Эпидемия

– Лежи не двигайся, – тихо предостерег он.

Я приподнялся на локте и оглядел окрестности. Чуткий Лёха, как всегда, не ошибся: со стороны радиотехнической батареи к нам приближалась опасность в лице рядового Горкуши. Сапоги у рядового гармоникой, рукава закатаны по локоть, бляха ремня сияет в области детородных органов, тулья панамы промята на ковбойский манер.

Я встал. Не на вытяжку, понятно (это уж было бы чересчур), но и оставаться в горизонтальном положении также не стоило.

– Ну не падлы, а? – плаксиво вопросил рядовой Горкуша, подойдя вплотную и устремив на меня синие горькие – под стать фамилии – глаза.

– Так точно! – отрапортовал я. – Падлы, товарищ старослужащий!

А сам все ломал голову: почему это он до сих пор не обратил внимания на лежащего рядом Лёху?

– «Дедушку»! – трагически вскричал рядовой Горкуша. – «Дедушку» во внутренний наряд! Дневальным! На тумбочку! Со штык-ножом!.. Это что?

– Бардак, товарищ старослужащий!

– Кровь пьют шлангами! Хрящ за мясо не считают!

– Так падлы же!.. – истово поддакнул я.

И смягчился рядовой Горкуша, подобрел.

– Ну ты все понял, да? – уточнил он на всякий случай.

Полагаю, выражение глубокого искреннего горя оттиснулось на моих чертах вполне убедительно.

– Так точно, понял! А заменить не смогу. Заступаю в караул. Первый раз.

Рядовой Горкуша был потрясен услышанным. Даже снял зачем-то панаму. Костлявый, кадыкастый, бледный, какой-то весь вывихнутый, стриженный под ноль… Огляделся в поисках другой жертвы. Но нет, никого не видать. Кругом поросшие верблюжьей колючкой унылые серо-зеленые бугры, да белеет вдали бетон пятого капонира.

– А где этот… Леший?

Я осторожно покосился на Лёху. Тот лежал неподвижно и смотрел на меня. «Молчи», – прочел я в его глазах.

– Был здесь… – осторожно соврал я. Впрочем, почему соврал? Действительно ведь был здесь. И есть.

– А теперь где?

В недоумении я развел руками:

– Лопата – вот…

Лопата валялась в полуметре от Лёхи.

– Найду – дыню вставлю, – кровожадно пообещал Горкуша. – Поперек!

Нахлобучил панаму и двинулся сердито-расхлябанной походкой в сторону стартовой батареи. Рядового Лешего он там, разумеется, не встретит. А значит, стоять на тумбочке со штык-ножом суждено рядовому Клепикову – он сейчас возле курилки верблюжью колючку вырубает.

Лёха тем временем шевельнулся.

– Говорил же: лежи не двигайся… – упрекнул он.

– Как это ты?..

– Молча!

– Да я заметил, что молча… Ты что, глаза отводить умеешь?

Лёха вздохнул:

– Когда-то умел…

– Эх ни хрена себе! А сейчас это что было?

– А сейчас, видишь, замереть пришлось. Вот если бы в лесу… Там хоть пляши – никто не заметит. А тут чуть шевельнулся – вмиг углядят!

– То есть в лесу, значит, попроще…

– Ну а как же!

– А ты не из цыган, Лёх?

– Из леших я…

Тут со стороны солдатского городка подкатил третий самосвал – и взялись мы снова за лопаты.

* * *

С этого дня мы с Лёхой как бы поменялись ролями: уж больно показалась мне интересной эта наша новая игра в лешего. Я спрашивал – он отвечал. Я его ловил на вранье, а он выкручивался. И выкручивался, доложу я вам, виртуозно.

Следовало, правда, выбирать для таких бесед место и время. А то, помню, перепугали однажды чуть не до полоумия «шнурка»-узбека из нашего призыва. Послушал он нас, послушал, потом вскочил с груды только что разгруженного щебня и жалобно закричал:

– Д-дураки!..

И кинулся прочь.

С тех пор поостереглись. Если и развлекались подобным образом, то наедине, без лишних ушей.

– Значит, говоришь, скорчил ты его морду… И сейчас тоже корчишь?

– Да как тебе сказать… Привык за два месяца. Вроде приросла…

– Ладно! А кого-нибудь другого скорчить – слабо? Рядового Горкушу, к примеру…

– Ну его на фиг! – По-моему, Лёха даже содрогнулся слегка, представив такую попытку.

– Хорошо, не Горкушу… – поспешил исправиться я. – Меня давай.

– Я что, за всех служить подряжался? – вспылил он. – Мне вон одного Лёхи Лешего за глаза хватает!