Лечение водой

– По сути дела, это тоже не дает ничего… Боже мой, как все это бессмысленно! Но с другой стороны вот эта премия. Все же деньги, как-никак. Впрочем, деньги для меня совсем не главное, ты ведь знаешь.

– Да.

– А только престиж. Вот за престиж я боролся всегда – это я совершенно точно могу сказать. И я смог бы отыскать людей, которые двинут меня в издательство.

– Да все понятно.

– С другой стороны, куда теперь, раз Молдунов раскритиковал роман. И понятно, что сам он ничего делать не будет в любом случае; чтобы куда-то дальше двигать. Даже если роман и напечатают.

«И все же надо, чтоб напечатали, – давит Костя себе внутри. – И чтобы премию дали». И после этого чувствует режущее сомнение – в том, что это произойдет. Вся эта игра… она слишком наглая и уверенная, чтобы ему просочиться и выйти победителем. Но может, он все-таки просочится?..

Костя, в конце концов, произносит, качая головой:

– Какой же все-таки мерзавец Уртицкий…

– Может, отнести в другой журнал?

– Где-то, где я публиковался… я мог бы, наверное… в периферийный какой-то… Но это будет уже не то, ты ведь понимаешь. А здесь… здесь кормятся те, кто влез уже. И можно вести вот такие игры. Но главное, Оль… разве те, кто тут сидит… разве они известны? Разве они чего-то добились? Опять тебе это говорю… Ничего они не добились. Просто место занимают… Кому нужно все, что они пишут? Пишут они туфту. Вторичный реализм, бессмысленный и кондовый.

– Игорь тоже носил стихи, – говорит вдруг Оля. – В журналы, в газеты. Не очень активно, но носил – и ничего не взяли.

– Игорь… Меркалов?

– Да. Или, кажется, в одном каком-то журнале взяли, небольшом… не помню уже, – доканчивает она.

– Ты общаешься с Игорем?

– Да. Уже больше года.

– Ну… Знаешь, он ведь особо никаких себе целей не ставит. Даже если и говорит обратное – в моем понимании, не ставит.

Тут Костя начинает объяснять – как же можно не стараться пробиться? А он знает – Меркалов посмеивается над его амбициями.

– Да. Ты, наверное, прав, – соглашается Оля.

– В чем я прав? Что мы с ним разные?

– И это. И то, что ты говоришь – что пробиться нужно.

– Я очень рад, что ты так думаешь. Но у нас с ним действительно разные взгляды вообще на все, Оль, считай…

– Но он, кстати, как-то обращался к Уртицкому.

– Ага! Слушай! Мне что-то известно об этом, – реагирует Левашов насмешливо-радостно. – Уртицкий тоже начал какую-то…? ну… у него, конечно, к каждому свой подход… ты не в курсе, чё там было?

Костя, на самом-то деле, даже и не допытывается – просто так спрашивает, – но Оля вдруг очень серьезно отвечает, что ничего не будет рассказывать, потому что свои разговоры с Игорем она никому не поверяет. И говорит Оля это так, словно специально дает знать.

– …Так же, как все, о чем мы говорим… останется между нами, Кость.

«Что-то здесь не то… Значит, у них очень близкие отношения… коли она так… Но с другой стороны, она и со мной хочет таких же… это выходит?» – тараторится в голове – уже просто по инерции, от всех кручений.

Испарина. Усталость. Он вдруг разом опять все это чувствует. И когда щурит глаза… «я концентрирую во взгляде всю свою изможденность». И еще он кое-что уловил… в Олиной интонации.

Они продолжают разговаривать.

– Ты еще кому-нибудь говорил об этом?

Костя отвечает: да, Левченко, если она имеет в виду кого-то из студии. Хотел выяснить: может, он в курсе чего-либо.

– А впрочем… я даже не знаю, зачем ему позвонил. Но он поклялся, что ничего не расскажет Уртицкому.

– Смотри, Кость. Он ведь в близких с ним отношениях.

Теперь позади Оли виднеется здание офисного центра – на той стороне улицы, до которой они уже доходили, но в отдалении; Левашов только сейчас обращает внимание на эту небольшую пирамиду, опрокинутую набок и сияющую каждым окошком. Фиолетовые и розовые квадратики, примкнутые друг к другу; розовых чуть меньше.

Одна из вершин пирамиды – на фоне темного, холодного неба.

У Оли звонит телефон.

– Слушай, можно я отвечу? А то уже третий раз звонят.

– Конечно.

– Давай тогда лучше попрощаемся.

– Прямо сейчас? – удивляется Костя.

Оля достает телефон, и он видит, что четыре кнопки, окольцовывающие маленький джойстик, тоже горят фиолетовым и розовым; чередуясь.

Как окна в офисном центре – забавное совпадение.

– Да, давай прямо сейчас… пока.

Она махает ему и отвечает по телефону, повернувшись уже спиной. Но ему кажется, что он услышал голос в динамике, совсем неотчетливый, но резкий – будто маленькая железная пружинка с треском распрямилась.

Костя разворачивается и идет по дороге, сквозь ощутимый ветер; и думает о том, как странно и внезапно они расстались. Он даже с толку сбит. Оглядывается один раз. Оля так и стоит на середине моста; она отошла чуть влево и разговаривает по телефону. И Левашов теперь может видеть подъездную площадку возле офисного центра далеко и стеклянный вход, который светится заваркой. Машины проезжают мимо так медленно, что, кажется, огоньки фар потихоньку оседают, прилипают к входу.

«Как внезапно мы разошлись…» – опять повторяет он мысленно.

II

«Мы как будто вели официальные переговоры о возможности отношений, – думает Костя, пока едет домой. – А теперь сделали перерыв».

Официальные переговоры… о возможности отношений. «Но я не хочу с ней отношений!»

Ну извини, я не живу с тобой и не вижу всего этого!

Он едет в поезде, и мысли крутятся в голове, как азартный, инерционный клубок. Веселые искорки – в жарко-воспаленном сознании; страшная, напаренная усталость уже приятна – он чувствует некоторое облегчение… Эта Олина фраза… Ну извини, я не живу с тобой и не вижу всего этого! «Это говорит, говорит! О многом говорит!..»