Названец. Камер-юнгфера

– Я слишком маленьким приехал в Россию, – ответил Зиммер.

– Так же, как и мы с братом! – воскликнула девушка. – Но все-таки мы, выучившись отлично по-русски, так же как и вы, все-таки сохранили произношение. Вы же изъясняетесь, как здешние русские, выучившиеся по-немецки уже после восшествия на престол императрицы, поняв, что этот язык им необходим в будущем, так как Россия должна же отныне сделаться полунемецким государством.

– Неужели вы думаете, что это возможно? – холодно выговорил вдруг Зиммер.

– Что?

– Чтобы Россия, огромная страна, православная и русская, сделалась совершенно немецкой и лютеранской?

– Непременно! Все так говорят. Веру заставят всех переменить и сделаться лютеранами, а языку заставят учиться.

– А крестьяне? – спросил Зиммер, несколько улыбаясь.

– Понемножку и крестьян заставят. Говорят же в Германии крестьяне по-немецки.

Тора говорила все это утвердительно и твердо, как самую простую истину.

– И мы – я и вы, – как немцы должны желать этого! – прибавила она.

– Конечно! – заявил Зиммер. – Но я думаю, что этого никогда не будет. Ведь вот вы, как и я, живя здесь долго, в России, стали говорить отлично по-русски. И даже мы вот теперь, начав с немецкого языка, перешли на русский.

Тора засмеялась:

– Я, право, не знаю… Я и русских, и немцев одинаково люблю. А иногда даже бывает, что иной русский мне нравится больше немца. Наши все какие-то сонные. И вот я скажу правду: вас первого немца я нахожу мало похожим на всех. Вы мне напоминаете одного русского офицера и лицом, да и вообще что-то у вас есть похожее на него.

И затем Тора весело, отчасти кокетничая, спросила, едет ли Зиммер на север, когда и зачем.

– Конечно, как только придут деньги, так я уплачу то, что взял здесь взаймы, и выеду в Архангельск. Когда это будет, право, не знаю… Через недели две, не ближе.

– Ну а тогда… – воскликнула Тора и запнулась, как будто то, что ей пришло на ум, сказать было немыслимо. Она даже немного покраснела.

А мысль ее была такая: «За две недели я, быть может, сумею заставить тебя и отложить это путешествие!»

Зиммер видел ясно, что или юная Доротея – большая кокетка, проводит время в том, чтобы стараться нравиться всем, или же он действительно ей сразу понравился. Она как-то особенно смотрела на него. Иногда взгляд ее прекрасных голубых глаз заглядывал в его глаза, смущал его. Он что-то читал в этом взгляде, недоумевал и конфузился.

– Скажете ли вы мне или нет, зачем вы едете в Архангельск? – спросила девушка.

– По очень важному делу.

– Нельзя сказать, по какому?

– Оно неинтересно, но секрета, конечно, нет.

– И думаете вы долго пробыть там?

– Совершенно неизвестно… Или месяц, или целый год!

– Год?! – воскликнула Тора. И, подумав, она прибавила: – Но ведь раньше двух недель вы не выедете?

– Не думаю!

И, опустив глаза, Тора подумала: «Две недели! За две недели можно многое сделать, но надо, чтобы он бывал у нас всякий день…»

И, подумав это, она вздохнула.

В это время Адельгейм с хозяйкой приблизились к ним от окна и сели рядом.

Тора передала кое-что матери из того, что слышала от Зиммера. И вероятно, дочь сказала что-нибудь взглядом матери, потому что г-жа Кнаус вдруг обратилась к Зиммеру со словами:

– Я прошу вас быть у нас сегодня вечером. Вы перезнакомитесь со многими очень приятными людьми, и даже с такими, которые когда-нибудь, если вы будете вновь в Петербурге, могут быть вам полезны. Вообще, пока вы в Петербурге, я прошу бывать у нас часто, не стесняясь.

Зиммер поблагодарил и обещал, но по его голосу можно было догадаться, что это простое вежливое светское обещание, ни к чему не обязывающее.

Тора при этом как будто встревожилась. Она быстро поднялась и позвала Адельгейма к тому же окну в углу гостиной, у которого он только что шептался с ее матерью. И здесь началось тоже шептание.

– Господин Адельгейм, – зашушукала весело девушка, – вы меня любите?

– Это что за вопрос?

– Говорите, вы меня любите? Много?

– Конечно! И давно! Да и кто же вас не любит? Весь Петербург…

– Ну а если любите, то исполните мою просьбу, такую, с какой в другой раз я никогда к вам не обращусь… Привезите мне сегодня вечером Зиммера. И если он сам – один – не захочет ездить к нам, то приезжайте к нам каждый вечер непременно и привозите его с собой. Дайте мне в этом ваше честное слово!

Адельгейм рассмеялся, подмигнул девушке и выговорил:

– Понимаю! Сразу победил всех ваших воздыхателей. Даю слово! Но подумайте, Fr?ulein, если он упрется и не захочет, что же мне делать?

– Тогда дайте мне слово, что вы будете делать все на свете, чтобы заставить его приезжать. Говорю вам откровенно, он мне – и странно это, почему, – он мне очень, очень понравился!..

Адельгейм рассмеялся снова:

– Ведь это не первый раз, Fr?ulein! Сколько раз я от вас слышал, что молодой человек вам сразу страшно понравился. А потом через недельку вы же мне говорили: «Я ошиблась, он совсем дурак» или: «Он злой клеветник, лгун, хвастун!»

– Да, может быть, бывало. Но теперь это совсем не то… Вы сами знаете, этот ваш – не таков.

И, глянув пристально в глаза Адельгейма, Тора вдруг задумалась и почти печально поникла головой.

– Что с вами? – спросил Адельгейм.

– Я думаю… – отозвалась девушка, – что он то же самое, что вот мы с братом. Русский немец или немецкий русский. Но он взял все хорошее у немцев и хорошее у русских. Он не сонный, как немцы!

– Спасибо! – поклонился Адельгейм.

– Да, вы все сонные! Что же делать? Я правду говорю. Вместе с тем он не грубый, благовоспитан, как немцы. А русские все грубоваты. У него есть ваш светский лоск.

– Спасибо на иной лад! – снова поклонился Адельгейм.