Гандикап – павлиний хвост. (Сборник рассказов)

Федотов первым согласно кивнул, втянув голову в плечи, и повернул в сторону мясного. За ним шаркающей походкой поплелись остальные.

7.

В обеденный перерыв, приехав из столовой, уселись играть кто в домино, кто в шашки, некоторые просто так растянулись на скамейках, давая отдых перенапрягшимся мускулам. Ровно в час дня Самошкин разослал всех по складам. Ни о собрании, ни о бригадном нововведении никто и не заикнулся.

Прошло недели две. Никаких изменений в работе не замечалось и само по себе уразумелось, что растревоживший всех передел и пересчет – это нечто вроде очередной формальности, необходимой для какой-то там отчетности в конторе.

Но вот в понедельник утром, перед разнарядкой на работу, бригадир животом и словом зацепил Сережку Рябова, того самого, который работает, как танцует, но не вышедшего в воскресенье в дежурную смену. – Тебе, Рябов, я прогул поставил за вчерашнее. – А-а, – спокойно махнул рукой Рябов, – отработаю, сам же знаешь. – Я просто предупредил, – без злости в голосе произнес Самошкин.

За два-три дня до получки бригадир обычно пропадал, как в бригаде говорили, «закрывал наряды». Вместо Самошкина оставался командовать его заместитель Толик Турусин.

Когда принесли расчетную ведомость, Сережка Рябов вдруг с измлением обнаружил, что сумма получки у него втрое меньше, чем у остальных. – Э-эх, ты! А это почему!? – взревел обычно пофигист до всех проблем Рябов и поискал глазами бригадира. Увидел Турусина, схватил того за воротник бушлата и потащил к столу, на котором лежала расчётка.

– Толик, это почему так? Ща-а в глаз дам!

– При чем тут глаз? При чем тут такие наивные вопросы?.. – выкручиваясь из рук Рябова, Турусин пытался выглядеть серьезно. – Вся страна живет новой жизнью. В нашем порту тоже… того, соответственно и в бригаде нашей… тоже, понимаешь, да? И вообще, тебе же объясняли: новая система, за прогул снизили коэффициент. – Во-о дела, – расстроенно сказал Рябов и машинально стряхнул обе ладони. – Сейчас так бы кому-нибудь в глаз бы врезать… Эх-ма…

После этого случая материально ущемленный Рябов стал лучшим союзником вечно всем недовольного Иванова. Самошкину такая дружба показалась явно подозрительной. На работу он старался разослать союзников в разные места и через Толика Турусина распространял «разную пропаганду» – что Иванов сказал про Рябова, а Рябов – про Иванова. Инстинктивно, а может, и осознанно, но безусловно самостоятельно Самошкин додумался до политического принципа римских императоров: разделяй – и властвуй.

В своей бригаде Самошкин не одобрял никакого товарищества, кроме своего «семейного круга». Главной заботой, головной болью в постоянных мыслях у Самошкина было одно – как бы из бригадиров не свалиться обратно в рядовые грузчики. Такая перспектива представлялась для него концом всего хорошего в жизни, концом самой жизни.

Выбиться в бригадиры или дослужиться до поста министра – по своей сущности, для человеческой личности есть один и тот же технический прием прыжка в высоту. Человек, преодолевший планку, возводится в ранг чемпионов. Некоторые – районного уровня, некоторые- областного, а некоторые – и олимпийского. Чемпионский титул, независимо от его масштабности, создает в человеческой личности определенный комплекс.

Комплекс, как совокупность психиатрических аномалий. Комплекс чемпиона – понятие, с точки зрения спортивных психологов, положительное, необходимое качество спортсмена, как агрессивность у бойцовских собак. С позиций нейтральной социальной психологии, с позиций исторических примеров – все беды страны от того, что бывшие «чемпионы» патологически, любыми путями и способами, не скупясь на деньги и людскую кровь, зубами вцепляются в свой «титул», намереваясь закрепить его в пожизненное, а то и в наследуемое владение.

«Чемпион» уже и подпрыгнуть не может выше собственной подошвы, но комплекс «чемпиона» пророс в нем глубинными метастазами и никакими терапевтическими, никакими хирургическими манипуляциями этот комплекс не излечить. И ликвидируется этот комплекс исключительно лишь при ликвидации самой личности. Вот такая это тяжелая болезнь – и такое жестокое лечение.

8.

С того самого времени, как на пожарном щите грузчицкой биндюжки появился изуверский приказ о демократии и выборах бригадира, Самошкин-старший все явственнее и пронзительнее ощущал себя в шкуре генерала, с которого на предстоящих выборах комдива личный состав с улюлюканьем сдерет лампасы с генеральских брюк и отправит его свинопасом в местное подсобное хозяйство.

Мысли Самошкина слиплись в комок, точно прокисшие пельмени. Без помощи Толика Турусина разобраться в этом «комке пельменей» самостоятельно никак не получалось.

Турусин, когда бригадир вызывал его для оперативного совета, почти всегда вел себя в одной манере. На первые вопросы «бугра» – ответы шутейные. На следующую очередь вопросов – ответы короткие и с критикой, отдающиеся болью по самолюбию Самошкина. Последняя серия вопросов – Толик обмысливал вслух, в елейноточивых оборотах, выставляя фигуру «бугра» страдающей и бескорыстной.

Как говорил мифический Штирлиц: в сознании застревают последние из сказанных фраз. Но Толик Турусин, видимо, был похитрее Штирлица. Он домыслил сам, что последние фразы создают настроение, но в сознании застревает все сказанное и перед этим. Но чисто с информационным оттенком, без психологической нагрузки. – И на хрена нам эти выборы, скажи? – Мода такая. Не будем же мы против волны плыть. – Херня все это, если мода. Отменят скоро. – Пока отменят, наверху удержаться надо. – А как? Толик, ты же голова. На Чубайса, вот, даже похож.

Турусин вздыхал и разводил руками: – Не мне тебя учить. Ты весь расклад сечешь лучше меня. Тебе просто по доброте своей народ жалко. А взять их всех, этих баламутов, вот…вот…так. – Турусин показал крепко сжатые кулаки. – А потом – вот так. – И его кулак будто открутил голову воображаемому цыпленку. – Но ты, Володь, все через свое сердце пропускаешь, себя травмируешь. Не дай бог, инфаркт схлопочешь. – Верно сказал, – закивал Самошкин брудастыми щеками. Потом он ладошкой-ковшиком пощупал левую половину груди, после этого пальцами в щепотку потыкал в область печени. – Гробишь, понимаешь, за народ свое здоровье… И все напрасно. А ведь даже инвалидность не дадут, если что… – Воло-одь, – протяжно-льстиво позвал Самошкина Турусин. – Будешь когда на той неделе наряды подсчитывать, ты мне впиши две ночных дежурки. А? Дочке на шубку надо. Нам на бутылку. – Турусин, прижав затылок к плечам, снизу вверх посмотрел на бригадира.

Самошкин кивнул с серьезным видом начальника.

9.

Служебный автобус, подпрыгивая на затвердевших от мороза кочках, подкатил к воротам портовой базы. Первыми из дверей автобуса выбрались грузчики и цепочкой по двое, по трое потянулись к проходной. За ними вышли всякие там товароведы, завскладами, бухгалтеры.

Замыкающими оказались Самошкин и его зам Турусин. Когда Самошкин и Турусин вошли в бытовку, на них в обстановке полного молчания уставились двадцать пар угрюмых глаз. Самошкин сначала опешил, потом тоже напустил на себя мрачный вид, прошелся по биндюжке от стены к стене, по пути стрельнув папироску.

Траурное настроение бригады было ему понятно: такое случалось, если падал заработок. Выяснялось это лишь в день получки и от неожиданности выглядело обидным, несправедливым. Грузчики начинали роптать, шарить по столам в поисках листка бумаги, чтобы сейчас же с обидой на сердце написать заявление об уходе.

При таких настроениях управлять бригадой становилось несравненно тяжелее. Сейчас начнут выискивать виноватых, засыпят упреками бригадира, потом по бригадирской же подсказке перемоют кости расчетчикам из бухгалтерии, начальнику базы, завскладами, поматерятся на инфляцию и курс доллара – и, постепенно успокаиваясь, погудят еще день-два – и так до следующей маленькой зарплаты. – Ковальский, Чичахов, Мулин, Брагин – на овощной, перечислил Самошкин первую четверку, выбрав самых покладистых: главное – сдвинуть с места первого барана, остальное стадо потянется по зову инстинкта. – На склад стройматериалов… – Постой-ка! – перебил Самошкина Громов, уважаемый в бригаде мужик, сам шесть лет назад бывший бригадиром грузчиков. – Ты объясни сначала народу поясней, почему так получается? Почему-то это мы второй месяц подряд заработок теряем? Понятно, когда работы дешевые выполняем, но в этом же месяце, я прикидывал, по расценкам у нас нормально выходило. А-а? – Громов был ехидный на язык да и разбирался как бывший бригадир в составлении нарядов, в хитрости применения расценок и тарификации. – Мы тут покумекали немножко, – с улыбкой сказал он, – и решили, что тебя, Володя, кто-то облапошил… Или… тут что-то другое.

Самошкина сразу резануло по ушам слово «мы». Как это понимать: «мы» – кто это – «мы»?

Самошкин быстро скользнул взглядом по лицам грузчиков. Все, включая и сородичей, смотрели на бригадира с вопросом. «И когда сговориться успели?» – с усталым испугом подумал он.

Машинально, как бы уже равнодушный к сыпавшимся на него ударам, ответил: – Нормально, мужики, все утрясем, уладим. Соберем вот совет бригады. Толик, запиши там где-нибудь… Вызовем администрацию. Пусть объяснят народу… – Чо, совет, чо, совет! – Поднялся со своего места Иванов и, рубя воздух кулаком, требовательно сказал: – Надо собрать всю бригаду. И, в конце концов, решать. Окончательно и бесповоротно.

Грузчики одобряюще загалдели. Вскочил Рябов и принялся что-то выкрикивать неразборчивой скороговоркой, то тряся указательным пальцем, то показывая большим пальцем куда-то в область своей поясницы. В общем гвалте прибавлялось все больше и больше отдельно звучащих голосов. К штатным бузотерам присоединились и обычно молчавшие.

«Эко их перекосило из-за каких-то двух-трех сотен», – промелькнуло в голове Самошкина и он почувствовал вдруг такую безвозвратность потери, как на похоронах очень близкого и дорогого человека. – Забыл, как сам хребет гнул?! – Не думает бугор о бригаде – менять пора!

10.

В биндюжку протиснулся через заиндевевшие двери управляющий базой. Румяный с мороза, в роскошно блестящей котиковой шапке, с солидной высокой фигурой, обтянутой кожаным пальто. – Что за шум – а драки нету? – формально поинтересовался он. – А почему не на рабочих местах?

Грузчики примолкли, и первая назначенная бригадиром четверка прошмыгнула за спиной управляющего к выходу. – Да тут мы… того, свои дела решаем, – приниженно-спокойным, специальным для разговора с начальством голосом объяснил Самошкин. – Маленькое собраньице это…организовалось. – Все собрания в нерабочее время, большие или маленькие. Давайте по местам, транспорт простаивает.

Иванов, попавший по мановению бригадирской воли на чрезвычайно халтурную работу – оприходование кондитерских изделий, лишний раз убедился, что Самошкин его серьезно побаивается и намекает: мол, давай жить дружно.

В одной четверке с Ивановым ящики с халвой, конфетами, печеньем приходовали Громов, Ильин и двоюродный братан бригадира Сашка Кислаков. То, что Сашка – «ухо бригадира», секретом ни для кого не было. Заведенные с утра на крамольный лад, грузчики начхали на «подслушивающее устройство» и шпинали имя бригадира, словно бильярдный шар, никак не попадающий в лузу.

Наблюдавшая за ребятами товаровед, смешливая по своей природе девчушка, прямо заходилась от смеха, глядя, как костлявый и длинный Иванов копирует походку пузатого Самошкина. – Эх, жалко, тебя ваш бугор не видит… – Не видит, зато слышит, – хохотнул Иванов. – Думаешь, мы так перед ним трепещем? Хренушки.

Сашка Кислаков отмалчивался, усердно вскрывал топором крышки ящиков на проверку качества содержимого и постоянно жевал, бросая в рот то щепотку халвы, то пригоршню карамели. Порой, правда, солидарно подхихикивал. – Откомандовался, хватит, – уверенно заявлял Иванов товароведу. – Мы его скоро вернем на место, пусть порастрясет свой бурдючок под мешками. А? Правильно, Сашка?

Жующий Кислаков согласно кивал. – Так и кто же будет бригадиром? – спросила, все хохоча, товаровед. – Уж не ты ли, Николай?

Иванов хмыкнул: – Народ решит, будь спокойна. Мы не так, как вы, интеллигенция. Мы коллективом живем. Принцип наш такой. – Да уж, – хмыкнул при этом Громов. – Самозванцев нам не надо – бригадиром буду я. Так, что ли?

Громов распрямился с мучением на лице, скинул рукавицу и, ощерив прокуренные зубы, попытался вытянуть из ладони окровянившуюся занозу. – Был и я бугром, понимаю это дело – нелегко народом править. Но главное скажу: при мне был порядок и обид не было.

Скривив губы, Иванов возражающе сказал: – Слышал я от ребят, Палыч, сам тогда, конечно, не работал. Но и при тебе народ возмущался. И при тебе бригаде не ахти как жилось. – А народ, куда ни целуй – у него везде жопа. Им подай такого бугра, чтоб и работать не заставлял, и заработок вышибал по максимуму. – Бригадира нам сейчас трэба с современным уклоном, чтоб не одним только горлом производительность повышал, – Иванов легко, одним рывком перевернул двадцатикилограммовый ящик с боку на бок, топором вспорол обшивку. – Вон, например, на первом круге у ребят какие заработки, транспорта в два счета выгружают. Заработки у них такие – в бригаду к ним не устроишься, лишних не держат. А почему – а потому, что у них где только можно – тельферы, погрузчики, транспортеры.

Громов согласился: – Да, а у нас голова только для того, чтобы на ней мешки да ящики таскать. Но где же взять такого современного, чтоб он нам все организовал? Не в газету же объявления давать? – Зачем – в газету? Из своих найдется, наверное, – развел руками Иванов. – Юрку, к примеру, Самошкина, – глухим голосом предложил Ильин. – Он, по-моему, в самый раз. – Не-е, – в один голос завозражали Громов и Иванов. – Молодой Юрка еще, – сказал Громов. – Сломается, когда дело до ругани с начальством дойдет. Понахрапистей надо. – Да и братан он бывшему бугру. Старший брат на него воздействовать станет, чтобы навредить, значит. Юрка не подойдет, нет, – Иванов замотал головой. – А я лично за Юрку, – твердо сказал Ильин. – Он – человек справедливый, честный, сам не лодырь. Да и вообще – человек с разумением. – Если бы меня спрашивали, – сказала со своего стульчика смешливая товароведка, – то я вам Юрку бы только и посоветовала бы. – А тебя никто и не спрашивает! – огрызнулся на нее Иванов. – Нам еще не хватает всю базу и весь порт опросить: кого они нам в бригадиры посоветуют?

11.

С моря тугими порывами налетал промозглый, пахнущий мокрым снегом и солью ветер. Иванов, держа одной рукой руку дочки, другой – за воротник пальто, прикрывая им лицо от ветра, спешил из детсада домой. От расположенной на углу улиц «стекляшки» шашлычной его кто-то окликнул: – Куда, Николай?!

У входа в шашлычную в окружении троих своих родственников стоял Самошкин с папиросой в зубах. – На запад, – неприветливо отозвался Иванов. – А что? – А мы вот отдыхаем, – бригадир ублаженно растянул в улыбке губы, лоснящиеся от шашлыков и похожие на свежесваренные сардельки. Он, переваливаясь, подошел, потрепал по шапочке дочку. – Ух, невеста какая растет… Николай, может, с нами, а? Все наши там: Сашка, Толик, Чичахов Валера…

Подумав с секунду, Иванов согласился и направил дочку домой одну. Сам поднялся по ступенькам вместе с державшимся за его рукав Самошкиным. В шумном, чадном зале шашлычной за двумя сдвинутыми столами сидели человек шесть-семь из бригады и двое незнакомцев.

Валерка Чичахов, нагруженный уже выше ватерлинии, склонил голову на свою гитару у него на коленях и чему-то дурацки улыбался. Иванов обошел стол, поздоровался со всеми, сел рядом с Чичаховым. – Фокус, мужики! Чистая спиртяга. – Толик Турусин, хитренько подмигнув компании, выудил из кармана куртки бутылку без этикетки, с прозрачной жидкостью.

Грузчики загомонили, подули в свои стаканы и придвинули их в сторону Турусина. – Ты тоже в родственники записался? – негромко спросил Иванов, перехватывая из рук Чичахова стакан, который тот нетвердым движением попытался придвинуть под розлив.