– Нет! Нет! Я не хочу! В глазах у него потемнело. Очнулся всё так же в сумерках, на той же лесной опушке.
А дома Анька огорошила его фразой: – Ты посмотри, старый, что у нас в спальне творится. А там старенькая китайская люстра совершенно изменилась.Исчезли аляповатые листья-отражатели около каждой из трёх лампочек. Вместо них появились три изящные куриные головки, литые вроде бы из той же пластмассы, совершено одинаковые. Точно такие, как у недавней пришелицы. Чудеса, да и только!
Путь дауна
Этот младенец, названный родителями Павлом, появился на свет в сорок девятом году двадцатого столетия. Совсем недавно закончилась ужасающая по своим масштабам мировая война. Для мамы новорожденного – Риммы Антоновны это были вторые роды. Двумя годами раньше она впервые испытала радость материнства. Недоброжелатели, которые в подходящий момент отыщутся почти у всех, шептались о ней: – Старуха ведь, а туда же!
И то сказать, второго своего сына она родила в сорок три года. С первым мужем Леонидом у них детей не было за весь немалый срок супружества – четырнадцать лет. Получив в сорок втором известие о том, что пропал её благоверный в действующей армии без вести, Римма только в конце войны сочла возможным ответить на ухаживания фронтовика, комиссованного после тяжёлого ранения.
Когда же в сорок шестом году первый муж, уцелевший в немецком плену, вернулся после сталинского фильтрационного лагеря, Римма уже носила под сердцем своего первенца – Геннадия.
Разбитую чашку не всегда удаётся склеить, а супружество – и подавно. Леонид, ещё на что-то надеясь, согласия на развод не давал, поэтому Римма со вторым мужем Николаем так и прожила всю жизнь в гражданском браке.
В ту же пору возникший любовный треугольник не мог не привести к встрече этих мужчин. На вопрос Леонида: – Ты кто вообще такой? Николай ответил : – Я – муж вашей жены.
К великой радости Риммы претенденты обошлись без рукоприкладства, оставив право выбора за женщиной. Но впоследствии Леонид не раз ей с горечью высказывал:
– На кого же ты меня променяла? Одумайся!
Римма перевела дух лишь, когда Леонид нашёл себе новую женщину. А жизнь подкинула новый «сюрприз» – у новорожденного Пашеньки обнаружились признаки синдрома Дауна: круглое лицо с маленькими глазками, полуоткрытый рот, в котором язык едва помещался. Голову Паша склонял влево, как будто к чему-то прислушивался. Ребёнок явно отставал в развитии. Ходить начал поздно, а говорить – почти в три года.
Крестить своих малышей супруги так и не решились по причине крайне негативного отношения властей к церкви. А поскольку Римма Антоновна, между прочим, была хоть маленьким, но руководителем – возглавляла пригородный плодоовощной питомник, то могла и работы лишиться за такие «вольности». Местные сатрапы церемониться бы не стали.
Старший Пашин братишка, Гена по малолетству как-то не осознавал ситуацию, но когда пошёл в школу, сверстники его просветили в этом вопросе. Один из ребят постарше, приблизившись к нему на переменке, произнёс сакраментальную фразу: – А у него брат – дурак!
Да ещё глаза при этом выпучил и рот разинул. Все захихикали. Гена бросился на «обличителя», но в этот злосчастный день был унижен дважды – бесчеловечным глумлением над глубоко личным и горечью несостоявшегося отмщения. Силёнок явно не хватило.
А поскольку ребята ещё только приглядывались друг к другу, то для Гены открылась печальная перспектива – стать изгоем. В этот день он шёл из школы домой и чуть не плакал, стиснув зубы, в перепачканном и слегка разорванном костюмчике. Тогда он почувствовал, что начинает стыдиться брата и даже его ненавидеть.
Это чувство в нём крепло и развивалось. Он теперь искал повода досадить чем-нибудь брату: мог запросто толкнуть посильнее, сбить с ног. Мог даже бесцеремонно отнять у малыша конфетку или яблоко.
Паша молчал. У него, как и у всех даунатиков, напрочь отсутствовала агрессивность. Постоять за себя он не мог. Ему часто доставалось от чужих пацанов, а Гена и не думал за него заступаться. Более того, он продолжал свои издевательства. Родители поняли, что Бог старшенького умом не обделил (учился тот отлично), а вот трусость и жестокость в нём они как-то не разглядели, что и повлияло впоследствии на Пашину судьбу.
А пока что Гена пошёл на новый виток предательства. Желая как-то поднять свою репутацию среди одноклассников, он объявил, что Паша ему неродной. Его, дескать, родители усыновили после смерти какой-то их знакомой. Никакого стыда за свою ложь он не испытывал, постепенно сам начиная верить в придуманное.
Однажды негодник, продолжая свои издевательства, разбил братишке камнем голову до крови, якобы во время игры «в войну». Отец, конечно, выдрал узурпатора ремнём. Гена попритих, но при случае шипел где-нибудь из угла потихоньку: – У-У-У! Идиотина!
Между тем Паша идиотом не был. Пока жива была бабушка, в прошлом учительница, научился с её помощью читать. Да не как-нибудь по слогам, а вполне бегло и осмысленно. А вот писать она его не успела выучить.
После её смерти Паша всё же САМ освоил это непростое дело. Правда, имея перед собой печатные тексты, писал он тоже печатными буквами. Самое удивительное – практически без ошибок. Уму непостижимо, как он этого достиг. Другие дауны и рядом с ним не стояли.
Однако, когда к десяти годам, его всё же отдали в первый класс, ничего хорошего из этого не вышло. Не было рядом бабушки с её дореволюционным педстажем, и учёба у Паши не пошла. Вскоре пришлось забрать его из школы.
Но теперь жизнь для Паши обрела новый смысл. Забыты были детские шалости. Он всерьёз увлёкся чтением. Полюбил исторические взрослые книги. Читал и перечитывал Яна, Югова, Шишкова, Фёдорова, что-то себе выписывая в тетрадку. Интересовался народной медициной. Собирал газетные вырезки о траволечении. При этом не забывал помогать стареющим родителям по дому – дрова заготавливал, печки топил, воду таскал, поскольку Гена уехал в другой город, поступив там в техникум.
Старший вернулся через четыре года другим человеком. О приставаниях к Паше не было и речи. Однако где-то в глубине души сохранилась червоточинка, которая вылезет наружу впоследствии.
А пока что Геннадий пошёл работать, женился. Постепенно и квартиру получил. А младший, получая крошечное пособие по инвалидности, всё время жил с родителями –пенсионерами.
Когда их не стало, Паша остался один в родительском доме. Но старший брат стал сдавать дом квартирантам, переселив младшего в ветхий флигелёк, где он прожил лет шесть. Печку топить для него проблемы не составляло. Научился и немудрёную пищу себе готовить из концентратов, приносимых Геннадием. Одна отрада была – книги, да старенький чёрно-белый телевизор.
Вот вам и дурак! Не каждый умный выдержал бы такие условия. Стал и Паша постепенно прибаливать. Однажды совсем слёг. Геннадий, скрепя сердце, забрал его в свою квартиру.
А когда Паше немного полегчало, брательник с женой быстренько спровадили его в дом инвалидов-психохроников. Мотив был такой: квартира маленькая, а их самих с детьми – четверо. Пятому места нет.
– Вот получу квартиру на расширение, заберу его оттуда – успокаивал свою совесть Геннадий.
Так Паша и оказался в обществе настоящих идиотов, кретинов и тому подобной братии. Что там происходило, трудно сказать. Несладко, видать, было. Снова слёг Паша. Делали ему операцию какого-то гнойника на бедре. Состояние больного после операции не улучшалось. Уход и питание в дурдоме этому не способствовали.
Когда Геннадий навестил брата, тот сказал ему: – Чувствую, что не выживу я здесь. Забрал бы ты меня домой.
Однако старший взялся уверять младшего, что дела его идут на лад, скоро он поправится. Его, конечно же, заберут… но немного позже. В последнюю их встречу Паша спросил брата: – Ты не знаешь, грачи прилетели уже?
– Кажется, прилетели, – рассеянно ответил тот.
– Это хорошо! – улыбнулся даунатик и прикрыл глаза.
Через два дня он умер. Случилось это на пасхальной неделе, в чистый четверг. Гоаорят, что души умерших в эти дни попадают прямиком в рай.
Здесь загвоздка в том, что Паша не был крещён! Пусть так, но душа-то у него была! И хотелось бы верить, что в небесной канцелярии сделали ему снисхождение за земные муки.