ДЕРВИШ: иногда я умираю по воскресеньям
– Друг, иди сюда, помоги!
Продрав глаза, я нехотя вылез из автобуса и поплелся в их сторону.
– Нариман, что стряслось? – начал было я. – Может, поедем?
– Заткнись, насос, – противным голосом пригрозил один из незнакомцев и тут же скомандовал: – Подвали-ка сюда.
В руках у второго я увидел пистолет, и мое сердце екнуло.
– Нариман, – тихо произнес я, – мы же с вами обо всем договорились?
Незнакомец с пистолетом подошел ближе:
– Котлы золотые или липа?
– Что? – не понял я, и тут же мощный удар рукоятью пистолета по голове свалил меня с ног.
Нариман начал что-то быстро говорить по-киргизски, двое, перебивая друг друга, похоже, возражали ему. Завязался спор. Я почувствовал, как горячая струйка крови устремилась мне за воротник, потом побежала по груди вниз в направлении пупка.
Первый подошел ко мне, присел на корточки и спокойно произнес:
– Лапотник давай сюда, котлы, болт и побрякушки с рубахи. Мобила есть?
– Нет у меня телефона.
Я вытащил бумажник, снял запонки и кольцо. Попытался снять часы, но у меня ничего не получилось, я просто не знал, как расстегнуть браслет. Второй, тот, что с пистолетом, наклонился ко мне и ловким движением руки стянул часы. Потом подошел к автобусу и рассмотрел добычу в свете фар.
– Котлы потянут тысячи на три баксов, болт – тысяч пятьдесят теньгой легко, а эти стекляшки с рукавов нужно смотреть, может, брюлики.
Первый вынул из бумажника деньги, потом две кредитки:
– Слышь, лох, – обратился он ко мне, – на картах есть бабки?
– Брось карты, отследят нас, валить надо, – начал второй, потом произнес несколько фраз на киргизском.
– Здесь в сельсовете стоит банкомат, – возразил первый, – выдернем с карт деньги и уйдем.
– Может, лучше с банкоматом уйдем?
– Вот с банкоматом отследят, а с баблом – беглого шакала. Кому ты нужен?
– Мужики, – попытался я влезть в беседу, – не мое это все. Сам залез в квартиру и увел. Не знаю я коды карт, и вообще все вещи не мои.
Все трое рассмеялись. Потом первый поднял меня на ноги и со всей силы ударил под дых. Острая боль разлилась по всему животу, я снова упал на колени, потом меня вырвало, и я повалился набок.
– Сейчас все вспомнишь, лошара.
Стволом пистолета второй приподнял мой подбородок. Я попытался встать, опираясь на руки, но правая скользнула в луже рвоты, и я повалился в сторону бандита. Что-то щелкнуло у моего горла, и раздался выстрел.
* * *– Хотите сказать, что вы умирали два раза? – произнес усатый собеседник, гася сигарету в стеклянной пепельнице.
– Я понимаю, что вам трудно в это поверить, но умирал я гораздо больше, чем два раза, – с тоскливой ноткой ответил Макс, наливая кипяток в чашку с пакетированным чаем. – Я умирал так часто, что иногда даже не мог сообразить, что со мной происходит.
– Макс, вы меня простите, но это уже не смешно. Даже если я и напишу эту статью, опубликовать ее все равно не смогу, – мужчина снял очки и потер переносицу. – Ни в одной приличной редакции не станут меня слушать, место такому материалу в каком-нибудь провинциальном желтушном альманахе, но никак не на первой полосе республиканского издания.
Собеседник взглянул на часы и попытался встать с кресла, но Макс движением руки усадил его на место.
– Вы уже опоздали на свой скоростной до Алматы, а у меня осталось максимум пять часов, так дайте мне возможность рассказать вам историю до конца. Может получиться так, что это мой последний вечер, а для вас это всего лишь один из воскресных. Согласитесь, были у вас вечера и бездарнее сегодняшнего. А я уверен, что у вас есть все шансы прославиться за счет этой истории.
– А вам-то зачем все это? – поинтересовался интервьюер и добавил: – У меня будет слава, а что получите вы?
– Когда ты проходишь через такие события, то переосмысливаешь свою жизнь, и не раз. – Макс громко отхлебнул горячего крепкого чая. – В детстве я много читал о неопознанных летающих объектах и, конечно же, как любой мальчишка, мечтал увидеть такое чудо собственными глазами. Но однажды мой дядя, с которым у меня были очень доверительные отношения, спросил меня, а что будет с тобой потом? Просто представь, ты увидел чудо, о котором другие даже не догадываются. Естественным стремлением будет поделиться увиденным с окружающими. Но готов ли мир услышать это, а тем более принять это за правду? Более того, кем будешь ты в глазах окружающего мира? Сумасшедшим. Мир не любит людей, не похожих на других. Вспомни историю Иисуса. Позже я много думал об этом, а потом стал бояться увидеть в своей жизни что-то необычное и необъяснимое. И поэтому после третьей своей смерти я перестал стремиться попасть в свою изначальную жизнь. Я отпустил все. У меня нет привязанностей и привычек, я не обременен какими-либо вещами. Я мог ездить на раздолбанном велосипеде и собирать цветные металлы по мусорным бакам, а через неделю надевать белоснежную сорочку за четыреста долларов и садиться на заднее сиденье представительского лимузина. Единственное, что у меня осталось, – надежда. Надежда на то, что этот раз будет последним, и мне уже неважно, кем я останусь, кем я встречу последний в своей жизни рассвет, а самое главное, какой из моих рассветов окажется последним. Помните, в школьные годы ходила по классам такая шуточная анкета? Все одноклассники отвечали на поставленные вопросы очень серьезно. Ну а самым приятным моментом было, конечно же, чтение чужих ответов, ты как бы безнаказанно копался в чужой жизни. Так вот в этой анкете всегда был такой вопрос: «Если бы вам осталось жить всего один день, что бы вы сделали?» Каждый пытался придумать что-то очень необычное, оригинальное, чтобы все оценили его ответ. Так вот, несколько лет подряд я жил этим последним днем. Вы даже не представляете, через что я прошел. И однажды настал тот момент, когда я перестал бояться встречи с НЛО из своего детства и решил во что бы то ни стало поделиться с окружающим миром своей историей. И поэтому вы получите известность, а я освобожусь от этого потока информации, который буравит мой мозг на протяжении многих лет. Такой ответ вас устроит?
Усач задумчиво посмотрел куда-то вверх, потом перевел свой взгляд на Макса и, наконец, ответил:
– При одном условии, о котором я уже говорил: стопроцентные доказательства вашей правдивости.
– Всему свое время, друг мой, всему свое время.
Макс пододвинул к себе диктофон и продолжил.
Алан
Тугой ревущий гул в ушах стал менять свою тональность. Создавалось впечатление, будто Королевский камерный оркестр шел армейским строем из левого уха в правое, а потом обратно. Я попытался открыть глаза, но молочная пелена заливала их до острой боли. Теперь я осознавал, что все повторилось вновь, радовал лишь один факт: я живой. Сквозь пульсирующие звуки фальшивого фагота наружу пробивался человеческий голос. Сперва это было неразборчивое бурчание, но с каждой секундой голос становился все отчетливее. Это как своеобразный подъем с глубины: появление более высоких частот в голосе и понимание слов.
– Ты что там, уснул? Спускай свою задницу вниз! Алан, хватит, не дури…
– А-а-а-лан, – протяжно произнес я, и довольная улыбка самопроизвольно растянулась на всю ширину моего рта. – Надеюсь, хоть не рыжий…
Я открыл глаза, и молоко пробуждения стало растекаться от зрачков в стороны. Картинка начала приобретать формы и цвета. Еще пара мгновений, и я увидел синее чистое небо, голубя, мирно сидящего на металлической перекладине, мигающую красную лампу где-то в стороне от меня. Я глянул вниз, и процесс восстановления зрения ускорился в тысячи раз, улыбка замерла, а через секунду превратилась в гримасу ужаса. Где-то далеко внизу маленькими бусинами сновали автомобили, а черные точки, насколько я сразу же понял, являлись людьми. И вновь голос пронзительно гаркнул:
– Алан, у тебя там все в порядке?
– Да хрен его знает! – заорал я во всю дурь, которую смог аккумулировать в своем горле. – Где я?
Раздался хрипловатый смех:
– В кабине, крановщик ты рукозадый! Ты куда чан с бетоном сбросил?
Далее, перебивая, зазвучал другой голос – негодующий, с легким южным акцентом:
– Десять сантиметров! Слышишь? Десять сантиметров от моего «Крузака», ты в рубашке родился, урод!
Из репродуктора вновь раздался первый голос:
– Спускайся, смена окончена досрочно. Только без приключений, просто переставляй ноги вниз!
Сколько я себя помню, столько же и боюсь высоты. Стремянка в шесть ступеней – предел моей храбрости, поэтому спуск с башенного крана оказался очень долгим и изнурительным. Ступив на твердую поверхность, я сделал несколько шагов, и ноги подкосились сами собой. Пятой точкой я угодил аккурат на небольшую стопу гипсовых плит. Ко мне подошел низкорослый круглолицый азербайджанец с пышными усами.
– Алан, дорогой, что с тобой сегодня происходит?
В ответ я только пожал плечами, пытаясь по окружавшим строительную площадку зданиям определить свое местоположение. Проходящие мимо рабочие здоровались с краснолицым усачом, называя его Афик. Я тут же решил взять ситуацию под контроль:
– Афик, дружище, – начал я, заглядывая бригадиру в глаза, чтобы понять, какова между нами ментальная связь. «Дружище» было воспринято спокойно и скорее положительно. Для пущего драматизма я тяжело вздохнул и продолжил:
– Я так плохо себя чувствую, что, боюсь, не встану на ноги без чужой помощи.
– Я так и понял, – с отцовской заботой в голосе отозвался Афик. – Ты иди к себе в общагу, приляг. На неделю снимаю тебя с работ, будешь получать по минимальной ставке, но, по крайней мере, деньги будут. В понедельник возвращайся и поговорим.
Я решил подыграть и, затуманив свой взгляд, тусклым голосом произнес:
– А где общага? Какая у меня комната? В голове просто вата.
– Карим! – крикнул Афик и махнул рукой парню, раскладывавшему флажки на приступке бригадирского домика. – Карим, иди сюда!
Карим проводил меня до общежития, по дороге устроив быстрый экскурс по строительной площадке и поведав, кто где живет и кто чего здесь стоит. Довел до комнаты, принес стакан сладкого чая и ушел. Похоже, с Афиком мы находились в дружеских отношениях: в моей комнате проживало всего три человека, в соседних же комнатах насчитывалось до двадцати жильцов. Неделю я провел, как в санатории. Утром со всеми ходил на завтрак, днем на обед, вечером на ужин и в комнату, где показывали фильмы. Целыми днями я шатался вокруг общежития, курил со сторожами, пытался продумать план будущих действий. Сейчас у меня не было ничего: ни денег, ни связей, ни транспорта. А находился я в Алматы.
Воскресным вечером все собрались в комнате отдыха: кто играл в нарды, кто зависал в телефоне, я же дремал в старом кресле. Сосед по комнате увлеченно переключал телевизионные каналы в поисках подходящей программы.
– Сегодня в районе населенного пункта Анар Акмолинской области был найден труп известного карагандинского бизнесмена Романа Узельмана, пропавшего неделю назад. По предварительным данным, смерть наступила в результате огнестрельного ранения в голову…
Я вздрогнул и в два прыжка оказался рядом с телевизором, жестом показав соседу прибавить звук.
– Как бизнесмен оказался на берегу озера и не было ли это похищением, выясняют следственные органы. Мы будем следить за ходом расследования. Анар Кагурова, «Новости Алматы».
Я вышел на улицу. Погода стояла теплая, на небе не было ни облачка, звезды едва виднелись сквозь пелену городской иллюминации. Отойдя от здания общежития, я уселся на скамью неподалеку от сторожевой будки. Сотни вопросов буравили мой мозг. Что делать дальше? Почему своей смертью я причиняю столько горя совершенно незнакомым мне людям? С кем можно поговорить об этом? Кто знает, что со мной происходит? Может, мне нужно в больницу, к психотерапевту? Может, мне бы помог сеанс гипноза?
– Алан! – окликнул меня голос из темноты.
– Кто это? – обеспокоенно откликнулся я. – Выйди на свет.
– Ты какой-то странный, Алан, – голос приближался.
Из темноты показался округлый невысокий силуэт. Это был Афик, он шел в мою сторону, на ходу застегивая ширинку. Живот был большой, а руки коротковатые, поэтому процесс застегивания несколько затянулся. Он подошел ко мне, остановился и, справившись, наконец, с последней пуговицей, коротко выругавшись по-азербайджански, уселся рядом.
– Как ты, друг?
– Я не знаю, что-то происходит со мной, но объяснить этого я не могу.
– После смерти Назым ты сам не свой, – Афик по-дружески хлопнул меня по ноге. – Прошло уже больше года, а ты никак не становишься лучше. Что мне сделать?
Я взглянул на прораба, и мне захотелось выговориться, рассказать ему все, что случилось за эту последнюю дикую неделю. Но как? Как я могу рассказать ему обо всем, он ведь не поверит мне. Лично я никогда бы в жизни не поверил в такую бредовую историю. Как вообще такое возможно?
– Может, тебе лучше уехать на родину? – предложил Афик.
– Я не знаю, смогу ли.
– Поживешь в ауле, подышишь воздухом детства, это очень помогает, – Афик взглянул на небо, затянулся и выпустил густое облако дыма. – Мне после Афгана очень помогло. Столько бесов было в голове, столько голосов. Пожил у родителей два года, потаскал кизяк, повозился с отарой, покосил сено, поговорил с мамой.
– Афик, – ответил я, – а если ты не чувствуешь ничего? Если каждый день проходит в ожидании смерти? Если ты каждое утро просыпаешься одиноким жителем планеты? Как быть?
– С тобой явно что-то происходит, – прораб повернулся и посмотрел мне в глаза. – Я не узнаю тебя, друг мой. Алан никогда не говорил таким языком. Откуда все эти слова? Я наблюдаю за тобою целую неделю и понимаю, что ты – не ты. Ты говоришь, как другой человек. Очень много слов я слышу от тебя впервые. У нас в общагах появилась секта? Это они тебе промывают мозги? Дружище, может, тебе нужна помощь?
На последних словах Афик схватил меня за плечи и встряхнул что было сил. Я чуть со скамьи не слетел.
– Да нет, – постарался я успокоить друга, – нет никакой секты, просто очень много мыслей в моей голове. Даже не знаю, откуда они берутся. Каждый новый день превратился в один бессмысленный день. Я просто жду, когда он закончится, потому что не уверен в завтрашнем.
Афик положил руку мне на плечо и по-отцовски продолжил:
– Я тебе скажу одну вещь, но только ты не воспринимай это как нравоучение, я старше и опыта у меня больше. Возможно, ты выкинешь все мои слова из головы, но что-то важное, хотя бы одно словечко, я в этом уверен, останется в глубине. Там, где живет мудрость.
Он бросил сигарету в урну и на выдохе помахал рукой, чтобы дым побыстрее рассеялся.
– Когда ты начинаешь относиться к своей жизни как к чему-то само собой разумеющемуся, как к тому псу, – Афик указал пальцем на спящую овчарку у ворот складского помещения, – жизнь может помахать тебе в ответ хвостом и никогда больше не лизнет тебя в щеку. А именно из этих щенячьих лизаний и состоит наша жизнь. Каждый день дает нам шанс изменить жизнь к лучшему, каждый день мы можем совершить самый важный поступок всей жизни. Но мы, как правило, трусим, потому что нам кажется, что впереди еще сотни, а то и тысячи таких дней. Вот ты говоришь, что каждый день проходит в ожидании смерти, так умри и появись новым человеком без всех этих черных ожиданий. Начни жить на все сто. Делай людям добро, получай от них добрые слова и отправляй эти слова дальше в мир. Когда человек улыбается, он чувствует счастье, а когда он чувствует счастье, он старается им поделиться. Ты любил свою жену, но жизнь сделала так, как сделала, и мы не вправе корить ее за это, потому что, сделав так, она изменила будущее сотни человек, которые дадут миру сотни капель добра. Иди в комнату и ложись спать. А когда проснешься, вспомни мои слова и сделай свой выбор, стань новым человеком. Если ты завтра оставишь на моем столе заявление об увольнении, я никогда не скажу в твой адрес ничего дурного, потому что я уверен, что завтра, как бы ты ни поступил, это будет правильно.
Сказать, что слова Афика произвели на меня впечатление, означало ничего не сказать. В комнату я влетел воодушевленный и окрыленный надеждой на светлое завтра. Прямо с порога обменялся парой фраз с соседями, чем вызвал удивление и улыбки на их лицах, включил чайник, выгреб из тумбы все припасы на черный день и пригласил их к столу.
– Тебе что, зарплату повысили? – удивился невысокий мужчина в зеленой майке и клетчатых шортах, чье тело было покрыто густой растительностью от плеч до самых пят. Единственным безволосым местом была его голова, вернее, темя и затылок.
Я обернулся в его сторону и, пожав плечами, ответил:
– Что-то типа того. Завтра будет очень большой день.
– А-а-а-а, – рассмеялся второй сосед, – вернули на кран? Поздравляю.
Все уселись и принялись дружно чаевничать. Мы шутили, смеялись и болтали ни о чем. Сперва выкурили мою пачку сигарет, а уж потом, как бы соревнуясь друг с другом, оба соседа начали угощать меня своими. Вечер пролетел незаметно. За окном стояла летняя тишина, и только далекие отголоски центральных проспектов города напоминали, что мегаполис продолжает жить своей ночной жизнью. Что же до меня, то моя жизнь наконец-то стала обретать какой-то смысл.
Давид и Глорья
Летнее утро. Что может быть прекраснее? Солнце поднимается рано, и все оживает с его первыми лучами. Птицы заводят свою суетливую трель, сперва это робкий возглас одинокого скворца, затем к нему присоединяются его друзья-соседи, и вот ты уже желанный гость на этом празднике жизни. Ничто так не поднимает утреннее настроение, как мягкий солнечный свет, льющийся сквозь витиеватые переплетения тюля, яркая зелень за открытым окном и пение неунывающих птах. В такие минуты я всегда вспоминаю свое детство. Малогабаритная квартирка на пятом этаже краснокирпичной пятиэтажки, открытая форточка, курлыканье голубей и звуки заводящегося трактора где-то внизу, за воротами коммунальной конторы. В этот момент меня всегда переполняло чувство бесконечного счастья. Летние каникулы, впереди весь день с его открытиями и приключениями – подготовленными или спонтанными. Чашка черного чая, бутерброд с маслом и обязательный просмотр захватывающего фильма. Как правило, во время летних каникул именно такой фильм шел по телевизору в районе одиннадцати утра. По-ребячески потянувшись в постели, я издал возглас, соединяющий в себе приветствие нового дня, радость пробуждения и наличие благостного утреннего настроения.
– Ну наконец-то! – прозвучало слева от меня.
Я дернулся, мгновенно подобрав под себя ноги и подтянув одеяло к шее.
– Слушай, а после двух бутылок ты выглядишь бодрячком. Регулярные тренировки?
Чуть раскосые темно-карие глаза, небольшой рот, весьма аппетитные губы, смоляные волосы, ровными линиями стекающие до плеч, длинная шея и практически отсутствующая грудь. Все остальное было прикрыто клетчатым покрывалом. Я поставил ноги на пол и поднял брошенные джинсы. После нескольких моих попыток не глядя попасть ногой в штанину, незнакомка, сведя брови, произнесла:
– Это мои, кинь их сюда.
Я послушно швырнул джинсы в ее сторону и начал осматриваться вокруг в поисках своей одежды.
– Твои на кресле, – она указала рукой в сторону двери, – там, где я их с тебя стащила. Ты что, совсем ничего не помнишь?
– Нет, – самопроизвольно вырвалось у меня.
– Та-а-ак, – протянула девушка, а потом с легкой усмешкой и удивлением добавила: – Может, ты и имя мое не помнишь?
– Ты, пожалуйста, прости меня, но, похоже, я и своего-то не помню.
– Да ладно? А выглядишь прям очень бодро и свежо.
Я встал с кровати, добрел до кресла, натянул джинсы и вышел из комнаты. В прихожей на вешалке обнаружил пиджак, обыскав его карманы, нашел бумажник. Внутри лежало несколько банковских карт, некоторая сумма наличными, водительское удостоверение и техпаспорт. Рядом с фотографией мужчины лет тридцати пяти – сорока я прочел вслух:
– Богданов Даниил Викторович.
Взглянул в зеркало и сравнил увиденное с фотографией в удостоверении. Неожиданный щипок за ягодицу привел меня в чувство.
– Айша, и после такой ночи это имя должно навсегда сохраниться в твоей голове, Даниил Викторович.
Я обернулся и в то же мгновение ощутил на своих губах всю сладость страстного поцелуя, признавшись себе, что ничего вкуснее в своей жизни не испытывал.
– Сегодня вечером в семь жду тебя в кофейне «У Коня», на набережной.
– В Астане?
– В Астане, приляг, проспись.
Она шмыгнула за дверь и захлопнула ее за собой. Я присел на пуфик в прихожей и обхватил руками голову, а потом резко на выдохе выкрикнул что-то невнятное, вскочил на ноги и бросился к окну в кухне. Я увидел закованный в бетонную оправу изгиб реки Есиль, набережную, немного футуристический пешеходный мост и левее, на противоположном берегу, огромное здание пятизвездочного отеля.
– Я в Астане, – сорвалось с моих губ.
* * *– Говоря откровенно, Макс, мне не совсем понятна эта ваша смерть, – Виктор вновь закурил сигарету, бросил на стол зажигалку и внимательно посмотрел на собеседника. – Какая-то нестыковка получается. Вы не попали в ДТП, не прыгнули с высоты, не нарвались на поножовщину, какова же причина вашей смерти?
– Мне очень приятно, что вы внимательно следите за моим рассказом, Виктор. Вот именно с этого момента я начал запоминать все мелочи и детали своей жизни. Вечером того же дня я отправился в Щучинск, там меня могла ждать очень важная встреча. Встреча с человеком, который мог мне поверить, с которым я наконец-то смог бы объясниться и рассказать обо всем том ужасе, который происходил со мной последние две недели.
– Почему же вы просто не позвонили ей? – спросил Виктор.
– Вы смотрите на меня в упор и не верите ни одному моему слову, а предлагаете, чтобы человек поверил незнакомому голосу, рассказывающему все это по телефону? – Макс криво улыбнулся и развел руками.
– Так почему же вы умерли на этот раз?
– Я узнал причину своей смерти немного позже, после роковой встречи с проводником Глорья.
– С каким проводником?
Щелкнул механизм дверного замка, и Макс рухнул на пол. В комнате стояла тишина.
Виктор заглянул под стол:
– С вами все в порядке?
Макс присел на корточки, потом осторожно выпрямился и, стараясь создавать как можно меньше шума, подошел к двери. Взялся за дверную ручку и потянул ее на себя: дверь оказалась запертой.
– Наверное, сквозняк, – пробормотал он.
– Вы кого-то ждете? – вслушиваясь в тишину, шепотом спросил Виктор.
Макс вернулся, сел в кресло и наклонился над столом:
– Я же вам говорил, у меня очень мало времени. Мне нужно все успеть.
– Итак, вы отправились в Щучинск?
* * *В кармане пиджака вместе с документами и деньгами я обнаружил ключ от машины. Быстро закупившись продуктами в ближайшем маркете, я поспешил выехать из города. Вновь десятки вопросов буравили мою голову, я мысленно репетировал свое обращение к ней, хотел, чтобы было как можно меньше пустых слов с моей стороны, что, по моим же соображениям, могло бы убедить ее в правдивости сказанного. Это очень сложная задача. Как суметь расположить ее к себе и заставить поверить мне? Второй вопрос, который никак не хотел покидать мою голову: почему я умер на этот раз? Что произошло и в чем причина? Пока что ответ был только один: моя теория бесконечных перерождений, судя по всему, оказалась ошибочной. Получается, что в следующий раз я могу стать другим человеком не по причине своей физической смерти? Этому должно быть какое-то объяснение, ведь не один же я…
И в этот момент словно сотни небесных молний вонзились в мою голову. От этого озарения руки дрогнули, и машину стало кидать из стороны в сторону.
– Стоять, стоять! – заорал я во все горло. – Еще не хватало именно сейчас оказаться в Лондоне!
Преодолев сопротивление руля, я выровнял ход машины и съехал в ближайший «карман». Джип остановился, я выскочил наружу и стал нарезать круги возле автомобиля. Потом сел на асфальт, поднял глаза к небу и громко рассмеялся.
Действительно, я никогда не рассматривал вероятность того, что я не одинок в своей ситуации. Возможно, таких, как я, много, мне стоит только просчитать алгоритм их вычисления. Возможно, другие владеют большей, а может быть, и всей информацией касательно моего положения. Но как их найти? Как обнаружить подобного себе человека из миллиона людей, ежедневно окружавших меня? В горле мгновенно пересохло, и я с трудом сглотнул, потом встал, открыл заднюю дверь, вытащил пакет с продуктами, откупорил бутылку с водой и жадно, глоток за глотком, влил ее в себя. Открыв дверь багажника и выудив из пакета сэндвич, я расположился на заднем бампере. Ничто так не приводит мысли в порядок, как вовремя сделанный перекус. Через некоторое время я обратил внимание на одинокий силуэт, отделившийся от линии лесополосы. Он явно направлялся в мою сторону. Возможно, бомж или лесник, но кто бы он ни был, это явно человек преклонного возраста, судя по его фигуре и прихрамывающей походке. Я оглянулся и обнаружил, что мой автомобиль на стоянке один-единственный. На всякий случай я пошарил рукой за спиной и, нащупав что-то напоминающее баллонный ключ, подтянул находку поближе к себе. Силуэт приближался, и по истечении некоторого времени я убедился в своей правоте. Это был мужчина лет семидесяти с седой окладистой бородкой, в старом потертом брезентовом плаще, в брюках не первой свежести и коротких кирзовых сапогах. Его глаза прикрывал козырек замусоленной черной кепки. Мужчина остановился в трех-четырех шагах от меня и сквозь глубокую одышку произнес: