Россия в Средней Азии. Завоевания и преобразования

Генерал-губернатор Северо-Западного края (Виленская, Ковенская и Гродненская губернии) Константин Петрович фон Кауфман 1-й осенью 1866 г. по Высочайшему повелению был вызван в Санкт-Петербург. Представившись военному министру Дмитрию Алексеевичу Милютину, Кауфман узнал, что Государь желает беседовать с ним лично. Причины вызова в столицу сообщены ему не были.

По своему обыкновению, Александр II принял Константина Петровича радушно, расспрашивал про Вильно, про настроения в крае, но при этом задавал вопросы не глядя на него и не переставая гладить собаку. Кауфман докладывал, Государь не перебивал. Наконец наступила пауза. Не поднимая глаз, государь спросил:

– Ну а еще что нового?

Александр Николаевич слушал вполуха, нетерпеливо поглаживая пса, наконец поднял глаза на собеседника и, как бы собравшись с духом, заявил:

– А знаешь, Кауфман, я решил отозвать тебя.

Потрясенный неожиданным заявлением, Кауфман быстро овладел собою и, поклонившись Государю, произнес:

– Ваше Императорское Величество, как верноподданный своего Государя, осмелюсь спросить, что это означает: перемену ли системы управления краем или смену только лица?

Император поднялся во весь рост и, погрозив пальцем, сказал:

– Кауфман, ты знаешь: у меня перемены в системе управления не бывает.

Аудиенция была окончена. Охваченный разнообразными чувствами, никого и ничего не замечая, бывший генерал-губернатор направился к выходу.

Так в течение нескольких минут решилась судьба одного из сановников империи.

К.П. Кауфман был снят с генерал-губернаторской должности, в которой пробыл полтора года, но с «оставлением в звании генерал-адъютанта», что означало сохранение к нему Царского благоволения.

Нетрудно представить чувства дисциплинированного военного, привыкшего добросовестно исполнять служебный долг, то есть волю своего Государя. Однако, как бы ни был обескуражен опальный генерал-губернатор, он вполне мог догадаться, что послужило причиной его отставки. Кауфмана постигла участь его предшественника на посту начальника Северо-Западного края, М.Н. Муравьева, получившего в среде радикальной интеллигенции прозвище «вешателя».

В самом деле, в 1863–1864 гг. М.Н. Муравьев не церемонился с польскими повстанцами, но одновременно он инициировал и проводил в жизнь правовые акты, позволявшие оторвать крестьянскую массу от мятежных польских помещиков.

Чем энергичнее «вешатель» радел на пользу крестьянскому сословию, тем большее возмущение его действия вызывали в среде сословия благородного. Жалобы шли не только от малочисленной прослойки русских и остзейских помещиков, к российскому престолу апеллировали вчерашние мятежники – польские дворяне. Центральные ведомства, с которыми генерал-губернатор не советовался, зная их любовь к волоките и в то же время понимая, что промедление смерти подобно, тоже не жалели усилий, чтобы развенчать его в глазах Государя. «Принятые генерал-губернатором меры для обеспечения и устройства быта безземельных крестьян в северо-западных губерниях, – доносил Валуев, – не только находятся в прямом противоречии с коренными началами законоположений об устройстве быта. крестьян в означенных губерниях, но и не достигают своей цели в политическом отношении»[165 - Цит. по: Зайончковский П.А.. Проведение в жизнь крестьянской реформы 1861 г. М., 1958. С. 376.].

Уступив давлению дворянства, Царь в 1865 г. отозвал Муравьева из Северо-Западного края, возведя его, однако, в графское достоинство. В апреле того же года преемником Муравьева стал Константин Петрович фон Кауфман.

Выбор Государя не был случайным. Константин Петрович входил в окружение очень влиятельного в то время военного министра Дмитрия Алексеевича Милютина, человека широких познаний и глубокого ума. Он и его брат Николай Алексеевич были фактическими лидерами реформаторского движения первой половины 60-х гг. XIX в.

Отстранив Муравьева, Царь уступил консервативному дворянству, но назначением Кауфмана как бы подтвердил, что курс преобразований в крае сохраняется. Будучи сам человеком реформаторских убеждений, но и государственником, Кауфман так понимал свою задачу: максимально замирить край, наказать виновных в мятеже, сохранить целостность империи.

Незадолго до своей смерти в 1866 г. М.Н. Муравьев опубликовал записки, в которых упоминал К.П. Кауфмана: «Хотя с немецкою фамилией, но истинно православный и русский, решившись принять на себя тяжкую обузу управления Северо-Западным краем, дал себе твердый обет не отступать от введенной мною системы действий и во что бы то ни стало водворить в крае русскую народность и православие»[166 - Цит. по: Скальковский К.А. Наши государственные и общественные деятели. СПб., 1891. С. 154.].

Но все повторилось. Те же жалобы и доносы, только круг жалобщиков и доносителей расширился. «В силу административных распоряжений генерал-адъютанта Кауфмана составленные и утвержденные выкупные акты пересматривались, причем понижались выкупные платежи, и крестьяне получали ряд прав, в коих при прежней поверке им было отказано»[167 - Цит. по: Зайончковский П.А. Указ. соч. С. 381.], – доносил по инстанциям новый генерал-губернатор Северо-Западного края А.Л. Потапов. В этом был криминал: «Крестьяне получали ряд прав, в коих. им было отказано».

Александр II находился в тяжелейшем положении. В течение первых десяти лет своего царствования он балансировал между двумя партиями, тянувшими его в противоположные стороны. Александру Николаевичу было невыносимо трудно выбирать между этими двумя партиями.

Изначально умом Государь был на стороне либеральной бюрократии, то есть на стороне партии государственного интереса, но результаты реформ, крестьянской прежде всего, разочаровывали. К тому же у партии сословного интереса появился мощный союзник – революционеры-разночинцы. 4 апреля 1866 г. Каракозов стрелял в Александра II. По огромной стране разнеслось: «Разве такое было бы возможно при Николае Павловиче? Вот и допрыгались со своими либеральными опытами!»

В петербургских гостиных говорили, что причиной отставки Кауфмана стало дело Иосафата Огрызко, одного из лидеров польского мятежа, который прятался от правосудия в Петербурге, а Кауфман требовал его высылки в Вильно для предания суду. Так бы и случилось, если бы у Огрызко не было могущественного покровителя в лице. шефа жандармов П.А. Шувалова.

Диктатор вел широкий розыск крамолы в центральных губерниях, но поразительным образом благоволил вчерашним мятежникам. «Замечательно, что и к полякам, находясь у власти, он относился снисходительно, отстаивая <…> интересы польских помещиков»[168 - Скальковский К.А. Указ. соч. С. 340.], – пишет автор биографий российских государственных деятелей К.А. Скальковский. Феномен П.А. Шувалова современники объясняли тем, что шеф жандармов, будучи сам наполовину поляк, был женат на польке и через нее тесно связан с дворянским обществом Польши. Можно добавить, что он был восторженным англоманом, так что при такой загруженности посторонними симпатиями для отечественного патриотизма в его душе не оставалось места.

Как бы там ни было, дело Огрызко стало, видимо, последним аргументом, убедившим Императора отозвать Кауфмана из Вильно. Александр II уступил консервативному лагерю, продолжая балансировать между двумя партиями. К 1866 г. для него это стало обычаем. Поэтому у Кауфмана, поселившегося скромным отставником на Васильевском острове, тоже был шанс. А пока после бурных месяцев губернаторства в неспокойном крае время для него затормозило свой бег, и у 48-летнего инженер-генерал-лейтенанта появилась возможность оглядеться, подвести итоги своей карьеры (возможно, она уже была закончена), разобрать архив.

На протяжении всей истории рода, известного с XV в., фон Кауфманы служили многим сюзеренам. Родоначальником рода считается Освальд Кауфман, живший в Тироле в 1444 г. Его сына Эбергарда император Священной Римской империи Фридрих III возвел в 1469 г. в рыцарское достоинство. На протяжении трех веков фон Кауфманы были на виду, занимая важные посты в Австрии, Бранденбурге, при дворе польского короля Станислава-Августа. Один из Кауфманов, Ульрих, был епископом и ректором Венского университета (1533).

В России представители рода – Август и Теодор – появились в царствование Екатерины II. Они служили в русской армии под началом Потемкина, Румянцева и Суворова. Отец Константина Петровича, Петр Федорович, в 9 лет остался сиротой, и Императрица Екатерина назначила ему трех опекунов, в том числе своего секретаря Храповицкого. Закончив шляхетский корпус, он начал ратную службу у А.В. Суворова, участвовал в Отечественной войне 1812 г., в кампаниях турецкой 1828 г. и венгерской 1848 г. За отличную службу ему был пожалован в царстве Польском в Брест-Куявском уезде майорат с годовым доходом 5 тысяч злотых.

19 февраля 1818 г. у Петра Федоровича фон Кауфмана родился сын Константин; произошло это событие в усадьбе Майданы близ Иван-города. По семейной традиции, мальчику была уготована военная карьера. Он начал ее в 14 лет юнкером Главного инженерного училища. Младший Кауфман прекрасно учился и вместе с будущим героем Севастопольской обороны Тотлебеном в 1839 г. был выпущен в армию в чине инженер-поручика. 13 лет молодой военный инженер провел в рядах сражающейся Кавказской армии. Здесь он приобрел опыт ведения боевых операций в специфических условиях колониальной войны, то есть войны регулярной армии с отрядами непрофессионального, но объединенного идеями религиозной и национальной исключительности противника. Офицер инженерной службы участвовал во многих громких делах, в штурмах укрепленных аулов, два раза был ранен, получил многочисленные награды, в том числе знак ордена Святого Георгия 4-й степени, который, как известно, давался за личное мужество в бою.

Крымскую войну полковник Кауфман встретил в должности командира Кавказского саперного батальона. В 1855 г. он назначается командиром гвардейского саперного батальона и в этом качестве участвует во взятии хорошо укрепленной английскими инженерами турецкой крепости Карс. В деле под Карсом Константин Петрович проявил себя не только как способный военный инженер, сумевший эффективно обеспечить осаждавшие крепость русские войска в инженерном отношении, но и как дальновидный аналитик. Он организовал тщательный опрос местных жителей, которые снабжали турецкий гарнизон провиантом и фуражом, и составил четкое представление о запасах того и другого в осажденной крепости. Сделав расчеты, он доложил главнокомандующему Кавказским корпусом Н.Н. Муравьеву, что Карс падет в ноябре. Муравьев поверил командиру гвардейских саперов и усилил плотность осады. 16 ноября 1855 г. 20-тысячный гарнизон капитулировал[169 - Чижов Б.И Генерал-адъютант фон-Кауфман. Пг., 1915. С. 13.], что резко повысило авторитет 37-летнего полковника в глазах начальства. С восшествием на престол нового Императора (тот короновался, кстати, 19 февраля, то есть в день рождения К.П. Кауфмана), инженер-полковник назначается членом совета Императорской военной академии, а в 1858 г. был включен в состав Свиты Его Императорского Величества, что свидетельствовало о благорасположении к нему Государя.

Став в 1860 г. директором канцелярии Военного министерства, Кауфман активно поддержал товарища министра, а с 1861 г. главу военного ведомства Д.А. Милютина в его реформаторских начинаниях. Совместные усилия в организации военных округов, новых военных учебных заведений и других нововведений сблизили двух молодых генералов (Кауфман был произведен в генерал-майоры в 1862 г.). С тех пор они стали соратниками-единомышленниками до конца дней Константина Петровича. Именно из недр Военного министерства в 1865 г. генерал-лейтенант и генерал-адъютант К.П. фон Кауфман был «рекрутирован» в генерал-губернаторы Привисленского (Северо-Западного) края.

Теперь же, полузабытый, он скромно жил на Васильевском острове, в то время как «высшие сферы» напряженно обсуждали проблему новых территориальных приобретений на дальних юго-восточных рубежах империи.

11 июля 1867 г. был принят специальный закон: было создано Туркестанское генерал-губернаторство в составе двух областей – Сырдарьинской и Семиреченской. По рекомендации Д.А. Милютина генерал-губернатором нового края был назначен К.П. фон Кауфман. Царским манифестом от 17 июля 1867 г. ему были предоставлены неограниченные полномочия «к решению всяких политических, пограничных и торговых дел, к отправлению в сопредельные владения доверенных лиц для ведения переговоров и к подписанию трактатов, условий или постановлений, касающихся взаимоотношений России с этими странами»[170 - Цит. по: Халфин Н.А. Присоединение Средней Азии к России. М., 1965. С. 225.]. Как писал долголетний его сподвижник Н.П. Остроумов, «Константин Петрович своими распоряжениями иногда даже предупреждал высшую правительственную власть, которой оставалось только соглашаться с его распоряжениями и утверждать их в законодательном порядке»[171 - Остроумов Н.П. Константин Петрович фон Кауфман, устроитель Туркестанского края. Ташкент, 1899. С. 102.].

Все лето и начало осени Кауфман тщательно готовился к новой миссии: изучал документы, беседовал с десятками людей, бывавших в его генерал-губернаторстве, с руководителями различных ведомств, подбирал сотрудников. За те месяцы, что он оставался в Петербурге, готовясь к отъезду в неведомый край, искусные придворные мастера великолепно оформили Царский манифест, дававший туркестанскому наместнику огромную власть, – это было произведение искусства само по себе. «Сама грамота в золотом глазетовом переплете, – свидетельствовал историк Туркестана М.А. Терентьев, – прошнурованная толстыми золотыми шнурами, пропущенными сквозь массивный серебряный вызолоченный ковчежец и залитыми красным воском с вытисненною на нем большой государственной печатью; большие золотые кисти, прикрепленные к концам шнуров; текст, писанный золотом и крупными буквами в рамке из гербов всех губерний и областей России, красивая подпись Императора Александра II – все это вселяло в именитых туземцев, которым Кауфман не упускал случая показать «золотую книгу», особое к ней почтение и благоговение. Быстро разнеслась молва о «золотой книге» и страшной власти, данной ею Кауфману»[172 - Терентьев М.А. История завоевания Средней Азии. Т. I. СПб., 1906. С. 384.]. Как видим, психология обитателей тех мест учитывалась при подготовке первого генерал-губернатора Туркестана к исполнению его должности. Именно благодаря волшебной «золотой книге» Кауфман получил от покоренного азиатского населения титул «ярым-падшо», то есть «полуцарь». Так называли только его, и никого из его преемников.

Кауфман готовился отправиться к месту новой службы в момент серьезного обострения российско-бухарских отношений. Его предшественники – военные губернаторы бывшей Туркестанской области М.Г. Черняев и Д.И. Романовский – в течение 1865–1866 гг. нанесли ряд чувствительных поражений бухарскому эмиру, отторгнув часть его владений. В битве близ урочища Ирджар (8 мая 1866 г.) бухарская армия, возглавлявшаяся самим эмиром Музаффаром, была разбита и после неудачных попыток перейти в контрнаступление, понеся значительные потери, бежала в свои пределы. Вслед за этой победой русские войска захватили город Ходжент и крепость Нау, прикрывавшие доступ в Ферганскую долину. Заняв эти стратегически важные пункты, российская сторона предложила эмиру прислать в Ташкент к оренбургскому генерал-губернатору уполномоченного для ведения мирных переговоров. Эмир согласился с этим предложением, но его посланец не имел полномочий принимать безоговорочно все условия Крыжановского; так он не согласился с требованием последнего выплатить в десятидневный срок контрибуцию в размере 100 тысяч бухарских тилл (крупная сумма). Для Крыжановского это был повод продолжать военные действия – русские отряды вошли в пределы Бухарского ханства и штурмом взяли крепости Ура-Тюбе, Джизак и Яны-Курган, выйдя таким образом на подступы к Самарканду.

После этих побед российского оружия мирные переговоры были продолжены, и к тому времени, когда К.П. Кауфман получил свое новое назначение, уже был готов предварительный вариант российско-бухарского соглашения. Теперь уже Кауфману, а не Крыжановскому следовало подписать трактат, определявший отношения России с самым сильным из среднеазиатских ханств. Ему же предстояло институализировать русско-хивинские и русско-кокандские отношения. И хотя ему была известна осторожная позиция Министерства иностранных дел касательно территориальных захватов, он не был их противником, хотя и не считал вооруженную экспансию главной целью своей будущей деятельности.

Кратчайший путь к месту нового назначения генерал-адъютанта фон Кауфмана был весьма долгим – 4081 верста; путь этот был проложен и кое-как обустроен по приказу бывшего военного губернатора Туркестанской области М.Г. Черняева. В 1870 г. капитаном Маевым был даже составлен и опубликован путеводитель «От Санкт-Петербурга до Ташкента».

О том, как в конце 60-х гг. прошлого века добирались до Ташкента, оставлено немало ярких свидетельств. От столицы до Нижнего Новгорода через Москву добраться можно было весьма удобно – по железной дороге. До Москвы отправлялись три поезда ежедневно: в 8 часов 30 минут, 14 часов 30 минут и 16 часов 30 минут. Самым удобным был почтовый в 14 часов 30 минут; за место первого класса в этом поезде нужно было заплатить 19 рублей, в пассажирском второго класса – 13 рублей, а за третий класс пассажирского совсем немного – 4 рубля 50 копеек. (Через сто лет цены на билеты по этому маршруту оставались теми же.) Пассажиры завтракали, обедали и ужинали в ресторанах и буфетах на станциях во время остановок, которые продолжались от 10 до 45 минут. Можно было также купить целый «семейный вагон», заплатив от 100 до 150 рублей. В этом случае путешествие из Петербурга в Москву становилось чрезвычайно комфортным.

Почтовый прибывал в Первопрестольную за два часа до отбытия нижегородского экспресса, что позволяло без спешки перевезти вещи на другой вокзал и разместиться в вагоне. Ночь в пути, и в 8 часов 16 минут утра путешественники появлялись в Нижнем. Опять же не торопясь, можно было доехать на лошадях до волжской пристани, где уже под парами стоял один из пассажирских пароходов, отбывающих в Самару. Пароходы принадлежали разным компаниям: «Самолет», «Лебедь», «Кавказ и Меркурий» и др.; можно было выбрать любой. Путешествие по Волге длилось двое суток и тоже было комфортным, увлекательным и недорогим – в первом классе за 10 рублей 40 копеек, во втором – за 7 рублей 50 копеек, а в третьем – всего за 3 рубля. Работали рестораны, играла музыка.

Добравшись до Самары, путнику следовало перестать благодушествовать: несмотря на то что почтовый тракт до Оренбурга был хорошо наезжен, многочисленные почтовые станции были удобны и просторны, лошади сыты и хорошо выезжены, ямщики отлично знали свое дело, однако уже в Самаре нужно было озаботиться, дабы «пройти» основную дистанцию от Оренбурга до Ташкента – 1879 верст – с наименьшими потерями. «Почти все проезжающие в Ташкент летом, весною или раннею осенью, – сообщает Маев в своем путеводителе, – запасаются в Самаре тарантасами, и только весьма немногие, при крайней скудости своих денежных средств, решаются ехать степью на перекладных»[173 - Маев Н. Путеводитель от С. – Петербурга до Ташкента. СПб., 1870. С. 28.].

Купив тарантас, его следовало оборудовать для переезда по Дикому полю. «Если тарантас открытый, без верха, то приделывают холщовый навес для предохранения от летнего зноя, а зимою – верх из плотных кошем; в Оренбурге же покупают или заказывают несколько чек и больших гвоздей, гаек, берут запасные оглобли, хомут, а если можно, то и два запасных колеса, веревок толстых (для постромок) и тонких для перевязки в случае надобности сломавшихся частей экипажа. Запасаются также салом для смазки колес»[174 - Там же. С. 30.].

В Оренбурге начинались настоящие трудности, и путешественники готовились во всеоружии встретить любую дорожную неприятность. Ехавший в Ташкент в 1866 г. по казенной надобности чиновник и одновременно публицист П.Н. Пашино поступил весьма предусмотрительно: «Бывалые люди в Оренбурге объясняют, что в степи на станциях ничего не найдешь. Это последнее обстоятельство я принял к сведению и поторопился завести себе гвозди, веревки, пилу, топор, молоток, долото, бурав, терпуг и пр. Словом, я выезжал из Оренбурга в возке, нагруженном всякою всячиною, как мелочная лавочка: тут были и аптека, и книги, и писчие принадлежности, чай, сахар, всякое копченое, печеное и вареное. Был и погребец, и чайник медный и таган железный. Не забыты дрова и угли. Было все, чего недоставало Робинсону на необитаемом острове»[175 - Пашино П.И. Туркестанский край в 1866 году: Путевые записки П.И. Пашино. СПб., 1868. С. 3.].

А вот В.А. Полторацкий, служивший по военному ведомству, взял с собою в тарантас «два ящика с посудой, десять пар различных сапог Лаубе и 15 тысяч папирос Лаферма. а еще белье, платье…»[176 - Полторацкий В.А. Воспоминания // Исторический вестник. 1895. № 1. С. 117.]. Как при такой загрузке в экипаже помещались сами путешествовавшие (в одиночку не ездили), остается загадкой.

Дорога была отчаянно плохой, хотя называлась дорогою, – приходилось ехать по сплошному разливу рек и ручьев, причем вода достигала высоты колес. Плохие, измученные лошади едва волокли тяжелые тарантасы.

Почтовые станции содержали киргизы (так называли тогда казахов), не имевшие представления о ямщицком деле. Сами станции были тесными, низкими мазанками, порой без мебели. Случалось, что истомленные путники не находили на месте, указанном в путеводителе, долгожданной станции: выяснялось, что станционный смотритель вместе со станцией откочевал верст за двадцать от установленного контрактом пункта: «Лоша все кушал здесь, – гайда другое место»[177 - Там же. С. 120.]. Для кочевников это было так естественно.

Опасаться приходилось и зверей, в частности тигров, и лихих людей. «Нужно знать положение человека, – писал Пашино, – проезжающего в Ташкент во время военных действий, когда две станции между Чимкентом и Ташкентом сняты, когда киргизы шалят: можно попасть в плен, а там, пожалуй, пятки срежут да конских рубленых волос положат; мало ли какого свинства ожидать можно от азиатцев»[178 - Пашино П.И. Указ. соч. С. 81.]. Впрочем, этим самым «азиатцам» с их свинством Пашино сочувствовал и даже ради них впоследствии совершил должностное преступление.

Путешествовавшие таким образом, как Пашино и Полторацкий, добирались до Ташкента обычно за два месяца, однако курьеры пролетали этот путь в два, а то и в три раза быстрее: свежие лошади, «запчасти» к тарантасам для них находились – это была первейшая забота станционных смотрителей.

Кауфман выбрал самый долгий, кружной путь в свой «престольный град» Ташкент. В начале сентября он отправился с большой свитой в Оренбург, затем в Омск, оттуда в укрепление Верное (нынешняя Алма-Ата) и далее в Ташкент. На то были веские причины – нужно было обсудить будущее взаимодействие с оренбургским и западносибирским генерал-губернаторами и познакомиться по возможности с большей частью вверенного его управлению края, занимавшего в то время площадь 14 947 квадратных миль, или 38 712 квадратных километров.

Исключительно важной была его встреча с Крыжановским, который к приезду Кауфмана подготовил договор об отношениях с Бухарой. Документ определял русско-бухарскую границу по хребту Кашгар-Даван, по Нуртынским горам до песков Кызыл-Кум, оттуда к Букан-Тау и к устью Сырдарьи. Россия и Бухара обязывались вести непримиримую борьбу с разбойничьими шайками, открывали свободный доступ купцам в города России и Бухарского эмирата, гарантировали равенство русским и бухарцам в платеже различных сборов; русские получали право строить свои караван-сараи в любом населенном пункте эмирата, иметь на его территории любую недвижимость: суд и расправа в отношении российских подданных оставались в руках русских властей; эмир обязывался защищать русские караваны и русское имущество.

Кауфман счел необходимым добавить к трактату пункт о сношениях эмира с российским правительством только через туркестанского генерал-губернатора, что подчеркивало, с одной стороны, неравноправность правителей России и Бухары, а с другой – исключительные полномочия наместника Туркестана. Крепость Яны-Курган Кауфман решил вернуть бухарцам, тем более что она оказывалась за линией, занятой русскими, и только провоцировала эмира на продолжение борьбы.

14 сентября 1867 г. трактат, подписанный Кауфманом, был вручен бухарскому послу, который к тому времени добрался до Оренбурга. Из Бухары он ехал не торопясь, ведя попутно антирусскую агитацию, подстрекая к дезертирству солдат из татар, а казахов – к разорению русских почтовых станций и укреплений.