Пушкин с востока на запад

В общем разговоре не принимали участия Гераков и супруга коменданта. В продолжение всей экскурсии они вели отдельную беседу, слегка приотстав от компании. («Всего лучше, во всём Тамане, супруга коменданта Каламары, прекраснейшая из брюнеток, – записал впоследствии Гавриил Васильевич. – Гречанка с огненно-томными глазами, умна и мила, и говорит прекрасно по-гречески!»). Гераков слыл отчаянным ловеласом (впрочем, не вполне удачливым – это служило пищей для досужих острословов) и теперь волочился за дамой, не то чтобы чересчур гривуазно, однако вполне заметно для окружающих. Подобное никоим образом не могло понравиться полковнику Каламаре. Посему после осмотра крепости он счёл за благо ретироваться, уведя супругу от греха подальше.

А гости продолжили прогулку, благо моросивший с утра дождик прекратился. Прошлись по Тамани, насчитывавшей в ту пору немногим более полусотни домов, и выбрались к берегу залива.

Пенистые волны разбивались о песок, выбрасывая на него лохматые охвостья тёмных водорослей.

Полковник Бобоедов предусмотрительно захватил с собой зрительную трубу, и все поочерёдно рассматривали в неё панораму противоположного берега.

– Хорошо вижу дома среди деревьев: это, верно, Керчь… – комментировал увиденное Пушкин. – А вон там, правее – стены какие-то… с зубцами… крепостица?

– Она и есть, – сказал полковник, приставив правую ладонь козырьком ко лбу. – Ени-Кале[17 - Ени-Кале – крепость, построенная турками в начале XVIII века. В настоящее время Ени-Кале находится в городской черте Керчи.], турками построена в незапамятные времена.

– Ныне там наш гарнизон расположен? – предположил Гераков.

– Разумеется, как же без гарнизона, – подтвердил Бобоедов. – Есть там и пушки, и единороги[18 - Старинное русское гладкоствольное артиллерийское орудие-гаубица. Отличалось от обычной пушки более коротким стволом.], и мортиры[19 - Артиллерийское орудие с ещё более коротким стволом, чем у единорога; применялось для навесной стрельбы.]. А всё же артиллерией они не столь богаты, как Фанагорийская крепость. Понятное дело, места ведь за проливом куда спокойнее, нежели в нашенских краях, курорт да и только.

– А Керчь-то с виду представляется мне поболе Тамани, – поделился очередным наблюдением Пушкин.

– Пожалуй, поболе, – не стал спорить полковник. – Я бывал по делам на таврическом берегу, однако давно. Потому не могу утверждать с точностью.

– Какое значение могут иметь размеры, когда перед вами столь древняя обитель исторических теней: это же Пантикапей[20 - Древнегреческий город, основанный в конце VII века до н. э. на месте современной Керчи. С 479 года до н. э. – столица демократического союза греческих городов на Боспоре, а с середины IV в. до н. э. – столица Боспорского царства.] на Боспоре Киммерийском[21 - Боспор Киммерийский – Керченский пролив.]! – высказал суждение Гераков, торжественно воздев перст к небу. – Мне это место представилось бы великим даже если б оно являло собой совершеннейшие руины! Или безжизненный пустырь без единого строения, с разбросанными по полю замшелыми камнями!

Раевский-младший с ним не согласился:

– Знаете, милостивый государь, я, конечно, тоже люблю древности, но всё же предпочитаю, когда взору есть на чём остановиться. Зрительные картины способствуют игре фантазии.

– У нас тут, между прочим, тоже немало мест, достойных возбудить воображение, – вставил Бобоедов с нотками едва уловимой обиды в голосе. – Хотите, к примеру, полюбопытствовать местным вулканом?

Ответом ему были сразу несколько голосов:

– Отчего бы нет.

– С превеликим удовольствием!

– Экий курбет: вулкан! Самый настоящий? Далеко ли отсюда?

– Отчего же далеко, – ответил полковник. – Вполне даже близко, не более часа пешей ходьбы. Возьму дрожки, так в десять минут домчим.

Поскольку приспело время обеда, решили отложить поездку не долее чем на время трапезы, а затем поехали… О дальнейших событиях вечера тринадцатого августа 1820 года оставил свидетельство в своих «Путевых записках» Гавриил Васильевич Гераков:

«После обеда, по благосклонности Бобоедова, ездили мы на его дрожках версты три от Тамана на гору, которая 1818 года с 15-го Августа до 15-го Сентября, при пламени и густом дыме, выбрасывала грязь и каменья. Я собрал несколько камешков и окаменелой грязи разного цвета, для химического раздробления по приезде в С. Петербург. По словам жителей, сие явление случилось до восхода солнечного, с ужасным ударом; в то же почти время в проливе Киммерийском и в Азовском море слышны были удары, и два раза появлялись острова, по которым могли ходить люди, и смелые ходили; вскоре ветром снесены были, или волнами смыты – исчезли.

Тут на горах и под горами растёт множество илиотропу, хотя оный и не так высок, как у нас в горшках, но благовоннее нашего.

Мы ходили опять к берегу: волны шумят и ветр противный; тепло, воздух чист и здоров; в ожидании благоприятного времени к отъезду нашему, мы купались в солёной воде, ужинали, рассуждали и сожалели, что многие города не похожи на города».

***

Волнение на море к утру не унялось, оттого путникам пришлось задержаться в Тамани ещё на день.

Гераков описал это утро следующим образом:

«Рано встав, вышел подышать, Тмутараканским воздухом насладиться; против нашего домика жидовской питейной дом, где во всю ночь шумели и не успокоились; они мешали и думать; однако много пробежало в голове моей исторических истин и басней; писал часа три; в одиннадцать часов осматривал церковь Покрова Пресв. Богоматери, где видел известный камень[22 - Имеется в виду так называемый Тмутараканский камень – мраморная плита с древнерусской надписью, в которой сообщается: «В лето 6576 (1068) индикта 6 Глеб князь мерил море по льду от Тмутаракани до Корчева – десять тысяч и четыре тысячи сажен». Камень найден на Таманском полуострове в 1792 году; в настоящее время он хранится в Государственном Эрмитаже в Санкт-Петербурге.], о котором многие писали и многие на умствованиях основывали свои заключения…».

На камне была высечена кириллическая надпись на древнерусском:

«В лето 6576 индикта[23 - Индикт – период в 15 лет, использовавшийся на Руси при летоисчислении, в соответствии с Византийской эрой от Сотворения мира (с началом в 5509 году до н.э.)] 6 Глеб князь мерил море по леду от Тмутороканя до Корчева 14000 сажен».

Пушкин гладил ладонями шершавую от времени мраморную плиту, найденную на Таманском городище, бормоча:

– Надо же, сколько лет этому камню. Трудно вообразить, какие великие дела он повидал… какие страсти мимо него протекали столетиями…

– Чудо, просто чудо! – хриплым от возбуждения голосом восклицал Гераков, расхаживая вокруг артефакта. – Этот камень надо непременно доставить в Санкт-Петербург и хранить как зеницу ока! Он – великое сокровище, чистый адамант для каждого просвещённого ума!

– Он – воплощённый образ… Окаменевшая жизнь, сама собою вознёсшаяся к поэтическим эмпиреям…

– Нет, голубчик, тут уж не до поэзии! Воплощённый научный факт, вот что это такое! Сей камень требует наисерьёзнейшего подхода! И, разумеется, рачения! Не дай бог османы нападут или горцы сделают набег, что тогда? В столице, только в столице ему место, а не в этой церковке, только там можно быть за него спокойным!

…Обедали, всё ещё находясь под впечатлением от увиденного.

Затем разбрелись кто куда: Раевский-старший, Рудыковский, Гераков и мисс Мятен разошлись по своим квартирам, дабы предаться послеобеденному сну, а Пушкин, Раевский-младший с сёстрами и компаньонка Анна Ивановна от нечего делать отправились фланировать по станице. Через полчаса выбрались к морю и двинулись вдоль берега.

– Волны много меньше против утреннего, – заметила Мария. – Похоже, стихия готова усмириться.

– Даст бог, завтра сможем переправиться, – выразила надежду Софья. – А то ведь обидно: Керчь и Ени-Кале отсюда видны как на ладони, а второй день остаются недосягаемыми.

– В самом деле, как на ладони, – согласился Пушкин. – Однако же видит око, да зуб неймёт.

И протянул руку над пенисто накатывавшими на песок волнами:

– Кабы здесь возвели мост, не пришлось бы ждать. И ведь могущественные царства властвовали над этими берегами, а соединить их не сподобились. Надеюсь, наши государственные умы рано или поздно сподвигнутся на подобный прожект. Для путников выйдет большое облегчение.

– Вздор, – возразил Раевский-младший. – Невозможное мечтанье.

– Отчего же?

– Мостов этакой длины не строили и величайшие империи мира. Даже при технической возможности построения оного – всё равно: на целый век вперёд никакой казны не достанет

– А что же тогда сказать о египетских пирамидах? И о прочих чудесах света, возведённых в незапамятные времена?

– На то они и чудеса: как были загадкой, так и поднесь ею остаются… Разве только у древних правителей веками царило благоденствие, и им не приходилось вытрясать мошну на непрестанные противоборства с тем или другим неприятелем. У нас не так, тут уж не до грандиозных прожектов.

– Тоже верно, – кивнул Пушкин. И, вздохнув, выразил надежду:

– Может, если России посчастливится обретаться одно или два столетия без войн, то наши потомки сумеют возвести мост.

– Хорошо бы, но сие подобно сказке. Нам для начала хотя бы черкесов окончательно усмирить. А потом ещё и Порту потеснить куда подале…

– Какой ты, право, скептик, – попеняла брату Мария. – А я верю, что потомки станут мудрее и найдут способ, как жить в мире со всеми. И мост построят.