Пастушка королевского двора

– Вспоминать? – все тем же холодным тоном возразил Людовик. – Но это – неотъемлемое право всякого человека! Я очень редко пользуюсь им, потому что у меня мало приятных воспоминаний, но… когда слышишь рассуждения о морали…

Анна Австрийская снова опустилась в кресло и еле слышным голосом ответила:

– Годами молитвы, покаяния, сурового поста я обрела примирение с Небом и твердо верю, что Господь…

– Великолепно, – перебил ее король, – когда я доживу до вашего возраста, я тоже начну каяться. Ну а теперь я уж позабочусь, чтобы впоследствии было в чем каяться. Ничего не поделаешь, ваше величество: каждый возраст имеет свои задачи.

– Это – твое последнее слово? – с отчаянием воскликнула Анна, видя, что Людовик собирается уходить.

– О, нет! – ответил король. – Я еще надеюсь сказать много слов в своей жизни! Но в данный момент позвольте считать наш разговор оконченным. Я очень спешу. Как раз, когда вы так красноречиво говорили мне о необходимости сократить расходы, мне пришел в голову блестящий план устроить пышный турнир в честь возвращения Филиппа. Если хотите, я прикажу приготовить для вас место… – Людовик уже отворял выходную дверь, как вдруг на него налетела волна злобной шаловливости, и он договорил: – около Луизы де Лавальер!

Сказав это, король вышел из комнаты, резко хлопнув дверью.

Все в нем кипело и бушевало. Он твердо решил ответить на увещания матери устройством разорительно-блестящего турнира и пригласить почетной зрительницей Луизу де Лавальер. С этим он и отправился прямо к «пастушке».

– Наконец-то! – радостно воскликнула Луиза, увидев короля. – Как я истосковалась по тебе, божество мое!

– И я тоже, дорогая, – ответил он, нежно целуя руки подруги. – Но вся эта неделя так складывается, что я совершенно не могу располагать своим временем. Вот и теперь я забежал лишь на минутку. Хотел взглянуть на твои милые глазки и предупредить, кстати, что послезавтра, по случаю приезда герцога Орлеанского, будет устроен турнир, на котором обязательно должна присутствовать и ты!

– Людовик, что ты! – с ужасом воскликнула «пастушка».

– Нет, нет! Не пытайся отговорить меня: такова моя непреклонная королевская воля! – перебил испуганную девушку Людовик. – Мне надоели эта игра в жмурки, эта травля из-за угла, которой ты вечно подвергаешься. Пусть все видят, что я не скрываю своей дружбы, и если тогда кто-нибудь осмелится… Пока – всего хорошего, Луизетта, очень надеюсь, что мне удастся повидать тебя сегодня еще. Так, значит, послезавтра ты присутствуешь на турнире. Позаботься о туалете, он должен быть достоин королевской подруги! – и, еще раз поцеловав руку Лавальер, Людовик поспешно ушел, желая тут же заняться подготовлением задуманного турнира.

XII

Уже тогда, когда рабочие спешно занялись устройством амфитеатра вокруг арены турнира, любопытство придворных было возбуждено до последней степени; всем хотелось знать, для кого предназначается маленькая голубая ложа, примостившаяся хотя и сбоку, но на видном и почетном месте.

Все остальное было понятно. Всякий знал, что большая ложа с балдахином, расшитым серебряными лилиями, будет пустовать, так как королева-супруга не встанет с кровати, а королева-мать еще накануне уехала в Сен-Клу. Точно так же знали, что в ложе поменьше, балдахин которой расшит гербами Орлеанского дома, появится прелестное личико Генриетты Английской, что вокруг лож займут места высшие чины свиты обеих королев, а на скамьях сядут зрители рангом пониже. Но кто будет восседать в этой кокетливой голубой ложе, увитой вместо гербов живыми цветами и серебряными амурами?

Тот же вопрос не сходил с уст собравшихся вокруг арены в день турнира. Кто появится в этой ложе? Все пожимали плечами и не могли высказать хоть приблизительную догадку.

Уже раз прозвучали трубы, извещая зрителей о близости начала турнира, а в голубой ложе никого не было. При вторичном трубном сигнале взоры всех с жадным любопытством устремились к голубым занавесям, закрывавшим вход в ложу, и наконец те, кто сидел против таинственного гнездышка цветов и амуров, заметили, как голубые занавеси зашевелились, пропуская что-то светлое и сверкающее. Это «что-то» подошло к барьеру, и по амфитеатру волной пронесся возглас изумления: в ложе была Луиза де Лавальер!

Но сквозь ропот удивления, злобы, восторга и зависти сидевшие вблизи все-таки расслышали, как с бешенством топнула маленькая ножка Генриетты о пол своей ложи и как хрустнул веер, сломавшийся в судорожно стиснутых кулаках графини де Суассон.

– Ого! Открытый вызов! – шепнул Сент-Эньян виконту де Решикуру.

– Может быть, но как она прелестна! – ответил тот, не отрывая восторженного взора от стройной, девственной фигуры королевской подруги.

Действительно, Луиза была особенно прелестна в этот день. Платье серебряной парчи, богато отделанное алансонскими кружевами, выгодно облегало ее стройный, упругий стан и красиво выделялось на голубом фоне ложи. Диадема, усеянная крупными рубинами и бриллиантами, наполняла сиянием сложную прическу Луизы. Массивные браслеты рельефно оттеняли благородную округлость ее изящных рук, а три пунцовые розы, приколотые к левому плечу, подчеркивали своей бархатистой алостью нежный тон лица «пастушки».

– Что же это такое? – хрипло прошептала Барду графиня де Суассон. – Неужели… неужели… король… уже…

– Нет, Олимпия, этого не случилось, я имею точные сведения, – ответил Вард.

– Но что же это значит в таком случае?

– Это значит, что я был прав, предупреждая вас об опасности такого открытого образа действия. Ну вот, вы взвинтили молодую королеву, напустили старую на короля, а его величество, как и всегда, пошел напролом. Такие выходки только подстрекают его все больше и больше! Ей-богу, Олимпия; будь вы лучшим другом этой притворной добродетели, вы не могли бы сыграть ей в руку больше, чем всем своим поведением! Вы не хотите отказать себе в маленьких минутах мелкого торжества и этим уменьшаете шансы на окончательное. И я не удивлюсь теперь, если благодаря вам весь наш хитрый и сложный план торжественно провалится!

– Все равно я пойду до конца! – прохрипела Олимпия, задыхаясь от бешенства. – Но – тсс! – вот играют последний сигнал, сейчас начнется выезд!

Действительно, два пажа торжественно раздвинули грандиозный занавес, скрывавший въездные ворота, и оттуда медленно стали выезжать турнирные отряды.

Впереди всех ехал король Людовик – предводитель римлян. Весь закованный в золотые доспехи, он был истинным «королем-солнцем»! «Рыцари его отряда были в однообразных серебряных доспехах, и только ленточки разных цветов – цветов их дам, – украшавшие левую наручь, позволяли различать всадников.

Король медленно двигался во главе своего отряда к середине арены, и взоры всех присутствовавших жадно устремились к его наручи. И опять гул удивления пронесся по амфитеатру, опять злобно топнула ножкой Генриетта: левую наручь короля украшала наполовину сребропарчевая, наполовину голубая ленточка с приколотой к ней алой розой!

Впрочем, было одно существо, которое не обратило ни малейшего внимания на короля, а с напряженным вниманием искало кого-то в отряде серебряных рыцарей. Это была Беатриса Перигор, спрятавшаяся с разрешения Луизы за голубыми занавесками ее ложи и оттуда с жадным любопытством наблюдавшая за никогда еще не виданным ею зрелищем. Но и для нее, как для Генриетты, вдруг померк яркий солнечный цвет, когда на наручи герцога д'Арка она разглядела такую же зеленую с золотыми мушками ленточку, какая украшала вычурную прическу Христины де ла Тур де Пен. И как-то сразу зрелище потеряло весь свой интерес для бедной пичужки.

Вот выехал герцог Филипп во главе персидского отряда, за ним – герцог Конде в одежде турецкого султана, предводительствовавший рыцарями полумесяца, далее «индийский император» – герцог Энгиенский, и в конце – «американский король» – герцог де Гиз. Арена наполнилась яркими красками, сверкающими доспехами, экзотическими костюмами, а Беатриса ничего не видела, кроме зеленой ленты, которая в ее глазах приняла вид какой-то завесы, скрывшей от нее все происходящее.

– Ну, понравилось тебе, милочка? – спросила Луиза Беату, когда девушки вернулись домой.

– Да… было довольно интересно… – рассеянно, нехотя ответила спрошенная.

– Довольно интересно? – повторила Луиза, лицо которой пылало румянцем, а глаза сверкали счастливым огнем. – Дивно, чудно, восхитительно! А король… О, мой Людовик! Как он прекрасен, как он смел, как он величав! Вот истинный рыцарь, истинный король! Какое блаженство любить его и знать себя любимой им! Быть любимой королем, да еще таким королем!

– И так плохо вознаграждать его за любовь! – ворчливо кинула Беатриса, освобождая свою госпожу-подругу от парчового платья.

– Я тебя не понимаю, Беата! – заметила Луиза, пожимая покатыми плечами. – Я отдала королю все, что принадлежит мне самой, – свою любовь, свою душу отдам свою жизнь, если она понадобится.

– Ах, да на что мужчинам наша душа? – раздраженно возразила Беата. – Или, может быть, вы думаете…

– Беата! Ведь я просила тебя…

– Ну хорошо! Извольте… изволь: неужели ты думаешь, что королю понадобилась бы твоя дружба, если бы Господь послал тебе косые глаза, толстые губы, приплюснутый нос да в придачу еще лицо, изрытое оспой? Стал бы король рассматривать тогда твою душу! Ах, оставь пожалуйста! Не тешь себя вздорными иллюзиями! Пусть твоя душа чище и прекраснее ангельской, но – погоди! – Если ты еще надолго затянешь эту игру в пастуха и пастушку, то увидишь, как придет какая-нибудь смазливая развратница, у которой вообще не будет души, но окажется доступное тело. Ну-ка, не махнет ли король рукой на «душу» и не займется ли телом?

– Беата, ты просто пугаешь меня! – с грустью произнесла Луиза. – Такая молодая и так мрачно смотришь на вещи! Нет, я думаю, ты просто сама не понимаешь, что говоришь. Омрачить свои отношения к Людовику грязной и преступной любовью, променять тихие и чистые радости на бури нечистых страстей, закрыть себе путь к вечному спасению, оскорбить…

– Милая Луизетта, – не без ядовитости вставила тут Беатриса, – если я тебе не нужна, то не позволишь ли ты мне уйти? А то, когда ты впадаешь в такой пасторальный пафос, то мне начинает казаться, будто у меня в жилах скисает кровь!

Лавальер с улыбкой покачала головой и отпустила Беату.

Придя к себе в комнату, Перигор несколько раз в волнении прошлась по комнате, затем села к письменному столику, торопливо набросала несколько слов и велела лакею отнести записку к герцогу д'Арку.

XIII

– Ну-с, итак, официальная часть моего доклада кончена! – воскликнул Филипп Орлеанский, в общих чертах ознакомив короля-брата с результатами своей поездки. – А теперь позволь мне рассказать тебе об интересном открытии, которое я сделал в пути. Помнишь, я писал тебе, что мне попалась интересная девчонка? Вот, понимаешь, игра природы! Надо тебе рассказать, как все это вышло. Однажды я отправился один немного проехаться и вдруг слышу отчаянные крики. Я пришпорил коня, скачу и вижу: два здоровенных деревенских парня стараются схватить какую-то оборванную нищенку, а она отчаянно отбивается. Ну я налетел вихрем на молодчиков и благословил их парочкой ударов шпаги плашмя. Парни с ругательством бросились в лес. Тогда я и говорю спасенной: «Пожалуй эти негодяи опять нападут на тебя. Давай я провожу тебя до твоей деревни». Девчонка стоит и молчит. «Откуда ты? Как тебя зовут?» – спрашиваю. Девчонка при этом вопросе поднимает на меня глаза. Ну, брат, я чуть с лошади не свалился! В эти рваные лохмотья была облечена такая красавица, каких я не много встречал в своей жизни! А ты знаешь, что я могу похвастать некоторым опытом по женской части!

– О, да! В этом я отдаю тебе должную честь! – иронически ответил Людовик.

– Ну-с, – продолжала герцог, – смотрю я, как дурак, на цыганские глазища этой лесной красавицы, а она смотрит на меня и отвечает на мои вопросы: «Не знаю!» – «Да как же не знаешь? – говорю. – Где твой дом?» – «Везде!» – отвечает цыганка и делает правой рукой широкий полукруг по воздуху. И вот тут-то я открыл глаза еще шире. Должно быть, ветхие лохмотья цыганки не выдержали в борьбе с парнями и окончательно разорвались, обнажив грудь девчонки. А на груди – слева и справа – по родинке, безукоризненно правильно изображающей королевскую лилию!

– Да не может быть! – воскликнул заинтересованный Людовик.

– Уверяю тебя! Ну-с, я как-то уже не смог оставить цыганку на произвол судьбы. Не буду вдаваться в подробности и скажу просто, что я приказал отмыть и приодеть девчонку и доставить ее в Париж!

– Что же, если твоя цыганка действительно так красива, поздравляю тебя с открытием клада! – лениво произнес Людовик.