Гроб из Екатеринодара

Воспоминания о прежней жизни и сравнения с текущим моментом плавали, кружась и перемешиваясь в уме Скрыбочкина, подобно кускам белой и красной рыбы, аппетитно танцующим в кипящей тройной ухе, в которую остаётся только ширнуть горящей фруктовой палкой для вкуса да влить полстакана водки для душевности, а потом снять кастрюлю с огня и начать праздник желудочных ощущений и медитацию с песнями и плясками вокруг костра.

По ходу беседы Скрыбочкин неотрывно оглаживал взглядом Анжелику, в которой неукоснительно чувствовалась женщина, не отягощённая крепкими запретами устаревшей морали. Нет, супруга майора Сундукова не производила напрасных звуков и движений, а лишь с умеренной частотой подносила к пухлым губам бокал с вином, изящно оттопыривая мизинец с алым лаком на ногте, и этого было вполне достаточно, чтобы потерять голову. Скрыбочкину казалось, что ещё секунда-другая – и он сам заструится следом за своим взглядом, обезоруженный удовольствием созерцания представительницы слабого пола давно забытой белой масти. Наконец он не утерпел и обронил как бы между прочим:

– Гляжу, бабец у тебя окладистый, чистый пирожок с повидлом. Я б с ей – того… не против бы спознаться поближе.

В глубине по-кошачьи зелёных глаз Анжелики шевельнулась и спряталась согласная усмешка.

– Да ну её, – грустно отмахнулся майор, перекосоротившись, точно слова несвоевременными пальцами развели щекотку у него во рту. – Радости от неё никакой, честное слово. Лярва последняя, не хочется даже говорить, весь гарнизон знает.

– Не скажи. Женщина – она завсегда нужду сполнить не помешает, – возразил Скрыбочкин военкому Сундукову, остро ощущая под столом Анжеликины подвижные ноги, отчего всё его мужское естество наполнялось твёрдостью… Уже почти месяц, как он за выпивкой позабыл про слабый пол, а теперь организм требовал восполнения пробела.

Полковник допил стакан, поднялся и, прихватив в карман бутылку виски, повлёк призывно хихикавшую Анжелику на свежий воздух:

– Пойдем, милая, счас я тебе покажу всю свою достопримечательность. И никакая сила не помешает нам возыметь друг дружку, ежли ты не против.

– Очень неплохая мысль, – радостно захлопала ресницами белокурая красотка, и на дне её голоса Скрыбочкину сделалось горячо и взрывоопасно. – Сразу видно, что вы весьма достопримечательный мужчина.

– Стойте! – ринулся за ними майор Сундуков, тщась попасть в смутный просвет между столиками. – Мы даже контракт ещё не подписали! Я запрещаю этот адюльтер!

Скрыбочкин не стал ввязываться в препирательства, лишь выговорил сквозь зубы:

– Чем зазря напрашиваться на неприятности, нечаянный челувек, лучше веди себя правильно, без ужимков!

После чего свалил майора досадливым ударом в ухо.

Чувствуя в себе разлад и неопределённость, Сундуков подполз за помощью к затаившемуся на улице чернокожему капитану.

– Это произвол! – прокричал он срывающимся от возмущения голосом и мучительно стараясь придать своему телу максимальную убедительность. – На моих глазах непотребность и беззаконие! На ваших глазах! С моей непосредственной женой, с этой шельмой! Ни в одной стране такое не должно допускаться! Вызовите полицию, я требую защиты своих законных прав и обязанностей!

– Никто не придёт, – прозвучало в ответ.

– Почему?

– Я же предупреждал: это зомби, его пули не берут, – торопливо прошептал капитан, ощущая, как в его сердце железными кулаками стучится страх. И, не желая умереть на месте от недостойного чувства, скорым шагом пустился наутёк.

***

Держась за руки, Скрыбочкин и его спутница двигались расфокусированными шагами по улицам в мягком свете луны, звёзд и фонарей. Луна и звёзды были далеки и равнодушны, а фонари бежали следом за тесной парочкой, наперебой пожирая их двуединую тень. Впрочем, тень отрастала снова – ровно с той же скоростью, с какой её пожирали фонари, отчего размеры тени оставались безубыточными.

По дороге Анжелика покусывала Скрыбочкину туго набрякшую мочку уха и притворно артачилась:

– Ах, все мужчины такие ветреники! Наша встреча для вас – наверняка ничего особенного: одна среди тысяч. Ну признайтесь же, признайтесь честно!

Скрыбочкин признавался, со скромным видом склонив голову и безыскусственно отводя взгляд:

– Честно! Неправда твоя, красотуля! Я сразу – как глянул на твои коленки кровосочные – дак меня точно горячим колом в сердце штырнуло: теперь среди всего женского полу ты единственная мне взапомнишься, покамест я буду ходить живыми ногами по белу свету. Не нуждаться в тебе – это свыше моих челувеческих возможностей!

– Мне нравится вас слушать, но вы, наверное, говорите всё это ради красного словца, – хихикала Анжелика, показывая аккуратные перламутровые зубы и просачиваясь туманисто-мечтательным взором сквозь своего спутника, словно он являлся увеличительной линзой для распознавания не только близкозвёздных окрестностей, но и более далёких миров, среди которых может получать безнаказанные удовольствия любая женщина свободной воли.

– Красное словцо – всему начало, – напористо намекал Скрыбочкин. – А што дальше промыслится – дак то едино от нас двоих зависит, больше ни от кого. Потому любая словесность рано или поздно оказуется недостатошной, надобно же когда-нито и к действию приступать!

Она не унималась:

– Но я не могу так сразу, я приличная дама. Давайте сначала сходим в кино.

Даже если б в Анжелике с первого взгляда не угадывалась способность без следа пожирать имена мужчин, взамен перелицовывая страсти своих партнёров в более яркие цвета, бурно сгорающие и бездымные, то и всего остального, выявлявшегося беглой ощупью, Скрыбочкину было бы вполне достаточно. Потому он не задумывался о выражениях, а с потерянной головой влажно дышал ей в шею, жевал верхнюю часть её блузки и возбуждённо всхлипывал:

– В кино далеко отсюдова идтить. Хучь я, конешно, и не против, но – после, после… Шкуру крокодиловую хочешь?

– О, хочу, конечно!

– Будет тебе. Подарю. Как раз пригодится на чемодан для дороги… Вообще не так дорог подарок, как дорога любовь – энто не зря говорится в пословице, ты счас наглядно удостоверишься. Будет промежду нами красота в полном блеске.

– А вы странный. Ни на кого не похожий.

– Это да: непохожий, спорить не стану.

– Вы меня настолько невероятно взволновали, что сердце едва не выскакивает из груди. Вот, потрогайте, как оно сумасшедше колотится… Чувствуете?

– Ой, мамочка моя, чувствую! Просто бес его знает, до какой степени хорошо чувствую! Счас в обморок упаду и не встану!

– Нет, вы не падайте. Даже не вздумайте, я ведь вижу вас совсем другим, не разочаровывайте меня.

– Ладно, не буду падать, раз нельзя.

– Просто прелесть, какой вы брутальный!

– Не знаю, каковым кажуся со стороны, однак для тебя, красуня, – готовый хучь груздем в кузов залезть!

…Когда они добрались до кладбища и зашагали по смутным дорожкам среди памятников, сворачивая то влево, то вправо, блондинка примолкла. Склонив голову набок, она некоторое время слушала чуткое молчание ночи. А потом тревожно поинтересовалась, перейдя наконец на «ты»:

– Послушай, а ты и в самом деле зомби?

– Навроде того, – ответил Скрыбочкин, с задумчивой улыбкой распугивая москитов под её платьем. – Случалось заради служебной необходимости и гнидой оборачиваться, и по линии безопасности работу сполнять. Много чего было давным-давно тому назад, у меня и памяти навряд настачится на каждую скривлённую пертурбацию. А теперь – вишь, как судьба розпорядилася: начисто лишила меня прежнего обличья перед людским мнением. Ничего, трава и цветы – они тоже вырастают из грязной почвы, и это не мешает им тянуться до чистого воздуха и солнечного света… О, гляди, вот и мой склеп. Да не пужайся, это же вполне отличное место для любого хорошего челувека, сухое и располагающее. Давай заходь, не стесняйся.

– Но сегодня такой прекрасный вечер! Может, погуляем ещё немного?

– Потом-потом погуляем. Сначала в гости до меня зайдём для лучшего знакомства. А то поздно уже, да и скоро дождь, наверное, будет.

Их взгляды встретились и погрузились друг в друга. И Анжелика шагнула вслед за Скрыбочкиным в неясное для зрения, но многообещающее пространство.

Ему хотелось позабыть свой подлинный образ и плакать от этой потери светлыми слезами; но слёзы начисто отсутствовали в его организме. Для них просто не оставалось места из-за переполнявшей Скрыбочкина и стремившейся выволдыриться наружу нечеловеческой жажды женского тепла.

– Счас я буду тебя исследовать с подробностями, – сказал он до хрипоты честным голосом, крепко обхватив Анжелику обеими руками и притиснувшись к ней всем телом.

– Да, да, да, исследуй меня! – раскрыла она губы навстречу этому новому для себя человеку. – Изучи мои закоулочки!

– Изучу-изучу, не сумневайся… – с горячими присвистами и всхрапываниями Скрыбочкин принялся нетерпеливо покусывать её уши и щёки, шею и плечи, сделавшись похожим на сатира, соблазняющего вечнозелёную дриаду.