Грани матрицы

– Привет и тебе, прекрасная незнакомка, – с некоторой натугой улыбнулся я.

Если быть полностью откровенным, прекрасной я бы девушку не назвал. Но она казалась милой. Свеженькое личико, умело наложенная косметика, вздернутый носик, чистая, гладкая шейка… Мне же было бы глупо проявлять полную откровенность в незнакомом месте с незнакомыми людьми. С девушками, если речь идет об их внешности, – тем более. Да и насчет «незнакомки» я немного преувеличил. Для себя я определил вошедшую как медсестру. Имя в ближайшее время тоже станет известно.

От моего слишком явного и откровенного комплимента девушка неожиданно зарделась. Странно. Вроде бы на монашку не похожа…

– Будете кушать? – спросила медсестра, улыбнувшись еще раз.

– Пожалуй. И пить, если можно, – попросил я.

Девушка отступила за дверь и появилась меньше чем через минуту. Перед собой она катила блестящий сервировочный столик. На нем покоилась глубокая чашка с дымящимся супом и большая плоская тарелка с каким-то комплексным вторым блюдом: здесь были и картофель-фри, и зеленый горошек, и кусок мяса, и несколько листочков зелени. Но больше всего меня поразили не блюда. Рядом с тарелками лежали блестящие нож, вилка и ложка – приборы, крайне редко встречающиеся в больницах. А еще на столике возвышались высокий хрустальный бокал и хрустальный же кувшинчик с оранжевым напитком – хотелось верить, что с соком.

– Приятного аппетита, – пожелала девушка.

– Как вас звать? – поинтересовался я, не решаясь сразу спросить, что это за элитный санаторий и за какие заслуги меня в него поместили.

– Инна, – ответила девушка.

– Очень приятно. Евгений, – представился я и тут же сообразил, что мое имя ей, скорее всего, известно – оно есть в карточке больного. Вряд ли я попал бы в такое приличное место, будучи неопознанной личностью.

– Я знаю, – подтвердила мою догадку девушка, но покраснела еще больше.

Да что это такое с ней? Или она первый раз на работе? Или считает, что обслуживает невесть какого важного клиента? Полноте, я на свой счет не обольщаюсь. Хотя я и знаком кое с кем из сильных мира сего, сам к их весовой категории даже и близко не подхожу, и терять дар речи, заговорив со мной, не стоит.

– Вы кушайте. Надеюсь, вам понравится…

Сказала и приятно засмущалась. Будто сама готовила.

– Не хотите сока? – спросил я, сам не зная зачем.

– Вы думаете, я хочу вас отравить? – испуганно взглянув на меня, спросила Инна.

Шутит? Непохоже… Может, она сама не вполне здорова? Да где же это я очутился?

– Нет, не думаю, – ответил я. – Зачем вам меня травить? Вы могли бы меня задушить подушкой, пока я валялся в беспамятстве. Или сделать укол надежным ядом. Да просто сильнодействующим лекарством – тем же нитроглицерином. И никто никогда ничего не узнал бы. Зачем же вам меня травить?

Круглый ротик девушки полуоткрылся. Она смотрела на меня с ужасом.

– Задушить подушкой? – переспросила она так медленно и недоверчиво, даже как будто заинтересованно, что мне невольно подумалось: не зря ли подал ей идею?

– Присаживайтесь, – предложил я. – И расскажите, где я нахожусь. Совсем не помню, как здесь очутился. Что произошло?

Толку-то строить из себя всезнайку… Рано или поздно они раскусят, что у меня амнезия. А может быть, вовсе и не амнезия? Упал в озеро, стукнулся головой. Пока приводили в себя, Леонид вызвал вертолет и отправил меня в Москву. Не хватало еще, чтобы на его дне рождения загнулся какой-то гость. То-то пожива для журналистов!

В любом случае, на палату для буйнопомешанных моя комната не похожа. И медсестричка в нее входит безбоязненно, без сопровождения санитара с дубинкой.

Девушка послушно села на мягкий стул, но рассказ начинать не спешила. Я налил себе сока – действительно, апельсиновый – выпил бокал, налил еще.

Вкусно, надо заметить. Не исключено, что из настоящих апельсинов.

Попробовал суп. Странный, будто бы разведенное бульоном картофельное пюре. Наверное, последнее слово диетического питания. Суп, в отличие от сока, был так себе. Недосоленный, не очень наваристый.

Отодвинув глубокую тарелку, я перешел ко второму блюду. Мясо оказалось не слишком мясным – с соевым привкусом. Овощи тоже немного вяловаты.

– Вам не нравится? – тревожно спросила девушка.

– Что вы, что вы, – воспитанно возразил я. Не скажешь же вслух, что у них кормят бурдой? – Соли хорошо бы добавить…

– Я сейчас сбегаю! – выпалила Инна, вскакивая со стула.

– Не утруждайте себя. В следующий раз. Лучше ответьте на мой вопрос. Где мы? В Москве?

– В Москве, – подозрительно быстро ответила девушка.

– И как я сюда попал? Что случилось?

– На эти вопросы ответит профессор. – Медсестра скромно потупила глаза.

– Вы хоть можете сказать мне, в каком заведении мы находимся?

– Не могу, – твердо ответила Инна. – Я обязана следить только за вашим комфортом.

– Что ж, вам это удается, – улыбнулся я. – Когда я увижу профессора? И как его зовут? И каких наук он доктор?

– Профессор Варшавский – нейрофизиолог, – прощебетала девушка. – Видеть его вы можете в любой момент.

Про себя я подумал, что попал не в те руки. Уж если за меня взялись нейрофизиологи, можно складывать лапки домиком. С другой стороны, нервы – не психиатрия. И отношение лучше, и надежда на выздоровление есть… Или все же нет? Я слабо разбирался в медицине. Наверное, профессор мне все расскажет…

– Так зовите, – предложил я. – Ваше общество мне приятно, но я хотел бы получить ответы на некоторые вопросы.

Профессор Варшавский оказался моложавым кучерявым субъектом. Большие и умные карие глаза, высокий лоб, широкая улыбка. Ходил он, конечно же, в белом халате, с молоточком в руке и стетоскопом на шее. На меня, когда полагал, что я его не вижу, поглядывал настороженно, с некоторой долей опаски. Что я, покусал кого-то в беспамятстве?

– Рад видеть вас в добром здравии, – жизнерадостно проговорил профессор.

Голос у него был высокий, резковатый. Под халатом я разглядел солидный черный костюм с каким-то неярким галстуком. Ботинки – старомодные, тяжелые.

– И я рад, – сказал я, улыбаясь. – Только если я в добром здравии, зачем же меня здесь держат?

– Держат? – переспросил профессор. – Никто вас не держит, господин Воронов. Вы всего лишь проходили курс восстановления после травмы.

– Это уже интереснее, – вслух заметил я. – Как вас звать, профессор?

– Александр Львович, – ответил доктор, поспешно вынимая из бокового кармана халата бейдж и прикрепляя его к нагрудному карману. На желтоватой карточке шрифтом, отчего-то стилизованным под старославянский, было отпечатано:

«Профессоръ Варшавский Александръ. Московский университетъ»

– Рад познакомиться, – сказал я. – Так какой, говорите, у меня диагноз?

– Амнезия. Вы пребывали в коме в течение нескольких лет, – обыденным тоном проговорил профессор.