«На шестой пресс! – подумал я. – И чем скорее, тем лучше! Сегодня же подойду к Валерке, пусть что хочет, то и делает, но чтобы Гриши этого в бригаде не было!..»
– Ладно, – бросил я. – Давай посуду вымоем и вперёд. Пора…
* * *
Переодевшись в рабочее, я вышел из бытовки и сразу был остановлен Люськой.
– Говорят, ты новичка у себя поселил? – спросила она.
– А кто говорит?
– Ну кто… Аркашка, конечно.
– Ты ему как-нибудь крюк на каску опусти – может, болтать поменьше будет, – посоветовал я и хотел идти, но Люська опять меня задержала.
– Неужели правда? Аркашка говорит: приютил, в своё одел…
– Ну, приютил! – раздражённо бросил я. – На груди пригрел! Тебе-то что?
– Ничего… – Она отстранилась и с интересом оглядела меня исподлобья. – Просто спросить хотела… Ты его из соски кормить будешь или как?
Вот язва, а? Язвой была – язвой осталась. С детства.
– Ну забери – у себя поселишь.
– Дурак! – вспыхнув, сказала она. Повернулась и гордо удалилась.
Интересно, под кого ты, Люсенька, клинья подбить решила: под меня или под Гришу? Если под меня, то предупреждаю заранее: бесполезно, я не Бехтерь, я тебя, лапушка, насквозь вижу. Тебе ведь нос чуток выпрямить – и лицо у тебя станет совершенно Наташкино. И словечки у тебя Наташкины то и дело проскакивают. И предательница ты, наверно, такая же… Вообще чертовщина с этими лицами. Взять хоть Ирину из универмага – мордашку ей слегка вытянуть, и опять получается Наташка. Как сговорились.
С такими вот интересными мыслями я подошёл к прессу. Только-только принял оборудование у третьей смены, как Сталевар зычно оповестил:
– Бугор на горизонте! Эх, а весёлый-то, весёлый!..
Я посмотрел. Действительно, на каменной физиономии приближавшегося к нам Валерки Чернопятова оттиснуто было что-то вроде удовлетворенности. Он коротко кивнул бригаде и, приподняв тяжёлый подбородок, остановился перед Гришей.
– Пошли, Григорий, – как бы с сожалением сказал он. – Переводят тебя от нас на шестой пресс.
Гриша беспомощно оглянулся на меня. Я отвернулся к прессу и, нахмурясь, принялся осматривать новые, недавно поставленные ножи. Потом не выдержал и, бросив ветошку, подошёл к нашим.
– В чём дело? – спросил я Валерку.
– Всё в порядке, – заверил он, не оборачиваясь. – На резку ещё одного новичка направляют. Его мы берём себе, а Гришу отдаём шестому прессу.
– И сменный мастер знает?
– А как же! – бодро отозвался он. – Всё согласовано.
– А со мной? – закипая помаленьку, проговорил я. – Со мной ты это согласовал?..
* * *
С Валеркой мы не разговаривали до конца апреля. И это ещё не всё…
Вечером я вспомнил наконец, что хорошо бы забежать в универмаг к Ирине – объяснить, почему исчез.
Забежал, объяснил…
Домой я вернулся с твёрдым намерением как можно быстрее обеспечить Гришу общежитием.
Никого не обнаружив в комнатах, я сунулся в кухню и увидел там такую картину: Гриша сидел в уголке на табуретке и неумело чистил картошку, внимательно, с почтением слушая сетования матери.
– Всё с неё началось, с Наташки, – жаловалась она. – Поломала, дурёха, жизнь и ему, и себе. А у Миньки-то характер – сам знаешь какой! В ступе пестом не утолчёшь! Из армии пришёл – грозился: мол, в две недели себе жену найду, получше Наташки… И вот до сих пор ищет…
Я вошёл в кухню и прервал эту интересную беседу.
– Ты картошку когда-нибудь чистил? – хмуро спросил я Гришу. – Кто так нож держит? Дай сюда…
Показав, как надо чистить картошку, я перенёс низенькую, ещё отцом сколоченную скамейку к печке, сел и, открыв дверцу, закурил.
– Ну и как там твоя Ирина? – осторожно спросила мать.
Печь исправно глотала табачный дым чёрной холодной пастью. Зверская тяга у агрегата. Дядя Коля, сосед наш, делал…
– Какая Ирина? – нехотя отозвался я. – Не знаю я никакой Ирины.
Мать покивала, скорбно поджав губы. Ничего другого она от меня и не ждала.
– В общем так, Гриша, – сказал я. – Насчёт общежития идём завтра… А что ты на меня так смотришь? Что случилось?
– Картошка кончилась, – виновато ответил Гриша.
– Всю почистил? – обрадовалась мать. – Вот спасибо, Гришенька. Не сочти за труд – сходи во двор, ведро вынеси…
Гриша с готовностью подхватил ведро с кожурой и побежал выполнять распоряжение.
– Знаешь, Минька… – помолчав, сказала мать. – Не надо вам завтра никуда идти. Подумала я, подумала… Возьму я Гришу квартирантом. Всё равно комната пустует.
Я уронил окурок, неудачно поднял его, обжёгся и, повертев в пальцах, бросил в печку. Нет, такого поворота я не ожидал.
– Вежливый, уважительный… – задумчиво продолжала мать. Потом очнулась и посмотрела на меня строго. – Дать бы тебе по затылку, – сказала она, – чтобы голову матери не морочил! Какая его жена из дому выгнала? Он и не женат вовсе. Тоже вроде тебя.
Глава 5
Во дворе шевелили ветками бело-розовые яблони, а я сидел у окна и без удовольствия наблюдал, как Мухтар командует Гришей.
Хитрая псина с низким горловым клокотанием вылезла из будки, и Гриша послушно остановился. Взрыкивая для острастки, Мухтар медленно обошёл вокруг замершего квартиранта и лишь после этого разрешил следовать дальше. Потом, как бы усомнясь в чём-то, снова скомандовал остановиться и придирчиво обследовал Гришины ноги, словно проверяя, по форме ли тот обут. Убедившись, что с обувью (галоши на босу ногу) всё в порядке, не спеша прошествовал к будке и улёгся на подстилку, высоко держа кудлатую голову и строго посматривая, как Гриша с величайшим почтением перегружает содержимое ведёрка в миску.
И такую вот комедию они ломали перед моим окном каждый день, причём ужасно были друг другом довольны. Так и подмывало выйти во двор, ангелочку Грише дать по шее, а наглецу Мухтару отвесить пинка, чтобы знал своё место в природе, псина.