Псевдобомбист, лысая Люстра и небесный Царьград

– Это по какому праву каждый встречный-поперечный поднимает руку на беззащитных девушек?

– Да он, наверное, женоненавидец! Хочет свою силу показать! Знает, что ему за это ничего не будет, вот и куражится, варвар бессердечный! Смеётся над нами, растерзанными горем!

– Субчик нахрапистый!

– Со всех сторон мужики издеваются над нашими страданиями! Творят что попало хуже фашистов! Потому что они без исключения негодяи и мерзавцы, привыкшие к безнаказанности!

– Хватит, натерпелись мужского скотства!

– Он такой же, как все! Даже хуже!

– Мужлан своей масти! Хамское существо, грубое, как полено! И ещё глядит нагло, словно перед ним не люди, а инфузории!

– Сам он инфузория! Пусть лучше на себя посмотрит: садюга домостройный без стыда и совести!

– Долбогрёб!

– Чувахлай хабальный!

– Лашпет!

– Кракалыга!

– Выблевок чипидросный!

– Тупиздень оторванный!

– Лободырь!

– Да что с ним растабары попусту растабаривать! С таким человеком даже рядом находиться – себя не уважать! Ему поднеси стакан человечьей крови – он залпом выпьет, а потом ещё попросит добавки! Я не удивлюсь, если у него каждое слово заранее рассчитано и отрепетировано!

Гражданина Бесфамильного, наверное, завалило бы с головой этими криками, как заваливает невезучего путника снежная лавина, если б одна из девушек не побудила своих кипевших гневом товарок разрушить границу между словом и делом, взметнув над толпой звонкий и решительный призыв:

– В самом деле, что мы на него смотрим, девчата? Если нет на гада закона, это ещё ничего не значит! Мы сами не должны оставить его в безвозмездности, чтобы он вышел сухим из воды! Бейте паскудника!

После этого к бывшему командировочному потянулись десятки нетерпеливых рук. Его схватили за волосы и одежду, дёргая одновременными усилиями в разные стороны, будто пытаясь разорвать на клочки. Всё у него перед глазами стало вертеться и подпрыгивать среди мелькания рук и ног, и кровожадных оскалов. «Может, эти горлопанки – извращённые плоды моего расстроенного воображения? – вспыхнуло и затрепетало у Бесфамильного в мозгу. – Может, мне пора обратиться к врачу или ещё к кому-нибудь?» Впрочем, додумать эту мысль до конца он не сумел: слишком уж воинственно и непримиримо его царапали, щипали, кусали, били по голове дамскими сумочками и пинали острыми каблучками. До тех пор, пока в голове у него не стало пусто и гулко.

Дальше он ничего не помнил, поскольку ощутил под собой бездонную глубину и пустоту. Бывший командировочный не стал цепляться за ускользавшее сознание, и камарилья лысых и безбровых девушек осталась за пределами его восприятия.

Возможно, нападение упомянутых несуразниц явилось всего лишь очередной прискорбной, но не содержавшей в себе судьбоносного значения случайностью в ряду прочих недоразумений, свалившихся на голову гражданина Бесфамильного, и он непременно подумал бы об этом, если б успел. Впрочем, не исключено, что всё обстояло ровным счётом наоборот, и произошедшее нельзя было предотвратить, так же, как невозможно предотвратить наступление дня и ночи: мог бы и в подобном ключе сформулировать это для себя бывший командировочный. Однако он не успел угнаться за вышеприведёнными соображениями и ничего не сформулировал, ибо погрузился в темноту и утратил мыслительные способности.

Глава третья. Ещё одна странная девушка

– Ах, милая Глэдис, все пути ведут к одному.

– К чему же?

– К разочарованию.

Оскар Уайльд. «Портрет Дориана Грея»

Одно дело если человек уплывает по волнам бездумности самостоятельно, точно получает кратковременный отпуск вместе с путёвкой в снотворное царство отдыха и сказочных превращений; и совсем другое – когда его умственную деятельность выключают насильственным образом, посредством ударов по голове и прочим жизненно полезным частям тела. Тут уж не до путешествий среди райских кущ и разных иллюзорных наслаждений. И не до приятного пробуждения, само собой.

В силу упомянутых причин нельзя сказать, что возвращение Бесфамильного к действительности сопровождалось положительными эмоциями. Разве только напоследок причудилось, будто чем-то неопределённым опахнуло его лицо, как если бы ночная птица проскользнула над ним сквозь свободное место в атмосфере. Но причудиться ещё и не такое может после долговременного пребывания в бессознательном сумраке и тишине, подобной молитве приговорённого к смерти. А затем он вдруг подумал: «То ли пора переходить к действиям и брать быка за рога, то ли я ни жив ни мёртв, словно вещь. Хотя, наверное, это оказалось бы к лучшему – взять и чудесным образом превратиться в неодушевлённый предмет: во-первых, потому что предметам не свойственно испытывать боль и досаду, и неудобства, и разные трудности, а во-вторых, потому что им отведена природой гораздо более растяжимая жизнь, чем людям. Впрочем, если среди бессчётных слоёв своей личности человек способен отыскать что угодно, то, пожалуй, и мне следовало бы копнуть поглубже – может, удастся нащупать собственное предметное начало… или на худой конец беспредметный замысел…»

С этой полузавершённой мыслью бывший командировочный открыл глаза в незнакомой квартире. И с удивлением обнаружил себя лежащим на плюшевом диване, раздетым до трусов и укрытым клетчатым шерстяным пледом. Во всём теле царили слабость и ломота; после побоев оно наверняка было сплошь покрыто кровоподтёками и ссадинами. Да и нос изрядно побаливал. И левая щека. И правое ухо.

Рядом с Бесфамильным сидела вполоборота лысая девушка с розовыми от молодости щеками и маленькой ямочкой на подбородке, но без бровей – и смотрела по телевизору ток-шоу «Выйти замуж по-быстрому». Она беззвучно шевелила губами, словно подсказывала участницам передачи правильные ответы на вопросы телеведущей, время от времени легонько подпрыгивала на месте, простодушно огорчаясь и радуясь происходящему в эфире, постанывая и похихикивая, а один раз даже захлопала в ладоши. На вид незнакомке было лет двадцать или двадцать пять – с такой наружностью определить точнее не представлялось возможным.

Всё казалось неустойчивым, полувоздушным и лишённым внятности; всё призывало к неспокойствию и дисбалансу. От подобного у кого угодно закружится голова. Едва не закружилась она и у Бесфамильного, поскольку ничего, кроме страхов и сомнений, извлечь из своего текущего положения ему не удалось.

«Может, у меня бред? – предположил он, переведя взгляд на потолок с облупленной в нескольких местах штукатуркой, и опасливо пошевелил труднопослушными, как бы смёрзшимися пальцами на ногах. – Но ведь такого не бывает, чтобы бред продолжался и продолжался, не имея возможности дойти до крайней точки и закончиться хотя бы внутри себя. Если же всё, происходящее со мной, соответствует действительности, то это какая-то новая, сильно искривлённая действительность, не похожая на прежнюю. Она влияет на меня губительно, поскольку логика у неё тоже искривлённая, и я не знаю, где найти точку опоры, чтобы передвинуться в безопасную сторону и понять основные правила или сколько-нибудь правдоподобные закономерности. Нет-нет, о чём-то подобном я, кажется, уже думал на вокзале, и там подобный оборот чуть не привёл к драке… Всё-таки бред мне кажется более вероятным. Хотя непонятно, зачем всё это, за что и каким образом, просто уму непостижимо… Но если это действительно бредовая конструкция, тогда отчего я не представляю себя центром вселенной, вокруг которого должно всё крутиться? Отчего сохраняю способность рассуждать и сомневаться? Да и в конце концов, надо ли мне искать вменяемые объяснения и ковыряться в нюансах, вместо того чтобы стремиться к свободе воли и элементарной неприкосновенности? Вряд ли. Пусть я – лишь малый винтик в непостижимом мироустройстве, и сейчас расстановка случайностей оказалась не в мою пользу, но ведь никакое положение вещей не обязано существовать в догматической форме. Обстоятельства сильнее меня или мне со временем удастся оказаться сильнее обстоятельств – вопрос трудноразрешимый, но в любом случае я не флюгер и не перекати-поле, чтобы следовать за каждым веянием: право на собственное мнение пока никто не отменял. С другой стороны, лучше было бы обойтись без противоречий. Я, конечно, не против того, чтобы некоторые вещи в окружающем мире менялись, однако не вдруг и сразу, ни с того ни с сего и за здорово живёшь».

Неприятность неприятности рознь. Иная подобна пылинке, которая со стороны не видна, да выедает глаза. А если таких пылинок чересчур много, если из них собирается целая пыльная буря, то, наверное, лучше сразу ослепнуть, дабы не мучиться; тем более что в темноте слепой видит дальше всех. Но бывший командировочный, к счастью, не ослеп, иначе лысая девушка с ямочкой на подбородке осталась бы недоступной его зрению. Разрозненные факты и полупрозрачные догадки высвечивались из пустоты, подобно выныривавшим из пучины глубоководным рыбам – и существовали, и перемещались относительно друг дружки, однако слабо взаимодействовали между собой и не желали связываться в логические цепочки: собираясь вместе, они лишь ненадолго образовывали пёстрые клубки, а затем снова рассыпались вдребезги. После этого Бесфамильному в каждой мелочи снова начинала чудиться ни с чем не сообразная непреднамеренность.

«Пусть я не способен с абсолютной безошибочностью судить обо всех обстоятельствах, но кое о чём наверняка могу составить суждение, – попытался подстегнуть он себя. – Конечно, ситуация не лишена шероховатостей и, возможно, скрытых загвоздок, но это ещё не конец света. Пока ничто не свидетельствует о серьёзных осложнениях, а непонятности сами по себе не указывают ни на хорошее, ни на плохое, с ними надо разобраться, но не следует забывать, что без них вообще мало когда можно обойтись. По большому счёту, если из нагромождений образов я сумею вычленить себя одного, то не исключено, что мне удастся гораздо правильнее, чем сейчас, отразить в себе всё остальное. Да-да, главное – не утратить свои неотъемлемые признаки, а они, насколько можно судить, мною не утрачены. Чему я эквивалентен и кому симметричен – с этим определиться можно будет позже, когда отыщется проклятая точка опоры, и мне не придётся рассматривать себя как непостижимую личность, не имеющую оправдания. Хотя сегодня… или вчера? – да не важно – произошло чересчур много такого, чего я не ожидал, но в любом случае надо что-то делать, нельзя ведь лежать здесь до бесконечности, наподобие бревна или ещё какой-нибудь неодушевлённой крайности».

После вышеупомянутых умозаключений бывшему командировочному расхотелось сохранять неподвижность и молчание.

– Ы-ы-ым-м-мпс-с-с… – неопределённо простонал он только для того, чтобы обратить на себя внимание лысой девушки. И, коротко поёрзав ногами, повторил попытку:

– Ы-ы-ых-х-хм-м-м…

– Ой, ну наконец-то очнулся, – незнакомка, встрепенувшись, оторвала взгляд от телевизора. – Слава богу, а то я уж боялась, чё придётся вызывать «скорую». Ха, девки так тебя колошматили наперегонки друг перед дружкой, прям ваще, могли и убить нафиг!

Бесфамильный поморщился от дребезга её голоса, показавшегося чрезмерным. Затем попытался выдавить из себя улыбку, но у него не получилось. Тогда он осторожно погладил лицо ладонями и спросил:

– Где я?

– Дома у меня. Я же тебя тоже сначала валтузила вместе со всеми, а потом стало жалко. И ещё я подумала: убьём ведь, ёлы, а может, это и не ты давал объявление в газету. Ну, короче, домой тебя забрала. Всё равно уже стало ясно, чё никакого кина там снимать не собираются, незачем было оставаться. А я живу рядом. Но, конечно, сама не справилась бы тебя, конягу такого, упереть на горбу. Хорошо, девчонка помогла, тоже лысая дурища, хоть и незнакомая. Кажется, она была обкуренная, да ещё и лесбиянкой оказалась – я потом еле отделалась от неё. Короче, ужас, блин-нафиг! Прям-таки день приключений!

– А ты вообще кто такая?

– Я кто такая? – она мотнула головой, точно лошадь, хлебнувшая гнилой воды. – Лучше скажи, ты-то сам кто такой?

– Ну, кто такой, кто такой… Человек я.

– Это понятно, что человек, а не ёжик. Я тоже человек. Люстра.

– Не понял, – удивился он, глядя на лысую девушку как бы сквозь замутнённое стекло. – Люстра, хм-м-м…

Бесфамильный сел, спустив ноги с дивана. И передёрнул плечами, словно ощутил внезапный сквозняк, заструившийся сквозь его неплотно прикрытое умственное пространство. После чего два раза тихо кашлянул для деликатной видимости – и снова спросил:

– Как это – люстра?

Он пытался прочесть во взгляде девушки что-нибудь успокаивающее, но там было намешано столько всего, что из этого ералаша не извлекалось ни малейшей конкретики.

– Ой, – хихикнула девушка, – конечно, ты же ничего обо мне знать не знаешь. Люстра – это меня так прозвали во дворе. На самом-то деле я – Люська по паспорту. Но раз уж в детстве прозвали, то оно и прилепилось. А чё мне, кликуха не обидная: ну подумаешь, Люстра и Люстра, всё-таки полезный осветительный прибор, люстры бывают и красивые, правильно?