине…

Матерясь, подлетел водитель.

– Что у тебя в машине?

– Ты что, босс?

Мне не понравилось, как он глазами заюлил. Не надо обладать моим носом, чтобы понять, что у него рыльце в пушку. Этого же мнения, судя по всему, был и Муля. Он мотнул головой на него парням, вылезшим из второй машины, и обратился ко мне:

– Зеркальце есть?

Я покопалась в сумке и подала ему пудреницу. Он подошел к машине и сел на корточки. Очень быстро вернулся и шепнул что-то Трохе.

Троха вскочил и отошел к пыльному газону. Туда же подтянулись все. Опять шипели друг на друга и бестолково метались. Потом Троха сказал:

– Ладно, потом разберемся! Давай на «девятку».

– А на такси нельзя? – с опаской спросила я.

Троха ошарашено оглянулся на меня и махнул рукой:

– Муля, лови такси!

Бросив обе машины, доехали до какого-то бывшего кинотеатра, где сейчас торговали подержанными иномарками, и взяли напрокат две. Снова пересели, долго кружили окраинами и, наконец, остановились у заросшего бурьяном пустыря. Вылезли. Троха, Муля и еще один двинулись по тропинке в сторону каких-то полуразрушенных цехов, остальные сбились в кучу и закурили.

– А мне куда? – спросила я.

Митрохин обернулся, подумал и сказал:

– Серый, остаешься, со мной пойдет Наташа.

– Ты что, с дуба рухнул? – выкатил на него глаза Серый.

– Не обсуждается.

Он шел впереди, сзади я с Мулей. Тропинка шла с подъемом, вскоре стали видны идущие навстречу. Тоже трое, тоже в кожанах. Братья-близнецы. Только я выбивалась из общей группы. А, вот еще один! В бурьяне сидел котенок. Чистенький такой, домашний. Сбежал? Откуда, тут жилья не видать. А вот его миска. Значит, специально завезли. Ишь, гуманные какие! Я на ходу подхватила его и побежала догонять Мулю.

– С ума сошла? – зашипел он, не поворачивая ко мне головы. – Шаг вправо, шаг влево – открывается стрельба.

Троха взмахнул рукой, мы остановились. Дальше он пошел один, и навстречу ему двинулся один из тройки. Сошлись, заговорили.

Стояли мы долго, у меня даже ноги затекли, потому что стоило мне переступить с ноги на ногу, Муля шипел. Сам же он стоял как каменный Ильич. Наконец Троха повернулся. Но не тут-то было! Он махнул рукой и крикнул:

– Наташа, подойди… пожалуйста.

Да-а, пропоносило героя моего детства. Я подошла, но встала в некотором отдалении.

– Это ты, что ли, экстрасенс? – с ухмылкой спросил меня Трохин собеседник. Старше его, такой же коренастый, но бледный, с мешками под глазами. И лицо как-то мелко дергается: то верхняя губа, то нижнее веко… Напоминает моего бывшего соседа по коммуналке. – Ну, и что я думаю?

– Отгадывание мыслей – это вам в цирк. А я больше по болезням.

– И чем я болею?

Ага, все-таки болеет. На дядю Вову похож, ну, и подарим ему дяди Вовину болезнь.

– Сейчас определю. Ну-ка, киса, – я опустила котенка на землю. Он некоторое время стоял, я глядела на него, потому что на этого бледного смотреть было страшно. Наконец котенок не спеша двинулся в сторону переговорщиков. На Митрохина не обратил внимания; у бледного понюхал ботинки, а потом стал карабкаться на ногу. – Ага, так я и думала.

– Что? – испуганно спросил бледный.

– Да не бойтесь вы, возьмите его на руки. – Он наклонился и поднял котенка. – Вы ведь не завтракали?

– Что? – повторил он с той же интонацией, потом обозлился. – Ты о чем толкуешь, при чем тут болезнь?

– Я к тому, что если вы сегодня до обеда к врачу попадете, то сможете кое-какие анализы сдать. И тогда я могу гарантировать, что все обойдется. На завтрашний день гарантий дать не могу. Кота не тискайте, но, если он сам на вас будет лезть, не гоните: он болезнь вытягивает. Так что спешите! А переговоры ваши бухгалтера закончат. Вы ведь пришли к консенсусу?

– К какому врачу?

– К урологу. А вы что подумали?

– Ты!

– Вам ведь больно. Зачем терпеть? А впрочем, как хотите…

– А если я тебя сейчас…

– А если у меня энергия разбалансируется? Я ведь лечить не умею, а вот неосознанно угнетать могу… когда не в духе. Вон Сергей знает. Скажи, много я тебе крови попортила с детства?

– Да уж…

Бледный ошарашено поглядел на Митрохина, на меня и сказал:

– Да ну вас к черту!

– Да, насчет котика, – продолжила я, вконец обнаглев. – Он гарантия. Убегает – теряет надежду, лежит на вас – лечит, заболел – не справляется с лечением. Берегите его как себя! Пока!

– Эй, подожди!

Я через плечо ему сказала:

– Поспешите. Если что не так, через Митрохина меня найдете. Я простая как веник: живу в коммунальной квартире, работаю в библиотеке, загранпаспорта не имею. Обладаю даром предсказания, но управлять им не могу. Всё.

И пошла. Зашуршала под ногами Трохи и Мули трава, значит, расходимся миром. Когда тропинка повернула к машинам, я увидела, что бледный и еще один стоят, а остальные бегут куда-то в сторону.

– Что это они?

– Котенок сбежал, – нервно хихикнул Троха. – Ничего, парни крепкие, догонят. Тусь, ты правду, что ль, говорила?

– А ты как думаешь?

– Шеф, вы о чем? – спросил Муля.

– Все путем, Муля. Поехали обедать!

– Нет, давайте на Ленинградский вокзал!

– Ты что, Туся?

– Сергей, я к тебе на переговоры подрядилась. Причем присутствовать, а не участвовать.

– Значит, обиделась…

– Да нет, разочаровалась.

– Тусь, у меня и денег с собой мало…

– У меня на билет хватит.

– На билет-то и у меня есть…

Муля сбегал за билетом и сказал, что состав подадут через полчаса. Мы зашли в ресторан. На удивление есть не хотелось, хотя кроме подозрительных пирожков и мерзкого кофе с молоком в бумажном стаканчике, которые я употребила ночью на заправке, во рту за весь день ничего не побывало. Всю ломало и хотелось спать. «Заболеваю, что ли? – подумалось. – Да нет, сегодня же мой знаменитый нос давал о себе знать». После этого всегда подступала сонливость. Тем временем Митрохин выгреб из портмоне все деньги и стал их мне в сумку совать.

– Нет, Сергей, – сказала я. – Билет купил – и в расчете. Не возьму!

Тем временем официант принес счет и пакет.

– Это тебе харчи, в дороге больше восьми часов качаться, – сказал Муля.

Когда я влезала в вагон, время уже поджимало. Мужики смущенно топтались на перроне.

– Идите, без вас не вывалюсь, – сонно пробормотала я.

– Туська, адрес, – заорал Митрохин.

– Не надо, Сережа. Мне так спокойнее.

Поезд тронулся, когда я еще пробиралась по коридору. Увидев в окно сутулую боксерскую спину Митрохина и его перебитый нос, я неожиданно поняла, почему так отчаянно влюбилась в Димку: у него такая же боксерская внешность. «А слабаки оба!»

В купе было трое мужиков. Поменять место на другое не удалось. А попутчики сразу стали пить. Они приезжали на один день, чтобы попасть на похороны какого-то великого хоккейного тренера. Куда-то их пустили, куда-то пролезть не удалось. Все разговоры вертелись вокруг одного: «Почему Ваганьковское? Почему не Новодевичье? Суки!» Выпили – и опять по кругу: «Почему…» Я залезла на вторую полку и уснула под их гвалт. Раза три они меня толкали: «Девушка, выпейте с нами!» Я отказывалась и снова засыпала. Последний раз я сказала:

– Я тоже с похорон. Вашему Тарасову сколько было? Семьдесят пять? А моему Валерке тридцать пять. Еще раз толкнете – убью!

От порога я услышала голос Димки. Он что-то втолковывал Любови Михайловне, а она умильно тянула: «Ну, надо же!». Я на цыпочках прошла к своей комнате, почти бесшумно открыла ее и осторожно прикрыла за собой.

Замок все же щелкнул. Послышались приближающиеся голоса:

– Наташенька! – это Любовь Михайловна.

Один удар в дверь и голос Димки:

– Наташка, открывай, твой любимый пришел!

Пауза. Потом дверь затряслась. Что-то хрустнуло:

– А, блин, ручка отломилась! Всё у нее на соплях!

– Нет ее, Димочка, показалось нам. Может, просто стены трещат. Дом-то старый.

Еще некоторое время Димка пинал дверь ногами и уговаривал меня открыть дверь. Потом сказал:

– Наверное, показалось. Будь она здесь, давно бы открыла. Наташка мне никогда не могла отказать.

Это правда. И я тихо заскулила от отвращения к себе.

Хотелось пить, но я не могла пройти на кухню, там по-прежнему бубнили Димка и соседка. Да и в туалет хотелось. «Буду терпеть», – подумала я, вытирая слезы. Так, а пакет? Муля говорил, там харчи. Может, и воду положили?

В пакете, действительно, была банка сока. Но еще там лежала пачка денег, та самая, которую Митрохин пихал мне в сумку. Я невольно обрадовалась: вроде бы, гордо отказалась, и в то же время получила. «Без греха и досыта», – вспомнила я старинный анекдот. Так, Инке долг отдам. А на остальные… железную дверь вставлю! Инка давно мне об этом толковала. Вся притолока в дырках от сломанных замков. Я меняла замки, а Димка их ломал, когда ему нужно было зайти в мое отсутствие. В последний раз очередной Инкин хахаль укрепил дверь железной пластиной, и она Димке, похоже, не поддалась. Когда же он уйдет? Так и не дождавшись этого, я уснула одетой на не разобранной постели.

На рассвете зов природы разбудил меня. Дверь обо что-то стукнулась. Господи, да это Димка устроился в коридоре на соседкиной раскладушке! Слава богу, сон у него крепкий. Я пробежалась в конец коридора и вернулась, никого больше не задев.

Утром я сквозь сон услышала, как Димка гремит раскладушкой, но перевернулась на другой бок и снова заснула.

Встала я поздно, благо отпуск за свой счет взяла на неделю. Позевывая, вышла на кухню и поставила чайник. Вслед за мной влетела соседка.

– Доброе утро, Любовь Михайловна!

– Наташа? Ты когда приехала?

– Вчера.

– Так ты дома была, когда мы стучали? Почему не открыла?

– Не хотела.

– Как ты разговариваешь? Я с твоим мужем возилась…

– Я в разводе, Любовь Михайловна.

– Не придирайся к словам! Я что, должна его спать укладывать?

– Не знаю, почему вы укладываете мне под дверь постороннего мужика…

– Разбирайтесь сами! Он к тебе пришел!

– Вы впустили – значит, к вам.

Загремели ключи во входной двери. Коридор наполнился шумом: гудел третий наш сосед дядя Паша, визгливо смеялась Инка. Они прошли на кухню.

– Ну как ты, бедная моя? – Инка посерьезнела. – Усталая, расстроенная? Любовь Михайловна, что это вы такая сердитая?

– Вот, извольте видеть, подружка твоя приехала вечером и заперлась.

– А что, она песни вам петь должна?

– Дима пришел.

– А зачем вы этого козла впустили?

– Инка, золотые твои слова, – загудел дядя Паша. – Точно козел! Я ему дверь никогда не открываю!

– А Любовь Михайловна его на раскладушке у моей двери устроила.

– Так это он ручку отломал? – возмутилась Инка.

– Иннуля, прибью я ручку, не сердись, – сказал дядя Паша.

– Спасибо, не надо. Инна, мне деньги дали… родственники. Пойдем, я тебе долг отдам. А на оставшиеся дверь железную закажу.

– Господи, наконец! Я с долгом потерплю, лишь бы ты от этого козла отгородилась!

– Дима у меня тридцать одолжил, – вставила соседка.

– Это вы зря, – сказала я злорадно. – Очень он на отдачу тяжелый.

– Он сказал, ты отдашь.

– Вот глупости! С чего это?

– А с того, что всегда отдавала.

– Вот дура я была! Но теперь поумнела.

– Ну, знаешь!

– Знаю. И вы мое материальное положение знаете. Однако помогаете этому… меня обирать.

– Он что, не возвращает тебе?

– Более того, вы его запустите в мое жилье – и он мой холодильник очистит. А я потом голодаю.

– Наташа, я не знала!

– Вы не видели, что он жрет?

– Я думала, он приносит…

– Михална, ты совсем дура? – включился в разговор дядя Паша. – Он же здесь лет пять жил, паразит, и никогда Наташке даже платка носового не купил.

– А пошли вы все!

У меня появилась шикарная тамбурная дверь, за которой открывался вид на обшарпанную комнату со старой мебелью бабушки Кати. Но Димка иногда все-таки рвался в мой дом, наверное, чтобы оттянуться на моей безответности после истерик своей юной беременной кошечки. Спасибо Инке: она позвонила в Димкин офис и вызнала ее домашний телефон. Кошечка прилетела моментально и имела счастье услышать Димкины призывы под моей дверью. Об эту дверь она приложила его своей совсем не мягкой лапкой и без лишних разговоров увела.

– Что-то беременности не видать… – запоздало спохватилась я.

– Рассосалась, – равнодушно сказала Инка. – Ты что, не знаешь, на что молодки мужиков ловят?

В общем, эта страница жизни была закрыта. Димка исчез. А вот московская моя эскапада имела продолжение. Поздней осенью я проводила в своем читальном зале игру «Интеллектуальные стулья». В дверь то и дело совали нос всякие любопытствующие. Что-то там промелькнуло знакомое… и опасное. Проводив ребят, я начала наводить порядок, и тут в дверь протиснулся Муля.

– Господи!

– Наташ, не сердись. Сейчас скажешь, что я тебя продаю как Митрохин. Но Шмелев обещал, что ничего с тобой не случится. Он просто хочет посоветоваться.

– Кто такой Шмелев?

– Ну, помнишь, к кому на стрелку ездили?

– А, бледный! Он что, жив?

– Я слышал, он болел, операцию ему делали. Но сейчас, вроде, в порядке.

– А как ты меня нашел? Через Митрохина?

– Он давно за границей. Тогда же, летом уехал. Шмелеву все продал. А Шмелев меня на той неделе разыскал и попросил тебя найти. Он клялся, что ничего плохого тебе не сделает!

– Да верю, верю…

– Ну, я съездил в Утятин…

– Не поверю, что бабушка сказала, что знает меня.

– Я к ней не ходил. Зашел к соседке, тетя Клава ее зовут, она твой адрес дала. А сосед здешний сказал, где ты работаешь. Поедешь, Наташа?

– Придется.

Заведующая отпускать меня категорически отказалась.

– Ну и ладно, – сказала я. – Значит, судьба мне рассчитаться.

Муля изумленно смотрел, как я очищаю свой стол от накопившегося за столько лет барахла: что в корзину, что в пакет.

– Может, не надо, Наташа?

– Давно надо. Ты знаешь, какая у меня здесь зарплата? Вернусь – подружка меня в турагентство пристроит, давно звала.

Повернув с 8-й Советской на Кирилловскую, мы столкнулись с Инкой. Поглядев на Мулю, тащившего четыре пакета, она спросила:

– Это что?

– Это я рассчиталась в библиотеке. Мое барахло.

– А это тоже твое барахло? – Инка ткнула пальцем в Мулю.

– Совсем нет. Просто знакомый.

– Ладно, о работе потом. Ты знаешь, что мамаша твоя приехала?

– Какая?

– Родительница.

– Блин горелый!

– Это еще не все. Она приехала с Сережей и собирается его тебе оставить.

– Инка, что делать?

– Ты ей зачем о разводе сказала?

– Я не говорила, мы и не виделись с ее последнего приезда, это, наверное, бабушка…

– Ну, а она решила, что за твоей комнатой нужен присмотр. Будет у тебя взрослый братишка жить.

Муля удивленно глядел на нас:

– Девочки, не объясните, в чем юмор?

– Обычная история для столичных жителей. Провинциальная родня по нас скучает и не хочет расставаться. Слушай, знакомый, может, ты изобразишь ейного хахаля? Вроде ты уже здесь живешь?

– Боюсь, родительницу этим не остановишь… Ладно, отдам ей ключи покуда. Вернусь из Москвы, тогда будем биться…

– Ты в Москву?

– По чужим делам.

– Идея! Хахаль отменяется. Как тебя зовут, знакомый?

– Вячеслав Мулявин.

– Так вот, Вячеслав Мулявин, ты с Наташей меняешься квартирами. Да не гляди так, понарошку меняешься, для матери. Вы сейчас придете, ты посмотришь ее комнату и скажешь, что согласен и что надо ехать в Москву оформлять обмен.

– Инна, – нерешительно сказала я. – А что будет, когда она узнает, что я никуда не уехала?

– А ничего не будет. Пошумит вдалеке, ты и не услышишь.

– Ох, правда!

Когда я открыла входную дверь, из кухни выглянула моя родительница.

– Ты что это? Я звоню к тебе на работу, а мне говорят, что ты рассчиталась!

– Так я в Москву переезжаю… вот Вячеслав, мы с ним меняемся комнатами.

После секундного замешательства маман оживилась. Кажется, Москва ее устраивала. На удивление догадливым оказался качок Муля:

– Конечно, моя комната меньше, но ведь Москва! И я все расходы по переезду беру на себя.

– Сколько метров? – спросила маман.

– Э-э-э… семь. Зато в квартире еще только одна семья. А у вас четыре!

– Нормально, Вячеслав, – включилась Инка. – Диван, маленький столик и шкаф. Что еще нужно для одинокой девушки? А если я в гости приеду, мы с Наташей на диване вдвоем поместимся!

– А вот за Наташу давай не будем решать! – сказала строго маман. – Наташа, это же не жильё, а собачья будка.

– Нормально! Зато Москва! И рядом любимый человек!

– Что, и Димка с тобой уезжает?

– Нет, у меня теперь новая любовь. Ладно, Муля, давай за билетами, а я вещички соберу. Родственники, вы пока располагайтесь. Я вернусь, как управлюсь с обменом, и буду упаковываться. А вы надолго?

– Вообще-то я хотела, чтобы Сережа у тебя пожил.

– Ясно. Пусть располагается. Любовь Михайловна, это Сергей, мой сводный брат. Он поживет дня три, покуда мы с вашим новым соседом в Москву смотаемся. А ты что, сразу назад? Может, вместе поедем?