В конце туннеля света нет

Поразительно, но… на пятом году, после того, как большевики взяли власть в свои руки, низложив Временное правительство, инициатор октябрьский авантюры, выступая 27 марта 1922 г. на XI Съезд РКП(б), вдруг обнародовал совершенно сногсшибательный вывод: «Построить коммунистическое общество руками коммунистов, это – ребячья, совершенно ребячья идея» [139]. И далее там же В.И. Ленин ставит вопрос ребром и сам дает на него убийственный ответ: «Перед нами стоит теперь задача постройки фундамента социалистической экономики. Сделано это? Нет, не сделано. У нас еще нет социалистического фундамента» [140].

Повторюсь – это на пятом году существования в России власти большевиков?! Но… если нет фундамента социалистической экономики, то экономика страны функционирует на капиталистической основе? И тут нам сами собой приходят на ум строки из речи вождя мирового пролетариата, сказанные им 30 декабря 1920 г. на соединенном заседании делегатов VIII съезда Советов, членов ВЦСПС и МГСПС – членов РКП(б): «…политика есть самое концентрированное выражение экономики» [141].

Коль так – экономика страны в своей основе все еще капиталистическая, – то какую ж политику в концентрированном виде она неизбежно и каждодневно воспроизводит?..

Кстати, обычно эту мысль о политике, в которой реализуются господствующие интересы экономики, исследователи цитируют по источнику «Еще раз о профсоюзах, о текущем моменте и об ошибках тт. Троцкого и Бухарина» (Т. 42, с. 278, время публикации – 25 и 26 января 1921 года), где после выше процитированного утверждения вождя, идет его же высказывание, ставящее в наиполнейший тупик: «Политика не может не иметь первенства над экономикой. Рассуждать иначе, значит забывать азбуку марксизма». Вот, что здесь – оговорка по Фрейду: «НЕ может НЕ иметь», – или же технический ляп тех, кто готовил текст к печати? Ведь, фактически, Ленин утверждает: политика определяет экономику?!..

Впрочем, если принять к сведению настрой Ленина опровергнуть выявленную Марксом закономерность смены, то почему б ему не покуситься и на формулировку «бытие определяет сознание»?

А ведь было же и у Владимира Ильича марксистское понимание – еще в апреле 1911 года он писал: «Для победоносной социальной революции нужна наличность, по крайней мере, двух условий: высокое развитие производительных сил и подготовленность пролетариата» [142].

Ну, что касаемо наличия первого условия «для победоносной социальной революции» – «высокого развития производительных сил», т. е. совокупности средств производства, то тут и говорить не о чем. Россия, после трех лет тяжелейшей войны, накануне второго государственного переворота 1917 года находилась в почти полном расстройстве. И ничуть не лучше обстояло дело после того, как большевики узурпировали государственную власть.

Хуже того, по мирному договору между Германией и советским правительством, который был заключен 3 марта 1918 года, от России отторгались значительные территории – Польша, Литва, часть Белоруссии и Латвии… Всего Советская Россия теряла территорию 1 млн. км2 [143], с населением 56 млн человек; на отторгнутых территориях добывалось 90 % каменного угля, производилось 54 % промышленной продукции России, пролегала четвертая часть всех железных дорог [144]…

А как дело обстояло со вторым условием – «подготовленность пролетариата»? Во-первых, только что отгремевшая 1-я мировая война унесла только убитыми 1 300 000 чел., число раненных составило – 4 200 000 [145]. А это, между прочим, тоже имеет какое-никакое отношение к состоянию производительных сил.

С другой же стороны, о тех, кто убит не был, В.И. Ленин 17 марта 1922 года выступая на XI Съезд РКП(б), сказал так: «Очень часто, когда говорят “рабочие”, думают, что значит это фабрично-заводский пролетариат. Вовсе не значит. У нас со времен войны на фабрики и на заводы пошли люди вовсе не пролетарские, а пошли с тем, чтобы спрятаться от войны, а разве у нас сейчас общественные и экономические условия таковы, что на фабрики и заводы идут настоящие пролетарии? Это неверно. Это правильно по Марксу, но Маркс писал не про Россию, а про весь капитализм в целом, начиная с пятнадцатого века. На протяжении шестисот лет это правильно, а для России теперешней неверно. Сплошь да рядом идущие на фабрики – это не пролетарии, а всяческий случайный элемент» [146].

Ну, в общем, всякий сброд, малопригодный для воплощения в жизнь великих замыслов великого Ленина. Но, однако ж, разве именно на трибуне XI партсъезда РКП(б) у него сие прозрение приключилось? Нет, и ранее был расклад очевиден. Как же тогда он, знающий прекрасно, что пролетариата, фактически, нет, нет и второго условия «для победоносной социальной революции», а вместо условия в наличии лишь «всякий случайный элемент», вождь, тем не менее, сподобился: «Если нельзя взять власти без восстания, надо идти на восстание тотчас» [147]?!..

И на восстание все-таки поднялись…

Ну, не так, чтобы уж все и сразу. Ведь сколько В.И. Ленин был вынужден и тщетно взывать к разуму, и не только к разуму своих сотоварищей, одни из которых считали, что в феврале произошла, как и положено, революция буржуазная, а к социалистической страна еще не готова, другие же заявляли, что нет ресурсов – оружия и войск, третьи вообще предлагали дождаться созыва Учредительного собрания, а уж потом…

29 сентября 1917 года В.И. Ленин, пребывающий в отчаянии, вынужден был не только написать очередную статью – «Кризис назрел», но и заявить о своем выходе из ЦК: «Не взять власти теперь, “ждать”, болтать в ЦИК, ограничиться “борьбой за орган” (Совета), “борьбой за съезд” значит погубить революцию.

Видя, что ЦК оставил даже без ответа мои настояния в этом духе с начала Демократического совещания, что Центральный Орган вычеркивает из моих статей указания на такие вопиющие ошибки большевиков, как позорное решение участвовать в предпарламенте, как предоставление места меньшевикам в Президиуме Совета и т. д., и т. д. – видя это, я должен усмотреть тут “тонкий” намек на нежелание ЦК даже обсудить этот вопрос, тонкий намек на зажимание рта, и на предложение мне удалиться.

Мне приходится подать прошение о выходе из ЦК, что я и делаю, и оставить за собой свободу агитации в низах партии и на съезде партии.

Ибо мое крайнее убеждение, что, если мы будем “ждать” съезда Советов и упустим момент теперь, мы губим революцию» [148].

В архивах мы не находим свидетельств того, как отреагировали соратники-однопартийцы на демарш Владимира Ильича, но все же на заседании 10 октября 1917 г. Центральный Комитет РСДРП(б), наконец-то, признал, что «вооруженное восстание неизбежно и вполне назрело» [149]. (Только двое – Л.Б. Каменев и Г.Е. Зиновьев были против).

16 октября 1917 года пленумом Петросовета, вопреки фракции социалистов-революционеров, и после бурной речи Л.Д. Троцкого, резолюция о создании Военно-революционного комитета при Петроградском Совете рабочих и солдатских депутатов, озвученная председателем солдатской секции П.Е. Лазимиром, была принята [150]. Без прений. При голосах: 283 – за, 1 – против, 23 – воздержались. Вскоре, при Военно-революционном комитете было создано постоянное Гарнизонное совещание, состоящее «из полковых комитетов, которые, руководя повседневной жизнью своих частей, являлись “цеховым”, практическим, наиболее непосредственным их представительством» [151].

В этот же день – 16 октября 1917 г. – на заседании Центрального Комитета РСДРП(б), проходившего под председательством В.И. Ленина, было принято постановление: «ЦК организует Военно-революционный центр в следующем составе: Свердлов, Сталин, Бубнов, Урицкий и Дзержинский. Этот центр входит в состав революционного Советского комитета» [152].

Обратим особое внимание: ВРЦ входит в состав революционного Советского комитета! Здесь мы видим, что РСДРП(б) еще не руководит Петросоветом, а входит в Петросовет, как и ВРК, для подготовки вооруженного восстания с целью свержения Временного правительства, ликвидации в стране состояния двоевластия. Вместе с тем, поскольку во главе Петросовета с 25 сентября (8 октября) находился большевик Л.Д. Троцкий, то так уж и выходило, что именно ему, члену партии и были вручены Историей нити управления предстоящими событиями, именно ему по ленинскому плану и выпало осуществлять операцию низложения власти Временного правительства.

Кстати, весьма интересный документ был написан Лениным всего за сутки до штурма Зимнего дворца – вечером 24 октября. В «Письме членам ЦК», он, в частности, уведомлял своих сотоварищей: «Кто должен взять власть?

Это сейчас неважно: пусть ее возьмет Военно-революционный комитет “или другое учреждение”, которое заявит, что сдаст власть только истинным представителям интересов народа, интересов армии (предложение мира тотчас), интересов крестьян (землю взять должно тотчас, отменить частную собственность), интересов голодных» [153].

В высшей степени показательные строки! Они самым убедительным образом показывают, что не власти жаждал большевистский вождь, не удовлетворения своего персонального тщеславия, но того, чтобы в стране власть принадлежала «учреждению», которое являлось бы истинным представителем интересов народа, армии, крестьян. Жаль только, что очень скоро под интересами вышеотмеченных субъектов стали пониматься лишь те интересы, и удовлетворяться лишь те интересы, которые не противоречили идейно-классовым представлениям большевистского руководства.

Уже к 25 октября (7 ноября) Военно-революционный комитет Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов, работающий под председательством левого социалиста-революционера П.Е. Лазимира, установил непрерывное тесную связь с районными советами и войсковыми частями гарнизонов Петрограда и окрестностей; в связи с тем, что штаб Петроградского военного округа в ночь на 22-е октября отказался признавать Военно-Революционный Комитет и вести работу совместно с представителями Солдатской Секции Совета, в части гарнизона Петрограда и окрестностей разослал директиву, в которой утверждалось, что «никакие распоряжения по гарнизону, не подписанные Военно-Революционным Комитетом, недействительны» [154]; в интересах защиты революции и ее завоеваний от покушений со стороны контрреволюции, ВРК во все воинские части, особо важные учреждения и склады столицы и окрестностей назначил комиссаров [155]. В общем, работа кипела.

И вот, наступило утро – 25 октября 1917 года!

Газета РСДРП «Рабочий путь» вышла с крупным заголовком: «Вся власть – Советам Рабочих, Солдат и Крестьян! Мира! Хлеба! Земли!». Министр-председатель Временного правительства А.Ф. Керенский в сером, добротном драповом пальто на американском автомобиле класса люкс «Pierce-Arrow», в сопровождении второй машины марки «Renault» с американским флажком на радиаторе, которую «одолжил» его адъютант у посольства США, поспешно убывает из Петрограда курсом на Гатчину – навстречу войскам Северного фронта, идущим, как он ошибочно полагал, на защиту столицы. А к этому времени Военно-революционному комитету уже были подчинены и политически, и организационно военнослужащие Петроградского военного округа. В руках восставших находились Главпочтамт, Телеграфное агентство, телефонная станция, типографии крупнейших газет, Центральная электростанция, Госбанк, вокзалы, здание штаба округа. Уже была налажена оборона мостов и всех переправ на Выборгскую сторону, взяты под охрану заводы и склады… Решены вопросы транспорта, продовольствия и вооружения рабочего класса города… Было направлено по телеграфу и через связных во все воинские части гарнизона и на корабли Балтийского флота «Предписание № 1» – привести войска в боевую готовность…

Таким образом, план, изложенный В.И. Лениным 8 (21) октября 1917 г. в статье «Советы постороннего», к утру 25-го был, фактически, реализован. Остался пустяк – войти в Зимний дворец. Но тут-то вот дело вдруг и застопорилось?!..

Ленин в «Письме членам ЦК»: «Я пишу эти строки вечером 24-го, положение донельзя критическое. Яснее ясного, что теперь, уже поистине, промедление в восстании смерти подобно. <…> …ждать нельзя. Надо, во что бы то ни стало, сегодня вечером, сегодня ночью арестовать правительство» [156].

План, таким образом, предусматривает арест Временного правительства с 24-го на 25-е. Иначе – «смерти подобно».

И что? Уже утро. Председатель Керенский на двух машинах беспрепятственно убывает из города. И дело – к обеду. Но… невзирая на то, что «промедление в восстании смерти подобно», на Дворцовой площади еще конь не валялся – никаких событий! Только редкие пикеты ВРК…

Почему же?

А не потому ли, подумал я, что в этих событиях попросту некому было участвовать?

Нет, кой-какими силами Смольный, конечно же, располагал, но, и это очевидно, располагал силами не настолько достаточными, чтобы идти на штурм дворца, имеющего 1 084 комнаты, 1 476 окон и 117 лестниц (включая потайные), дворца, перед которым, если не считать гранитную, 26-метровую Александровскую колонну, пустая, – легко простреливаемая территория, равная 5 гектарам.

А велика ли была та сила, что затаилась в Зимнем дворце в ожидании неожиданного штурма, который анонсировали Каменев и Зиновьев?

Очевидно шибко не велика сила та была, коль аж первое лицо государства – А.Ф. Керенский, не посмевший кому-либо передоверить миссию спасения России, миссию наивысочайшего пошиба, самолично двинул в сторону фронта дабы поторопить, сколь сможется невесть где подзастрявшие в дороге войска, полуидущие на подмогу. Очевидно, так и не смогло со всего Петрограда собрать Временное правительство охочих постоять за «государственную власть, установленную народом». Уж на что казаки – всегда порадеть гораздые на благо Отечества и лиц, властью облаченных, которые не скупо оплачивали услуги душителей народа, так ведь и тех, как ветром сдуло.

Кто ж остался?

1. Обманом (якобы, для проведения парада), завлеченная 2-я рота 1-го Петроградского женского батальона – 137 человек [157].

2. Юнкера – молодые люди, обученные танцам, фехтованию и гимнастике, владеющие двумя иностранными языками, имеющие повышенное чувство долга, чести и собственного достоинства, но… не обстрелянные, и к тому же плохо соображавшие, что же на самом-то деле происходит в России. Их численность по мнению русского историка С.П. Мельгунова (1880–1956) составляла 2–3 роты [158].

3. «40 инвалидов георгиевских кавалеров во главе с капитаном на протезах…» [159].

Выходит, по Мельгунову, что защитников дворца набралось: 137 – рота женщин, 40 инвалидов и 2–3 роты юнкеров. Рота – это примерно 150–200 человек. Три роты – 600. Плюс 137 дам. Плюс 40 инвалидов. Итого: 777 заступников.

Не густовато. По одному стрелку на два окна.

Причем, наши невеселые расчеты подкрепляют и другие информационные источники. Так, например, на вопрос журналиста Андрея Мозжухина («Лента. ру») «Кто и какими силами защищал Временное правительство 25–26 октября?», Ю.З. Кантор, доктор исторических наук, профессор кафедры всеобщей истории РГПУ им. А.И. Герцена, главный научный сотрудник СПбИИ РАН ответила: «Законной власти остались верны лишь юнкера и женский батальон. Сколько всего их было внутри и снаружи Зимнего дворца, доподлинно неизвестно, – примерно от 500 до 700 человек» [160].

Об этом же и очевидец событий – главноуполномоченный Северного района Российского Общества Красного Креста А.Д. Зиновьев (1854–1931): «Дворец защищался только юнкерами, то есть учениками военных училищ, подготовлявших офицеров, и женским батальоном (курсив мой. – Е.Б.), недавно сформированным Керенским» [161].

Комизм факта, вкрапленный, как лечебная приправа в трагические времена.

Бывший успешный адвокат и блестящий оратор, уроженец города Симбирска А.Ф. Керенский при всех своих несомненных достоинствах и былых заслугах, тем не менее, как мы видим, в критические для Временного правительства дни, так и не сумел анархии, царящей в делах государственных, распаду и деморализации, поразившим армию, противопоставить волевой, организационный, структурообразующий импульс. Да он даже питание для тех немногих убогих защитников Зимнего дворца, что, как причуда случая, беспомощно притулились в грозный час к событию, что им не по стати, не сумел организовать…

Однако ж и в стане нападающих, претендующих на свержение правительства, дело обстояло ненамного лучше – не так, как его себе представлял бывший адвокат, уроженец города Симбирска, теоретик и организатор вооруженного восстания В.И. Ленин. И тому были свои причины. После того, как Временное правительство на заседании, состоявшемся 6 июля 1917 года, постановило (решение № 124): «Всех участвовавших в организации и руководительстве вооруженным выступлением против государственной власти, установленной народом, а также всех призывавших и подстрекавших к нему, арестовать и привлечь к судебной ответственности, как виновных в измене родине и предательстве революции», В.И. Ленин ушел в глубокое подполье. Он сменил 17 конспиративных квартир, длительное время скрывался в шалаше на берегу озера Разлив, затем – на территории Великого княжества Финляндского, и уже оттуда в ночь на 25 октября вернулся в растревоженный Смольный.

Все это время Ленин находился не в контакте с массами, а в самоизоляции. И он не мог просто в силу уже одного этого иметь верные впечатления о душевно-идейном состоянии жителей города и страны. Тем более, что народ до 3 июля и перед 25 октябрем – это, как говорят, «две большие разницы». Вот почему он, оценивая численность своих сторонников, допускал столь существенную ошибку – в письме от 1 (14) октября 1917 г. утверждал: «99 процентов голосов солдат за нас в Москве» [162], полагал, что народные массы, выражающие недоверие Керенскому и K°, – это массы, говорящие «большевикам: ведите нас, мы пойдем за вами!» [163].

Дело же обстояло, совсем иначе: народные массы, армия отшатнулись от Временного правительства, но и доверия к большевикам, впрочем, как и иным партиям не питали. Народ впал в состояние апатии.

Нельзя, конечно, сказать, что Ленин совсем уж был глух и не чуток к тем изменениям, которые возникли в народе за последние месяцы. Именно это следует из того, что сей факт он сам же признавал уже 10 (23) октября 1917 г. на заседании ЦК РСДРП(б): «…с начала сентября замечается какое-то равнодушие к вопросу о восстании. <…> Абсентеизм и равнодушие масс можно объяснить тем, что массы утомились от слов и резолюций» [164]. Но! буквально в следующей фразе он же там же – «Большинство теперь за нами. Политически дело совершенно созрело для перехода власти» [165].

Созрело ли дело – о том Ленину, не в подполье все это время пребывающие, сотоварищи докладывали. Чуть ли не хором.

Протокол заседания Центрального Комитета РСДРП (б) от 10 октября 1917 г. Мнение члена ЦК Урицкого М.С.: «Тов. Урицкий констатирует, что мы слабы не только в технической части, но и во всех других сторонах нашей работы. Мы выносили массу резолюций. Действий решительных никаких. Петроградский Совет дезорганизован, мало собраний и пр.

На какие силы мы опираемся?

40 000 винтовок есть в Петрограде у рабочих, но это не решает дела; это – ничто. Гарнизон после июльских дней не может внушать больших надежд» [166].

Протокол заседания Центрального Комитета РСДРП(б) от 16 октября 1917 г. Бокий Г.И., член Русского бюро ЦК РСДРП(б), секретарь Петроградского комитета РСДРП(б): «Тов. Бокий от ПК. Сообщает по районам:

Васильевский остров – боевого настроения нет…

1-й Городской район – настроение трудно учесть.

Нарвский район – стремления выступить нет…

На Путиловском заводе усиливаются анархисты…

Охтенский район – дело плохо…

Петербургский район – настроение выжидательное…

Рождественский район – тоже, сомнение, выступят ли, усиление влияния анархистов…

В Кронштадте настроение пало, и в боевом смысле тамошний гарнизон никуда не годится».

А.Г. Шляпников, член Русского бюро ЦК РСДРП(б): «Тов. Шляпников для дополнения сообщает, что в союзе металлистов влияние большевиков преобладает, но большевистское выступление не является популярным; слухи об этом вызвали даже панику».

В.П. Милютин, член ЦК РСДРП(б): «Тов. Милютин… полагает, что мы не готовы для нанесения первого удара. Низложить, арестовать в ближайшие дни власть мы не можем».

А.В. Шотман, член Петроградского окружного комитета РСДРП(б), (После июльских дней осуществлял связь ЦК партии с находившимися в Разливе В.И. Лениным и Г.Е. Зиновьевым): «Тов. Шотман говорит, что на городской конференции и в ПК, и в Военке настроение было гораздо более пессимистично. Доказывает, что мы не можем выступать, но должны готовиться».

Г.Е. Зиновьев: «Тов. Григорий [Зиновьев]. На подкрепления из Финляндии и Кронштадта рассчитывать не приходится. А в Питере мы не имеем уже такой силы. Кроме того, у наших врагов громадный организационный штаб. <…> Настроение на заводах теперь не таково, как было в июне. <…> Нужно пересмотреть резолюцию ЦК, если это возможно. Мы должны сказать себе прямо, что в ближайшие 5 дней мы не устраиваем восстания» [167].

Протокол заседания Центрального Комитета РСДРП (б) от 20 октября 1917 г.: «Тов. Урицкий сообщает о настроении в провинции; доказывает, что большинство делегатов в Москве высказалось против вооруженного восстания» [168].

И это за пять дней до вооруженного восстания!

А вот еще одно, уже совершенно беспартийное свидетельство – юрист, поступивший на службу в гвардейский Преображенский полк в сентябре 1917 года, как вольноопределяющийся, т. е. как доброволец – член полкового комитета С.В. Милицын о своих сослуживцах: «К политическим вопросам равнодушны. Мало их трогают и вопросы о судьбе родины. Может быть они уверены в ее безопасности. Сравнивая солдат с чиновниками, я прихожу к заключению, что они в своем равнодушии к судьбе России, совершенно одинаковы. На первом, плане свои интересы, свое корыто» [169].

Еще одна запись. Он же, там же – октябрь 1917 года: «Я вслушиваюсь в разговоры, расспрашиваю и прихожу к убеждению, что среди наших солдат почти нет сторонников большевизма. Но и за Временное Правительство они не пойдут. Имя Керенского слишком ненавистно. <…>

Переворот совершился. Преображенцы всё-таки выбежали, но участия не принимали. Так уверяли очевидцы. Пострадал из Преображенцев один только Иванов, член нашего комитета, и то не от пуль, а от матросского приклада. Оказывается, юнкера были отведены в зале нашей учебной команды, и вот, когда завоевание дворца свершилось и победа была вполне одержана, Иванов стал юнкеров группами выпускать на свободу. Об этом как-то узнали матросы, явились в казармы и побили Иванова. Преображенцы к стыду своему его не отстояли. <…> Аршанский – Витебский еврей, много в жизни скитался и терпел. <…> Он тоже того мнения, что у нас в роте большевиков нет» [170].

И, наконец, запись С.В. Милицына, сделанная в «ноябре—декабре». Разговаривая ночью, будучи в карауле, со старым швейцаром: «Невольно пришло на мысль, что я еще ни одного защитника большевизма не встретил» [171].

Вот и спрашивается: где же эти «99 процентов голосов солдат», где большинство, которое «теперь за нами»?.. И если большинства этого не было, а это более, чем очевидно, накануне государственного переворота, то откуда б оно вдруг взялось в самый день переворота? Так оно и не взялось. Именно это и показала реальность, явленная 25 октября.

«Предполагалось, – писал В.А. Антонов-Овсеенко, ответственный за захват Зимнего дворца, – начать наступление ранним утром 25-го, но выяснилось, что кронштадтцы не поспеют к утру. Начинать без них атаку Зимнего рискованно» [172].

Очень мило! А велика ль по численности была та силища ожидаемая, без которой рискованно начинать атаку против рассевшихся в здании еще необстрелянных дам, столь же малопригодных для боя юнцов-недоучек да инвалидов с капитаном на протезах во главе?

И, коль рискованно выступать против семисот осаждаемых, то не выходит ли так, что и численность осаждающих была не многим более семи сотен? Иначе, если красногвардейцев, солдат да рабочих было значительно больше семисот человек – были тысячи, то я при всем своем желании не вижу ни малейшей возможности героизировать поведение находящихся весь день около полупустого дворца, и ожидающих неких матросов. Ведь известно же, что семеро одного не ждут. Тем более что с раннего утра и весь день до глубокого вечера главный инициатор госпереворота в Смольном места себе не находил – и кричал, и писал, и требовал ареста Временного правительства. Но он-то находился в это время в хорошо охраняемом Смольном, а те, кого все его требования непосредственно касались, находились пред пустынной, зловещей площадью, соваться на которую без кронштадтцев – рискованно. Да и, давно ли, ведь именно на эту площадь 9 января 1905 года, сунувшиеся рабочие, были столь легко, тупо и беспощадно расстреляны царскими войсками?.. Вот, точно такими же людьми, как те, что сейчас затаились у дворцовых окон и за баррикадой, возведенной юнкерами из намедни привезенных дров…