Очнись… Вернись…

Осанкою гордой, блистал на столе.

Те розы, что лежа, лежа на диване,

Не думали вовсе о горькой судьбе,

Они понимали, все то, что в стакане,

Хотя и красиво, но смертно вдвойне.

А розы, блистая в хрустальном стакане,

С усмешкою гордой глядя вокруг,

Сказали нескромно, тем, на диване:

– Умрете вы вскоре, от жажды и мук.

Но вот вышло Солнце, в окно посветило,

Сначала тихонько, ласково так,

Но все же оно, чем выше всходило,

Тем все сильней ваза грелась в лучах.

И вот, вскоре вовсе, в полуденном пекле

Вода закипела в цветном хрустале,

И черные розы, упали все вместе,

Завяли и умерли, вмиг на стекле.

Диван, где белые розы лежали,

Стоял дальше всех от края стола,

И розы в газете, ничуть не завяли,

А сладко дремали, в объятиях сна.

*****

В предверьи ночи, в час уходящего уж дня,

Когда на небе, появляются и звезды,

Над темным лесом – бледно-желтая луна,

На мир спускает, в наступившей ночи, грезы.

Блестящий свет, зажженных звезд вокруг собрав,

Усилив его призрачным сияньем,

Луна на землю, опускает нам,

В том свете дивное, любви всей, возлиянье.

Любовь дарованная, и в мерцанье звезд,

И в лунном, дивном свете многозвучья,

До самого утра, свет музыки играя нам,

В аккордах Баха – в вальсах Шуберта, Вивальди.

Прикрыв весь мир ,как одеялом грез мечты,

Укутав пеленой любви сказаний,

Вселенной всей – всей неземной ее красы,

И в свете том блаженство, там сказки – ожиданье.

Старушка

В час утра, на восходе солнца,

В сонливой городской тиши,

Пока лишь только свет в оконцах,

И городе нет, ни души.

Не слышно грохота трамвая,

И от машин не слышен рев,

От дома к дому, чуть ступая,

Старушка, сгорбившись идет.

В одной руке, недлинный посох,

Кой помогает при хотьбе,

В другой тележка с сухих досок,