Ермак. Том I

– Для чего же к воеводе? Будет время, я и сам к нему пойду.

– Вот и пойдем!.. Расскажешь там, как сюда попал. Да живо! Будешь упираться, зараз башку сниму!

Неизвестный оглянулся, как бы ища поддержки, но потом, что-то сообразив, решительно зашагал впереди казака. Видно было, что он не раз бывал в городе, так как хорошо знал дорогу. Он гнулся и часто хватался за грудь, словно нес под халатом тяжесть.

Воевода вернулся из церкви и стоял перед открытым окном. За спиной его скрипел пером подьячий Максимка.

– Эге, да вот и станичник! – воскликнул Черебринской, заметив Ермака. – Да он и не один. Гляди, какого шута тащит сюда!

Дверь распахнулась, и Ермак втолкнул незнакомца в горницу. Человек не растерялся. Казалось, он только и ждал этой минуты. Втянув голову в плечи, он засиял и затараторил:

– Ой, ласковый боярин, ой, пресветлый князь, какое дело есть!

– Кто ты такой?

Воевода с удивлением разглядывал пленника.

– Прикащик я! Оттуда… – неопределенно махнул рукой незнакомец. – Я прошу тебя, великий пан, выслушать меня. Только пусть уйдут все!

– Да говори при них! – приказал воевода.

– При других нельзя, боярин. Тут такое… что надо один на один!

– Ты что, прибылый? – спросил воевода, подозрительно косясь на приведенного.

– Прибылый… К твоей милости!

– Ты не брешешь, сукин сын? – сердито выкрикнул воевода. – Смотри, коли что, болтаться тебе на крюке! Ну что ж, послушаю, коли так, – помедлив, согласился он. – Вы, люди добрые, оставьте нас! Коли что, позову.

Подьячий послушно юркнул за дверь, а Ермак, выходя из горницы, недовольно подумал: «И что только надумал воевода? Да сего приказчика надо в мешок и в Волгу. Видать сову по полету!»

За дверями царила тишина. Изредка доносился низкий бас воеводы. Подьячий неугомонно вертелся подле казака.

– Шишиги турские заслали, непременно! – не мог успокоиться он. – Доглядчик!

– Откуда знаешь? – пытливо посмотрел на него Ермак.

– На своем веку немало перевидел ворья да изменников. По мурлу вижу – вертится змея! Подослан!

Между тем в горнице продолжался свой разговор. Воевода прошел к столу и строго спросил:

– Ну, так сказывай, кто ты и зачем подослан?

– Ой, великий пан, разве невдомек, зачем я пожаловал? – маслянистыми глазами обласкал Черебринского рыжий. Он потянулся и осторожно дотронулся до плеча воеводы. Тот брезгливо отодвинулся:

– Не тяни. Сказывай.

Человек на цыпочках подошел к воеводе и зашептал:

– Боярин, я пришел от Касим-паши!

– Как смел! – вскипел воевода.

Незнакомец пожал плечами:

– Посланец я! Вельможный пан хочет есть хлеб, и я хочу. А потом, потом…

Пленник закопошился, полез в карман своего халата и, вынув оттуда кожаный мешочек, положил его на стол.

– Это все лобанчики, золотые лобанчики! – горячо зашептал он. – Берите, великий и ласковый князь! Это все ваше теперь… Касим-паша прислал…

– Почему ж это мое? – тихо, с угрозой спросил воевода. И, погасив свой гнев, повторил: – Почему же это мое?

– За услугу, пан! Совсем мало надо от боярина, совсем мало! Надо, чтобы он бросил Астрахань и увел стрельцов! Даже драки не будет, и все будет хорошо.

– Ах ты дрянь! – сжал кулак воевода.

– Ой, боже мой, да я же не все выложил! – засуетился подосланный. – Вот еще немного. – Он вытащил и положил перед воеводой второй мешочек. – Тут все золото! А после будет еще…

– Мало! – рявкнул воевода. – Клади еще!

– Больше пока нет! – согнулся в дугу подосланный. – Отпусти, боярин, еще принесу, только скажи, что все будет так, как просит мудрый Касим-паша…

Воевода схватил мешочки, развязал их и опрокинул на стол. С веселым звоном посыпались золотые лобанчики. Были тут и польские червонцы, и турецкие лиры, и бухарские тенги. Глаза рыжего заблестели…

– Ах ты вор! – загремел вдруг воевода. – Эй, люди!

Ермак мигом сорвался со скамьи и бросился в горницу. За ним протрусил подьячий.

– Гляди, казак, зри и ты, крапивное семя! – крикнул им Черебринской. Размашистым шагом он подошел к рыжему. Вид его был грозен. – Эх ты, продажная шкура, шинкарь! Думал русского человека за лобанчики взять? Ан нет, русская душа не продается! – Он ткнул ногой в побледневшего турского посланца и гаркнул: – На дыбу этого шельмеца! Пытать его! А ты, Максимка, отпиши лобанчики на государеву казну!

– Вельможный пан! – взвизгнул подосланный. Но Ермак уже сгреб его за плечи и швырнул из горницы в руки стрельцам.

3

Русский посол Мальцев продолжал томиться в неволе. Он совсем отощал, захирел, но не падал духом. Полоняник присматривался ко всему, что творилось в турецком лагере. На ранней заре турок и татар будила частая дробь барабанов. Щелкая бичами, старшины гнали их на работу. Они шли, как волы в ярме, тяжело опустив головы, и громко роптали. Вскоре раздавался стук топоров, скрип арб – тысячи ордынцев начали строить деревянную крепость. Мальцев радовался: «Коли свой городок возводят, значит Астрахань не по зубам!»

Вместе с ордынцами гоняли на самую тяжелую работу и невольников. Донские казаки-полоняне шли с песней. И песня эта щемила сердце Мальцеву. Невольники пели:

Ой, вызволи, боже, нас всех, бедных невольникоз.
Из тяжелой неволи.
Из беды басурманской.
На ясные зори,
На тихие воды,
На край веселый.
На мир крещеный!

Не мог утерпеть Семен, подпевал и он. Голос у него слабый, скрипучий, но от песни легче становилось на душе.