Из цветов и любви

– Какое глубокое замечание. Надо записать, а ручки нет – я запомню. А когда же жить? – спросила Лилия.

– Какая ты! Между «встал и лёг», ёжику понятно, – говорит Маша.

Лилия обняла сестрёнку.

– Замуж тебе пора девка, – сказала Маша.

– Зачем?

– Чтоб не заморачивалась о жизни. Вон ты как на Елисея глядела. Я так думаю, – сказала Маша.

– Ну, если ты так думаешь, – сказала Лилия.

– Он тебе горшок будет приносить с ромашками.

– Почему с ромашками-то?

– Ну, как… красиво, луга напоминает.

На лугу, на лугу

Пасутся ко…

– Козявки.

– Нет, нет!

– Кисы?

– Нет. Коровы! И пейте дети молоко – будете здоровы!

– Не, не, не, не … не выходи замуж, – сказала Маша.

– Почему?

– А я как?

– Нечего не изменится.

– Ага, как я тебя видеть буду за мужем?

– Верно, тогда не выйду.

– Вот, когда я вырасту, высокой стану, тогда пожалуйста. Я тебя всё равно за мужем буду видеть.

– Договорились?

– Договорились. Это наша тайна. Тайну надо закрепить.

– Чем?

– Ну как чем? Мороженым.

– Тебе нельзя.

– А мы понемножку и никому не скажем. Это же тайна – тогда льзя.

– Ты из меня всю кровь выпьешь, – сказала Лилия.

– Не боись, я понемножечку буду.

– Кровь?

– Мороженое, с него не потолстеешь.

– Зато заболеешь.

– Пошли, – сказала Лилия.

«Плохая я сестренка», – подумала Лилия.

Лилия разделась и шмыгнула под одеяло. Там кто-то лежал горячий.

– А почему так поздно? – спросила Маша.

– Ты что здесь делаешь?! – спросила Лилия.

– Тебя жду, – сказала Маша.

– Ты должна спать!

– А ты не должна приходить под утро, – сказала Маша.

– Первый раз в жизни.

– Лиха беда начало. Я же не могу без тебя заснуть, я волнуюсь, – сказала Маша.

– Маша, иди к себе.

– Так нечестно! Я ей тайно нагрела, а она гонит.

– Тебе рано вставать, – сказала Лилия.

– Я не встану. Вместе с тобой просыпать буду.

– А мама?

– Она посмотрит, что меня у тебя нет, и подумает, что ты уже отвела меня в сад.

– Маша!

– А потом… мне тебя жалко: ты ради меня должна рано вставать. Только явилась не запылилась и – вставай!

– Что ты говоришь такое?

– Надоел мне садик, надоела каша. С тобой лучше. Ты приходи каждый день под утро. Я в садик ходить не буду. А то я такая несчастная.

– Не говори ерунды, – сказала Лилия.

– А что? Мама работает, папа науку грызёт, все зубы испортил. И ты туда же. Что остаётся? Суббота, воскресенье. Смотри, а то я совсем буду без призора. От рук и ног оторвусь.

– В садик ходить полезно, – сказала Лилия.

– А на работу ходить не полезно? – спросила Маша.

– Это временно, – сказала Лилия.

– Давай мы временно домохозяйками будем! – сказала Маша.

– Спи! Домохозяйка.

– Знаешь, ты пахнешь свежестью, а мама – молочком.

И они заснули.

Мама перед уходом пришла проверить, вздохнула и ушла. И оставила записочку: «Лежебоки, отработайте свое боколежание уборкой квартиры. Совесть – хорошая штука!».

Встали они поздно… поискали совесть, но не нашли. И стали наводить порядок в беспорядке. Чтобы найти совесть и заодно прибрать квартиру до блеска.

– Мы молодцы! – сказала Лилия.

– Думаешь? – сказала Маша.

– Мы тяжким, почти нечеловеческим, подневольным трудом и стараниями, заработали конституционное право на отдых.

– Пойдём в кафе! – сказала Маша.

– Пойдём, только без мороженого, мы на него не заработали.

– А оно мне нужно? Вредный продукт.

– Ну, если чуть-чуть, вприглядку. Если не веришь – пошли в «Красиво». Там красиво, но мороженое – ужасно! – сказала Маша.

И они пошли. Чуть не пошли.

– В таком виде! – сказала Маша.

– Нормально! Все так ходят, – сказала Лилия.

– Пусть ходят, но не мы.

– Женщины должны быть ухоженными.

– Так говорит Марь Иванна, – сказала Лилия.

– Да, надо сделать причёску, одеть красивое платье. Белое. И никаких брюк, – сказала Маша.

– Почему белое? Я что, невеста? – спросила Лилия.

– Нет, смотрины. Вот те изящные туфельки, на каблучке. У тебя в них ножки эффектно выглядят. А мне причёску, как у балерин. Я так взрослее кажусь.

Они нарядились и пошли.

Многие оборачивались, чтобы посмотреть на них, и улыбались.

Красота хоть и не спасёт мир, но делает его добрее и приятней. А одна дама спросила:

– Вы сестрёнки?

– Нет, это моя мама, – сказала Маша.

Женщина хотела ещё что-то сказать, но не могла найти слов. Делись она куда-то. И она уронила ридикюль.

Кафе было на месте.

– Уютненько, – сказала Лилия.

– Колер темноватый, – сказала Маша.

– Пожалуй, ты права. И почему во всех кафе приглушённые краски, цвет… – сказала Лилия.

– Лодыри, потому что. Если светлый, радостный тон, всё будет видно – грязь, неопрятность вылезет. За светлыми и радостными уход нужен. А тут – поди разгляди.

– Какая ты умненькая.

– Нехорошо над умненькими смеяться, – сказала Маша.

– Да я не смеюсь, ты права. Давай пойдём в другое, – сказала Лилия.

– Что ты! Где приземлился, там и пригодился, – сказала Маша.

– От добра добра не ищут. Давай посмотрим, какое добро они нам предлагают.

И они стали рассматривать меню. Там всё было написано по-русски, но непонятно, о чём.

– Это как читать, вверх ногами? – сказала Маша.

– Это для понта.

И они пытались понять, что там насловоблюдено русскими словами. Им даже стало весело. И не только им.

В этом заведении непременно должны быть другие неожиданности, а то и чудеса.

И прозвучали голоса удивления – в лучах солнца появился настоящий ЦАРЕВИЧ в светло-золотистой, русской одежде. С громадным букетом.

Стало тихо. Медленно время двинулось в тридесятое царство. И ушло туда. Но кто в него верит! Если только в первое мгновение явления чуда.

Одна Марь Иванна поверила.

А царевич подлетел к их столику (звуков шагов-то не было слышно. Значит подлетел).

Накидка развивалась за спиной (это отчего же?). И локоны русых волос вились и развивались. И он в изящном, царском поклоне, которые могут делать только настоящие царевичи, преподнес Лилии букет. Необыкновенный букет!

Лилия с достоинством приняла его. За столиками шептались.

– Кто это?

– Принц!

– Царевич, какой принц!

– Вы что! Это только в сказках бывает.

– Да это псих.

– Уйти лучше от греха подальше.

– Да нет, это артист ряженый, нанятый девушку поздравить с чем-то.

– Нет! Точно псих. Смотри, как он её глазами пожирает. Так только психи на своих жертв в сериалах смотрят.

– Давай уйдем. Мало ли что. Вдруг он в неё вцепится и кусать начнет, кровь пить.

– Ты что! Смотри как она букет взяла. Тоже ненормальная, всему верит.

А почему не верить?! В России-империи, царевичи запросто девушкам букеты в кафе дарят. Это забугорные прЫнцы не способны.

Марь Иванна точно знала, что так и будет. Не совсем, конечно, как задумано. Но почти. И была очень довольна.

– Теперь сядем рядком и поговорим ладком, – сказала Маша голосом Марь Иванны, воспитательницы.

– Царевич, а у тебя царство есть? – спросила Маша.

– Есть, – сказал царевич.

– А ты умыкаешь Лилию в него? Правда?

– Правда! – сказал Елисей.

– Слава Богу. Теперь я как мать Лилии, могу спать спокойно. Судьба Лилии в надёжных руках (надо было сказать «судьба моей дочери». Но Марь Иванна об этом забыла).

А ночью поздно, когда начало светать, Лилия бесшумно разделась и ныркнула под одеяло.

– Маша, ты опять у меня?

– Не шуми мои нервы, – отвечает Маша.

– Я ей судьбу, почитай, устроила. А она!

– Как такой срам слушать? – сказала Маша.

– Царевича-то кто тебе сподобил?!

Лилия онемела. Маша пнула ее.

– Как? Ты?! – сказала Лилия.

– Нет, соседка! Конечно, я.

– Как?

– Раз – и готово.

Позвонила от твоего имени и назначила судьбоносную встречу. Так как-то, по сценарию.

– Ты маленькая колдунья, – сказала Лилия.

– А в царство поедешь?

– Как поеду? Он не звал.

– Вы же целовались.

Лилия молчала: откуда она всё знает? Точно, маленькая колдунья.

– Ну… немножко, в щёчку.

– Видишь. «После того, что произошло, Вы просто обязаны пригласить меня в царство!». Так и скажи ему.

– Маша!

– Дело говорю. Фортуной управлять надо.

– А у него нет царства, – сказала Лилия.

– А что есть?

– Другой мир. И в него можно спуститься, побывать там.

– Еще интересней.

– Страшно.

– Дуй в другой мир, я всегда с тобой.

Такого Лилия от Маши не ожидала. Лилия прижала сестрёнку к себе. Откуда она всё знала? Она хотела, но не решалась спросить Машу, что ждёт её завтра. И сердечко билось у неё громко и часто. И уже было завтра.

На берегу стояло пугало одетое, как примадонна прошлого. И даже волосы были такие же, как из медной проволоки, с бантом на башке. И шляпка из помойного ведра. И вдруг она как завопит… И что-то попсово-тошнотворное. Тут Лилия и проснулась. Будильник продолжал вопить и надо было вставать. Но было темно. «Видно, электроника сошла с ума, и надо менять будильник», – подумала Лилия. И запустила в него подушку.

Но он упорно стонал от счастья. Пришлось вставать. Но почему темно? Лилия подошла к окну – лил дождь, дома напротив не было видно. Ей захотелось заплакать.

– Не плачь, придёт, увидишь, – сказала Маша.

– Думаешь?

– Вижу. И будет всё замечательно.

– А как же я пойду в парк?

– Распогодится. Или в сапогах папиных. А туфельки в сумочку.

– А в метро?

– Зачем?

– Ты лети.

– Это как?

– Раз и готово! Даже интереснее.

Сапоги, сапожки, кот в сапогах. Удивятся кошки: ах! ох! ах!

Все в туфельках летать могут. А ты в резиновых, рыбацких, в платьице белом, – так никто не летал.

Это тело летать не может, а душа! Если она есть – запросто!

Она одела сапоги. Вернее, запрыгнула в них с разбега и вышла на улицу. Все смотрят. Стройненькая, юная, а в сапожищах. Зато ножки не замочишь. Прекрасно! Не совсем… не взлеталось. Она прыгала, руками махала, но не взлетела. Только прохожих рассмешила или напугала.

– Вот видишь, в сапогах не получается, – сказала она Марь Иванне. Давай без сапог?

– Простынешь, а мне отвечать, – сказала Марь Иванна.

А если подумать? И Марь Иванна подумала. А в них душа рыбацкая, за рыбкой они куда хочешь пошлёпают и полетят. Боже, какая рыбка, рыбища в облако прячется. И никто достать не может. Изо всех сил подумай об этом и дуй туда. И Марь Иванна дунула на неё.

Лилию подбросило, и она взлетела к облачку, в котором Марь Иванна рыбку увидела.

Появилось облачко. Разноцветное почему-то. Вот это да! Разве такое бывает? Бывает, раз видит. И она подлетела поближе. Это парнишка тянул облачко.

– Привет!

– Привет!

– Это куда ты тащишь облачко?

– Девушке. Лысой!

– Правда, что ли?

– Правда.

– А почему она лысая?

– Я виноват… хотел сказать что-то этакое, а ляпнул: «Но ты мне лысая дороже кудрявой девушки любой».

– У неё волосы выпали? – спросила Лилия.

– Нет. Она остриглась.

– И теперь… как ты к лысой относишься?

– Лучше, чем к кудрявой. Она самая лучшая на свете.

А на земле, под солнцем, блестела головка. Он дернул облачко, и оно пролилось на землю цветами. И голова у неё стала разноцветной. Она махала ручками и прыгала. Казалось, что это цветной фонтанчик на земле.

А потом юноша подхватил девушку, в цветном одеянии и они улетели. Еще долго на небе было видно цветное облачко.

Как хорошо здесь. Чисто и дышалось легко. Никаких запахов от гадостей на земле.

Но тут она заметила тёмную тучку.

Это что?

Полетела к ней. Прогнать её с чистого неба.

Лилия подлетела и увидела бабушку. На плечах у неё спал кот и ворчал во сне.

– Здравия желаю, сударыня! – сказала Лилия.

– Здравствуй, милая.

– А я приняла вас за тучку.

– Верно. Когда-то была облачком лёгким, пушистым, как ты.

– И я такой буду? – сказала Лилия.

– Все будем, придёт время.

– Ужасно.

– Прекрасно. В каждом возрасте есть прекрасное – просто найти надо, а не истерить о своей немощи. Даже из тёмных, больных от влаги тучек идут дожди. А после все оживает, сверкает свежестью и красотой. Как сейчас.

«Значит, не будь вас, не будет и нас», – подумала Лилия.

Она была не только умненькой-благоразумненькой девушкой, но и скромной. Но об этом она не знала. А сударыня в годах, заметила это, но ничего не сказала. Лилия кружилась возле сударыни, ей очень хотелось спросить, куда она летит. Но неудобно было как-то сразу, но очень хотелось. Она светилась любопытством, яки люстра. Это было видно.

– Ты на свидание? – спросила сударыня.

– Да.

– А я со свидания.

– С кем?

– С молодостью. Со встречи выпускников.

– Как здорово.

– Здоровее не бывает. Какие-то страшные тетки и дядьки с любопытством разглядывали друг друга. Пытаясь найти знакомые черты молодости, и не находили. Что-то вспоминали, смеялись. И ничего толком не получалось. А я всё пыталась вернуть их в то время. И напомнила им…

Было темно, жуть как темно. Хотя, какая жуть, это книжное. Просто темно и всё. И среди тьмы, я любовалась звёздами. Разноцветными звёздами. Это было необыкновенно – цветные звёзды!

– Я дождусь воды? – прокричал старший.

Я уронила стёклышко, через которое глядела на звёзды. И они стали не цветными. Но зато большими и совсем рядом.

Я зачерпнула в ведро воды. Там тоже были звёзды. Мне не хотелось нести воду для ухи со звёздами. Я вылила воду в речку и зачерпнула ещё раз… Звёзды плавали в ведре. Судьба. И я понесла воду со звёздами.

– А как же мы уху варить будем? – сказала я.

– Обыкновенно. Разве есть другой метод? – сказал наш старший геолог.

– Но там же звёзды.

– Вкуснее будет.

И я поверила. Звёзды видела разноцветные, значит, и уха будет разноцветная.

– Однако, какая жирная рыба, смотри сколько блёсток, – сказал проводник.

– Да, – сказала я.

Но я-то знала, что эти блёстки не от жирной рыбы. Это звёздочки, что я зачерпнула из реки. Уха получилась необыкновенно вкусной. Больше я такого ни разу не пробовала.

Оранжевые звёздочки летели от костра в тёмное небо.

Костёр догорал.

Живая чернота тьмы, все ближе и ближе. А звёзды все ярче и больше. Они не давали поглотить нас черноте тьмы, заволновались собаки.

– Однако, хозяин никак пожаловал, – сказал проводник.

– Может отпугнуть? – предложил старший.

– Зачем пугать. Хозяина хорошо попросить надо, он и оставит нас в покое.

И он запел. Он пел, какой хозяин храбрый, большой, какие у него прекрасные когти и острые зубы, какая красивая шерсть. Он самый лучший. Он рассказал ему, что мы пришли не со злом, мы не сделаем вреда ни ему, ни его деткам. Мы не будем есть его ягоды и олешек. Мы тоже хорошие, здесь на время. Плыть ночью по реке опасно, мы только до утра. Разрешит переночевать, и мы уйдем.

Он, пел и я подпевала. Я тоже просила хозяина и не сомневалась, если попросить хозяина по-хорошему, с уважением, то он нас не тронет. Так и случилось, надо по-хорошему.

Псы успокоились.

Я глядела на звёзды и мне было хорошо и покойно. Потому что я была частицей звёзд и всего, что меня окружает и даже черноты тьмы…

Я пыталась вернуть их туда. Но им было непонятно, и они странно смотрели на меня. Убеждали, что сейчас не летают и нечего вспоминать глупости, мечтать о них. По земле ходить. А я знаю, что летают.

Потом, и скучно всё время по земле. Правда, сытнее и спокойней в муравейнике.

Порвалась дней связующая нить, как мне теперь её соединить.

И всё равно в конце было тяжело расставаться.

Расставались с предвечностью, смертью. Тяжело.

В руке у неё был сколок изумруда с чистейшей большой вкрапиной.

– Возьмите его, – сказала она.

– Что Вы, это так неожиданно… дорого… нет-нет.

– Возьми, я не хочу, чтобы из него сделали украшение. Он приносит счастье тем, кто летает. Умеет летать. А мне теперь некуда спешить и не к кому.

– Совсем?

– Да.

– А почему? Разве так бывает?

– Бывает. У всех бывает.

Ракетами взлетели пробки из бутылок, пенилась, искрилось звёздочками шампанское. Искрились глаза и пенилось радостью всё вокруг.

– Я тоже радовалась. Внучку замуж отдавала… А чему радовалась? Вот и всё… одна осталась.

И ничего уже нельзя было сделать, ни остановить, ни вернуть в привычное русло. С этой минуты она другая, родная, но другая. Когда дочь замуж выдавала, я не испытывала такого чувства. И я заплакала. Все думали от радости за внучку… ушло что-то.

Большая, привычная жизнь. И надо начинать жить по-другому.

Одной.

Лети. Жизнь хороша в полёте. А я поковыляю.

И она поковыляла и превратилась в тёмную точку на радостном небе весны.

И закружил Лилию ветерок, и зазвучал вальсок в его исполнении. Нет ни земли, ни неба, только вальс. Старинный. И понес он её туда, где родился, чтоб показать время, в котором он был главным.

И медленно, плавно идут года в прошлое. Среди частоты, голубизны. В весну вальсов. Лилия ни о чём не думала и не видела. Только вальс и ожидания встречи с эпохой вальсов.

И встретилась…

Что-то врезалось в неё. Всё потемнело. Потом появился бело-розовый тоннель, и она поплыла по нему. И свет в конце тоннеля. Что-то тут было не так. Но думать и тем более анализировать, не было сил. Было блаженство. Она не испытывала раньше такого. И такие чудесные запахи. Вот бы так духи пахли! Наверное, это пахнет блаженство, она наслаждалась этим состоянием. Уж ни рай ли… а почему бы и нет! Она не успела нагрешить и поэтому сразу в рай. Как здесь хорошо… её не стало, она превратилась в цветы. В аромат музыки, которую они издавали. Какое блаженство!

А впереди… в белых венчиках из роз появился сам… нет! Этого не может быть! Или может… она взглянула на часики – они показывали одно и то же время. Как блаженно и скучно. Если это будет продолжаться бесконечно. С ума можно сойти от бесконечного блаженства. Это камера пыток, а не рай.

Она потрясла головкой, пригляделась. Она была в цветущем саду. Ага! Поэтому цвет не совсем белый, как говорят те, кто вернулся из тоннеля, не долетев до рая. Значит, есть земля и небо. Просто я застряла среди цветов. А я могу выбраться отсюда. А где небо, земля?

Лилия была умненькой девочкой и придумала, как определить, где и что: надо подумать и продукт дум плюнуть посильнее. И он полетит к земле. Так ведь! Но как можно было плевать в таком месте! Ум подсказывал, что выхода нет. Да и не такой уж и грех поплевать в блаженство. Если в небеса взлететь хочешь. В свой мир. А куда плюнуть? Вниз? А как это вверх, а как это вниз?

А… была не была – и плюнула в сторону. И это полетело на неё. Еле увернулась от материи эксперимента. Ура! Значит, там верх. И она рванула сквозь цветы туда. Быстрее, быстрее, где нет вечного блаженства.

Рай оказался цветущим садом. На ветвях которого застрял самолётик. А где-то рядом матерился хозяин сломанного самолётика.

– Во, малахольные! Земли ей мало, такую машину испортила.

Лилия помахала ему сапожками и полетела дальше.

А внизу город, умытый первой грозой после зимней спячки. Чистенькой, в зелёной дымке деревьев. Рядом с парком, куда она летела, тёмная, одинокая тучка. И она полетела к ней. Узнать, почему ей грустно, раз тёмная. Но не рассчитала скорость и пролетела сквозь неё. Беленькое платьице и сапожищи Лилии покрылись звёздочками-снежинками. И стало все цветным на солнце.

А сапожищи, как из хрусталя.

Она ахнула от такого и быстрее, быстрее к Елисею, в небесной красе.

Нет-нет, она не думала торопиться. Благоразумие не позволяло. Но внутри само торопило. И она не сопротивлялась этому. К тому же и тучка исчезла. А может быть это была не тучка, а поэтки, в снежинки превратившиеся. Они высоко взлетели и стали разноцветными снежинками-поэтками. И пролетела сквозь них.

И грохнулась… Нет не грохнулась, не свалилась… а аккуратненько, нежно, приземлилась на могучие плечи Елисея. Её платьице парашютиком стало.

И обняла его длинными ножками, в рыбацких сапожищах. Они выше колен были. Ботфорты, по-старинному почитай. Парашютик вновь стал платьицем.

А Елисей не удивился. Царевичи ко всему привычные. Не то что бесполые прЫнцы.

Царевичи, особенно из мужиков, не только со всякой нечестью сражаться могут, но и вот так, запросто, хорошенькую девочку, в рыбацких ботфортах из хрусталя, на плечи из небеси принимают. И даже танцевать с ней могут. И он закружился. Хрустальные сапожищи свалились с её ножек, снежинки с сапог и платьица растаяли и на весенней земле стали испаряться, подниматься ввысь, где была первая зелень берёзок. И превратились снова в девочек-берёзок. Или берёзовые облачка.

Лилия смотрела в синь над берёзками, украшенными зелёным туманом, всё кружилось. И зелень облачков берёзок, в головке. Время опять остановило свой бег. Лилия знала – где движение, там и время. Так должно быть. Но так не было. И это надо было исправить. Она же умненькая-благоразумненькая девочка. «Не надо никогда терять головку», как говорит Маша. Это недопустимо. И она спросила:

– Который сейчас час?

– Вечер. Наверное, – ответил Елисей.

– А время года?

– Тепло.

– А год?

– Хороший.

– Вы не знаете совсем?

– А зачем?

Это её решительно не устраивало.

– Мы где?

– Где хорошо с вами.

Он тоже не знал, он тоже потерял голову и потерялся.

Кошмар!

Лилия пыталась решить, хорошо это или не очень. Наверное, это… но дальше, у умненькой-благоразумненькой, ничего в головке не было.

И времени.

Она снова пыталась вернуть время.

– Послушайте, после того, что с нами произошло…

– А что между нами произошло?

– Как что? Мы целовались в щёчку… один раз…

– Два, – сказал Елисей.

Она не знала, как вернуть время и вспоминала, что писали раньше в романах. И брякнула.

– Даже два. Вы обязаны, как благородный человек, сделать мне предложение.

Он встал на колено.

– О прекраснейшая из прекраснейших, я предлагаю вам путешествие в прошлое.

– И только! А руку и сердце?

– Они ждут Вас там.

– Вы их где храните?

– В чудесном мире.

Не таскать же с собой такие сокровища. Сопрёт кто!

Что тут делать, как поступить? Согласиться? Вот ещё!

И она прошептала:

– Согласна.

И потупила взор. Как барышня в старинные времена.