Разъяснитель недоразумений
Когда принцесса опрокидывала стакан «Метаксы», это было настолько очаровательно и воздушно, что, если бы я был художником, я бы написал картину – «Принцесса и запой». Она попросила купить ящик «Метаксы», причем, лучше паленой, потому как если будет качественная, запой может и не закончиться. На закуску – немного сыра и черешни.
Принцесса то плакала, то смеялась, то ее тело танцевало, то застывало в немыслимой позе. Она читала наизусть стихотворения Бродского и отрывки из «Уллиса». Ее немаленькое тело превратилось в парашютик одуванчика и летало от любого дуновения ветра ее настроения.
По прошествии двух недель муха побеспокоилась:
– Надо что-то делать.
– Давай немного подождем, – попросил я.
– Зачем ждать, ведь гибнет человек!
– Я бы этого не сказал. Может, ей это нужно.
– Как «это» нужно?! Я не понимаю.
– Ты много не понимаешь. Не все вещи можно объяснить. Вот ты боишься высоты?
– Нет.
– А я боюсь, и этот страх объяснить тебе не смогу.
Муха неохотно согласилась.
Однажды принцесса позвала меня и, выпив очередной стакан, спросила:
– А ты знаешь, почему я сейчас пью?
– Нет.
– Вот и я не знаю. Но если разгадать эту тайну, нам анналы свои откроет Вселенная!
Но Вселенная не открывала анналы, и через три недели я увидел, как из ее тела алкоголь лепит какую-то инородную для той же Вселенной скульптуру. Ее можно было бы назвать «Богиней безродной красоты», так как красота принцессы оставалась, но появилась какая-то примесь, которая придавала что-то безродное ее красоте. Принцесса стала похожей на смятую впопыхах бумажку.
Мы вызвали врачей, но они были посланы на… Причем, в очень ласковой и нежной форме, и им это даже было приятно.
Мы пригласили психотерапевта, но после часового сеанса с принцессой он сам вошел в запой.
Мы вызвали санитаров из психушки, но принцесса очаровала их и уговорила «дернуть» вместе с ней.
Запой прошел сам. Как сама проходит весна, а за ней лето, осень и зима. Для принцессы запой был, как неопределенное время года, которое приходило само по себе, со своей погодой и количеством дней.
Принцесса встала утром и как ни в чем не бывало приготовила нам яичницу с баклажанами по-итальянски. Да такую вкусную! Что мы были благодарны двум ящикам «Метаксы», которые осушила принцесса.
Пока мы ели, принцесса смотрела на нас и улыбалась.
– Вкусно?
Мы закивали головами.
– Я рада, – грустно сказала она, посмотрев в мои быстро опущенные глаза.
***
Приближался Новый год. Как директору нашей фирмы «Принцесса и Му», мне необходимо было подарить всем сослуживцам подарки. Я взял деньги из общей кассы и направился по магазинам. Что же дарить? Муха – у нее это был первый и последний Новый год в жизни. Саша – что дарить пассивному гомосексуалисту, чтобы и угодить, и не обидеть? Подарок для принцессы – это самое сложное.
***
В огромном торговом комплексе я медленно бродил и, держа в голове три слова – «муха», «Саша», «принцесса», – ждал, на что откликнется мое сердце. Рубашки, футболки, сумки, торшеры, кастрюли, парфюм, сувениры, медовые пряники, постельное белье, подушки, чашки, кофейники… Сердце молчало, а разум подкинул идею подарить деньги. Я с ним согласился и пошел к выходу, но вдруг…
***
Мы накрыли в офисе стол. К привычной «Метаксе» добавилась «Хванчкара» и ром. Часы пробили двенадцать ударов, и я хотел сказать первый тост в Новом году. Я долго готовился к нему. Оценил заслуги каждого и подобрал слова. Но принцесса дернула меня за рукав, напоминая, что сначала нужно подарить подарки.
Из новогоднего мешка я достал каждому по одному кирпичику разной величины. Принцесса, муха и Саша медленно развернули праздничные упаковки. Саша получил «Голый завтрак» Берроуза, принцесса – «Бессмертие» Кундеры, муха – «Под сенью девушек в цвету» Пруста. Каждый открыл первую страницу…
И праздник Нового года для меня был закончен. Как я ни пытался, но никого невозможно было оторвать от чтения подаренной книги. Саша читал и улыбался, порой на лице появлялась недоумевающая гримаса, похожая на катарсис. Принцесса читала медленно и внимательно. Было видно, как каждая страница откладывается в ней, создавая отдельное место, отдельный дом мыслей Кундеры, в который постепенно входили ее мысли. Муха была в замешательстве. Ей приходилось перелистывать страницу только после того, как она прочитывала ее несколько раз. При этом лицо ее светлело, и, казалось, тень смерти отодвигалась на минуту назад.
А я, отбросив попытки завлечь сослуживцев к пьянке, начал напиваться сам. А что еще делать в кругу интеллектуалов?
***
Пока мои сотрудники продолжали посвящать празднование Нового года чтению книг, я изрядно напился и в угаре смотрел сны.
***
Мне снилось, что я лежу на полу.
И вдруг я заметил капроновую крышку с прозрачной жидкостью в углу туалета. Вокруг крышки собралась толпа рыжих тараканов, которые насыщали свои желудки ядом, умирая прямо здесь. Каждый из них не мог предположить, что кто-то им желает смерти. Ведь они были такими, какими родились и жили, как могли. Но один из них, стоял неподалеку. Он наблюдал смерть и не двигался с места. Ведь он был таким, как и все, и отличался только тем, что не понимал, почему его собратья так быстро умирают. Он остановился в «не-доразумении» происходящего. Что остановило его? Что спасало его жизнь?
Я лег на пол, и мои глаза встретились с взглядом рыжего задумавшегося таракана. Но ведь он уже не был тараканом. Ведь тараканом мы привыкли называть тех, кто бессмысленно ест яд, не осознавая, что это яд. Этот же стоял в раздумьях и увеличивался у меня на глазах! Достигнув определенного размера, очевидно додумавшись до чего то, таракан развернулся и уполз прочь, выбрав голод, в отличии от тех, кто выбрал сытость, а вместе с ней и смерть. Он выбрал то, что для тараканьего мира кажется абсурдным и остался жив. Остался жив и уже не был тараканом, а каким-то другим существом. Он подполз к привычной норке, в которую влезал не один раз, но она оказалась для него уже мала, и он пошел искать другую, уже большую по размеру, в которою получится влезть и строить уже новый дом, который был бы просторней, чем прошлый, и искать новых друзей, подходящих по нутру.
***
Когда я проснулся я увидел принцессу. Перед ней лежала закрытая книга Кундеры «Бессмертие». Принцесса была в глубоком размышлении, чего не скажешь о Саше. Он дочитал Берроуза и странно похихикивал, очевидно, найдя в книге подтверждения некоторым своим сомнениям. Муха была всего лишь на пятой странице Пруста, но лицо ее посветлело. И я видел, как к ней возвращается жизнь. Очевидно, книга давала ей часть своего вечного существования, и муха ухайдокала всю бутылку «Хванчкары», которой я хотел опохмелиться.
– Неужели мы бессмертны? – сказала принцесса.
– Слишком много задаете вопросов, – решил поддержать разговор Саша. – Если игрок задает много вопросов тренеру, вскоре он становится запасным.
У меня болела голова.
– Слушайте, давайте опохмелимся, а потом…
Но принцесса посмотрела на меня так, что я заткнулся. Ведь это я был хмельной от алкоголя и, чтобы боль в голове ушла, мне нужно было только опрокинуть рюмку– другую. Принцесса же охмелела от новых для нее интерпретаций жизни. И для ее «опохмелки» алкоголь не подходил.
***
У нас произошел спор.
Я придерживался христианства, муха – психологии, Саше нравился дзен-буддизм.
– Мне понятна их структура: человек приходит, рассказывает подноготную священнику, что утаил, а затем просит Бога очистить его, чтобы опять начать грешить, – сказал я.
Муха парировала.
– Так ведь в психологии точно также, только вместо батюшки – психолог, и больше всего они попадаются в юбке. Батюшки, но только в юбке. Понимаешь? Ты ведь тоже рассказываешь им подноготную, причем, с самого детства.
Я возразил.
– Но там нет третьего. Вас двое. А когда двое, должен быть третий. Муж, жена – ребенок, начальник, рабочий – деталь, тренер, игрок – гол.
Вмешался Саша.
– А я дзен-буддизм уважаю.
– И чем же? Сидят и пялятся в одну точку и рассчитывают, что что-то должно произойти, а ни хрена не происходит.
Муха хохотнула.
– Это у тебя не происходит, а у меня происходит, – обиделся Саша.
– Что происходит? И от своей гомосятины ты вылечился?
– Причем здесь это?!
Всех перебила принцесса.
– Вы вот говорите психология, философия, дзен, буддизм… У моего мужа был друг-философ. Так его послушать – сущее, надсущее, подсущее. А пришел он однажды домой, а жена с любовником. И какое там сущее! Он так получил от любовника по подсущему, что надсущее где-то месяц летало, пока он лежал в реанимации. Хорошо, что надсущее вернуться решило, и сущее воскресло. А я думаю так: лучше всего, когда человек с человеком сам разбирается. Помогает другому понять, чего он хочет, а другой в ответ помогает ему тем же. Я бы назвала это… универсальной религией человеческих отношений. Она родилась тогда, когда человек увидел человека. И родилась раньше Будды, Кришны, Христа… Она была первой, и она же будет последней.
Принцесса смотрела на меня в ожидании, что я скажу что-нибудь. Но я молчал. Она ждала, что я помогу ей понять, чего хочет она сама, в чем ее тайна, тогда и она сможет помочь мне, разъяснив, кто я такой, что могу в жизни. Но я молчал. Мы молчали.
Раздался очередной звонок клиента.
– Я устала, – сказала принцесса.
Муху невозможно было оторвать от чтения Пруста, Саша мылся в душе и я поехал один.
***
Полуголый мужчина лет тридцати пяти судорожно курил и попивал коньяк. На столе в рамке стояло фото молодой красивой женщины.
– Понимаете, когда она рядом, я пью, курю, нюхаю и колюсь. Как только она далеко, я нормальный человек, мне не хочется убивать себя ядом. И я люблю ее безумно!
Я вдруг почувствовал. Мы всегда любили – я и принцесса, пусть и не знали о существовании друг друга на неизвестном для нас расстоянии, а поскольку мы не знали, где мы находимся, расстояние было бесконечным. Мы представляли, что мы вместе, рядом, и от этого любовь была величиной в наше бесконечное расстояние. Но когда встретились, любовь становилась маленькой, а когда пытались обняться, исчезала вовсе.
– Когда ты далеко от дорогого тебе человека – неплохо бы быть рядом. Когда ты близко – неплохо бы быть далеко, – ответил я молодому человеку.
Тот задумался и кивнул. В дверь позвонили и вошла она. Его избранница.
***
Я вошел в офис и увидел собранные чемоданы принцессы. Она уезжала. Уезжала в далекое северное Кемерово, не найдя во мне того, кто помог бы ей жить. Уход принцессы из моей жизни означал для меня долговременную смерть. Я не понимал. Не понимал – почему я не могу сказать принцессе те слова, которые она так желает услышать? Не понимал – как оставить ее рядом? Я желал выскочить из раздумий, но тщетно.
Она лежала на диване в приемной в сладком полусне. Что ты видишь? Как попасть в твой сон? Что тебе снится – прошлое, настоящее, будущее? О чем ты мечтаешь? Что в действительности тревожит тебя? Нет, не то, что ты всем рассказываешь и на что жалуешься, а то, что знаешь только ты. Знаешь неизвестно откуда и никому не рассказываешь, потому что не хочется. Потому, что кажется, если расскажешь, то и исчезнет это – то, о чем знаешь только ты. Которое хранится в тебе и хочет сопутствовать каждому движению твоего чувства. То, на что ты хочешь равняться и у которого хочешь спрашивать совета. Но не спрашиваешь, потому что не знаешь, как.
Я прилег к принцессе и представил, как она удаляется от меня – на метр, на десять, на километр, на Вселенную, на вечность.
В груди что-то проявлялось. В тьме закрытых глаз появлялся какой-то бесформенный образ, а мысли вдруг стали пытаться этот образ постигать, запуская неизвестный мне двигатель, который приводил в движение пустоту моей души.
Зачем?! Почему?! Почему мир полон бесконечным количеством недоразумений! Недоразумений, которые заставляют нас стонать и плакать, которые изъедают изнутри и внешне ты можешь казаться вкусным и спелым, но стоит только раскусить и вкус окажется ничего не значащим, по которому и не определить кто-ты – яблоко, груша или еще неизвестный миру фрукт, граничащий с гениальностью вкуса.
Почему я не знаю кто я ? Если человек – что я могу?
Что же это за такое чудовищное недоразумение?! Недоразумение, которое не преодолеть!
Я встал и побежал. Побежал не зная куда и не зная зачем.
Я оказался в торговом центре.
Шел и видел тысячи сапог, которые ждали своих избранниц. Ждали, когда подойдут кому-то тютелька в тютельку и оживут, как оживает пьедестал, когда на него восходят победители. Вы не задумывались, почему мужчинам нравятся красивые ножки женщин, а женщинам – сильные руки мужчин? Нет? Руки – от Бога, а ноги – от Земли.
Я бежал и ни одни сапоги не вызывали у меня никаких ощущений.
И тут я увидел их!
Нет, это были не сапоги. Это были туфельки, но какие! Они полностью передавали внутренний мир принцессы. К бирюзовой подошве крепились два коричневых ремешка. И каблук… он был слоеный всеми цветами радуги. Я представил в них принцессу и понял, что это были ее туфли, просто по какому-то недоразумению оказавшиеся здесь. Я был готов заплатить за это недоразумение и подошел к продавцу.
– Можно эти? – задыхаясь от волнения, попросил я.
– Вам какой размер?
И тут я опешил. Размера-то я не знал! 36, 37, 38, 39? А ведь это важно! А вдруг не попаду? Это будет катастрофа! Ведь когда дело касается красоты женщины, нужно попадать в десятку – семерок, восьмерок, девяток они не признают. А если попадешь в молоко, можно потерять их навсегда! Я представил, как принцесса надевает эти чудесные туфельки, а они ей малы или немного великоваты. Она бы ничего не сказала, но я уверен, что несколько раз бы пожалела, что приехала ко мне. Поэтому я протянул туфли назад продавцу от греха подальше. А он видел, что я расстаюсь с чем-то самым дорогим в моей жизни. Я осознал, что стал чистосердечной жертвой облома. Ведь я никогда не смогу преподнести этот подарок, если даже буду знать размер. Ведь где 36, там и 37, а где 37, там и 38. Чуть жмет, чуть болтается, чуть… чуть… Тут ватку не подложишь. Я был в ужасе. Все равно нужно мерить!
– Покажите мне все размеры, – попросил я в отчаянии продавца.
На складе я стоял среди тысяч туфель, и мне нужно было выбрать именно те, которые подошли бы женщине, что приехала за тридевять земель ради меня. Я брал в руки туфли, щупал и смотрел на размер – один, другой, третий, 35-ый, 34-ый, 33-ий, 36-ой, 37-ой, 39-ый?! Сопоставлял их. Иногда туфли одного и того же размера были разными. Выбившись из сил, я распластался на полу. Мне казалось, что дыхание мое остановилось. Я понимал, что, если я не найду нужные мне туфли, принцесса покинет меня. Покинет навсегда. Мне придется возвращаться в мою старую жизнь, в которой для меня уже нет места. Я видел, как туфли засыпали меня, и я задыхался среди их размеров, как не умеющий плавать утопающий.
Я вышел со склада.
– Ну что, выбрали? – спросил продавец.
Я не ответил, но вдруг …
Я смотрел на пару туфель, которые стояли на витрине у меня перед носом, которые я увидел первыми, которые вызвали у меня интерес. Когда я представил их на ножках принцессы, вдруг раздался крик у меня в душе! Пронзительный нескончаемый восхитительный крик! Крик, который превращал принцессу в другое существо, которому не было описания, которое вызывало восхищение. Восхищение, которому хотелось довериться и которому не было объяснения.
Эти туфли я еще не держал в руках. Я медленно подошел и взял в руки эту пару туфель с радужным каблуком. Она мне показалась легче воздуха. Я перевернул туфли и увидел, что размера на них не было…
***
Я вбежал в офис. Принцессы не было, чемодана тоже.
***
Я прибежал на вокзал, на перрон. Бежал вдоль поезда, всматриваясь в окна.
Принцесса сидела в одном из купе и грустно смотрела перед собой. Я хотел было подать сигнал, но объявили отправление.
Я обратился к проводнику:
– Здравствуйте, извините. Не могли бы вы передать принцессе – извините, женщине из восьмого купе вот эту коробку?
Проводник оказался старым знакомым, который разрешил нам доехать до отстойника, когда приехала принцесса.
Он улыбнулся и взял коробку.
Поезд тронулся, а я не почувствовал расставания.
***
Когда принцесса открыла коробку, она посмотрела в окно, но поезд уже покинул вокзал.
Она сняла белые кроссовки, и надела на розовые носочки бирюзовые туфли с радужным каблуком. Они были ей точно в пору.
Вагон ехал через голые поля и густые леса.
В плацкартном вагоне она была единственной женщиной, но она не боялась. Ведь я был рядом.
Она сняла плащ так, как не снимала его никогда. Она села на полочку и положила ногу на ногу так, что взгляды мужчин окутали ее тело.
Мужчины смотрели только на нее. Смотрели все подряд.
Она попросила у проводника чай, чтобы успокоить дыхание. Ее легкие раздувало воздухом, хотя в вагоне было душно. Она вдыхала весь воздух вагона, не оставляя остальным ни капли.
Каждый, кто проходил мимо ее купе, хотел немножко задержаться, чтобы посмотреть на нее взглядом, не требующим комментариев. Мужчинам было тесно среди себе подобных, и они предпочитали окунуться в ее взгляд, в ее прическу, в ее чуть оголенные ноги. Ее пожирали глазами те, для которых она была создана.
И она не боялась. На ножках ее сверкали пряжками туфли неизвестного размера с радужным каблуком.
Она расстегнула ворот блузки и этим не оставила мужчинам шанса отвернуться и забыть ее.
Они продолжали смотреть. Кто смотрел, делая вид, что читает газету, кто прятал взгляд в окне, а кто, не стесняясь, смотрел прямо, иногда глотая сладкую слюну.
Она попросила достать матрац с верхней полки. Они сделали это. Затем сами постелили ей постель. Вагон самцов переглядывался между собой. Если бы это были звери, они сейчас дрались бы из-за нее!
Прикрывшись простыней, она сняла блузку и тихо вздохнула, но этот вздох пролетел по вагону, как крик хищной птицы для тех, кто следил за ее движениями глазами, ушами, нюхом. Она повернула голову к стене. Она чувствовала, что теперь, когда она не смотрит, каждый, проходящий мимо, оставлял на ней свой взгляд, придающий ей силу.
Она испытывала до сих пор неизвестное для себя чувство. Ей не хотелось называть это чувство, хотелось просто чувствовать.
Как же ей хотелось сейчас раздеться и пройти по вагону! Она знала, что, если бы она сделала это, никто не посмел бы дотронуться до нее. Они только смотрели бы и мечтали изнывать у ее ног.
Ее бросило в дрожь. Она почувствовала эйфорию, как боксер после победы, как солдат после войны, чемпион с финишной ленточкой на груди.
Она лежала под простыней и неожиданно для себя стала незаметно снимать все, что на ней было надето.
Через несколько мгновений она лежала под простыней, полностью обнаженная. Только туфли неизвестного размера с радужным каблуком, которые подходили ей тютелька в тютельку, нежно жали пальцы.
Она знала, что каждый в этом вагоне, засыпая или борясь со сном, думает сейчас только о ней!
Простыня вздымалась от ее дыхания. Она закрыла глаза. Сотни принцесс сейчас дышали в глазах каждого, кто увидел ее.
Обнаженная, она лежала среди целого вагона мужчин, среди всего мира, среди всей Вселенной.
И я лежал с ней рядом.
***
На вокзале муж и дочь встречали жену и мать.
Он поздоровался, поцеловал, взял чемодан, спросил у нее «как командировка?» и, не дождавшись ответа, пошел по направлению к городу . Он не понял, что это была уже не она. Предположила только тринадцатилетняя рыжая дочь каким-то будущим чувством.
Женщина в белых поношенных кроссовках прижимала обувную картонную коробку к груди. В кармане ее пуховика лежала старая ржавая гайка, которую она нежно сжимала мягкой и теплой рукой. Обняв дочь, она пошла в гудящий и заснеженный Кемерово, чувствуя крепкий узелок где-то в неведомом пространстве, связывающий два разноцветных воздушных шарика, наполненных жизнью, по какому-то недоразумению оказавшихся где-то вдалеке друг от друга, на неисчислимом расстоянии, трепещущих под ветром несчастий и побед, обреченных быть вместе, и чувствовала себя вечной.
И я был с ней рядом.
***
Муха сидела в туалете и перелистывала страницы книги Пруста. Глаза ее были живы, чувства переполняли душу, и я не увидел на ней тени смерти.
– Скажи, у тебя есть мечта?
Муха улыбнулась.
– Да, – муха неохотно закрыла Пруста и посмотрела на меня.
– Расскажи.
– Ты будешь смеяться.
– Обещаю, не буду.
– Мне хотелось бы быть человеком.
– Почему?
Муха немного подумала.
– Во-первых, я знаю кем бы была.
– И кем же?
Муха мечтательно сказала:
– Дегустатором спиртных напитков.
Я улыбнулся.
– А если честно. Чтобы понять недоразумения, которые происходят, мало любить, верить и надеяться. Нужно что-то еще.
– Что же?
Муха улыбнулась.
– Поэтому мне и хотелось бы быть человеком.
Я мотнулся в книжный, и купил остальные шесть томов «Утраченного времени». Положил их под дверью в туалет и знал, что муха не умрет, пока будет читать книги полюбившегося ей автора. Ведь даже если она прочитает их все до конца, то сразу начнет перечитывать, открывая в себе новые земные и неземные чувства.
***
– Мне пора, – сказал Саша.
– Может, останешься? – предложил я.
– Спасибо, но мне нужно к Коле. У него день рождения. Подарок нужно еще выбрать.
– Передавай привет.
Мы крепко обнялись, и Саша ушел.
***
Я сел в свое кресло директора и думал, что же делать дальше?
Вдруг я увидел на столе бокал, из которого хлестал «Мартель» на Новый год. В бокале, чуть испачкавшаяся коричневым напитком, лежала записка. Я развернул ее и прочитал.
«Сначала Бог каждое твое движение сопровождает пристальным вниманием. Помогает. Показывает. Бьет и хвалит. Если ты проходишь начальную школу, он разрешает тебе гулять самому, а затем спрашивает об усвоенных уроках. После средней школы он уже не спрашивает домашнее задание, а каждую секунду принимает у тебя экзамен. Если ты сдаешь экзамен, он наделяет тебя частью своих полномочий и уже не следит за тобой, поскольку уверен, что ты справишься сам. Затем, когда тебе уже становится скучно от полноты и зрелости, ты сам обращаешься к Богу, и тогда он спрашивает конкретно, чего именно хочешь ты. Ты должен угадать, ведь не зря учился столько лет. Если не угадываешь, снова делаешь домашние задания. Если угадываешь – совершаешь подвиг. Бог уже не следит за тобой, ведь ты перенял достаточное количество его способностей и умений, чтобы справиться даже со смертью.
Если раньше он показывал путь, то сейчас идет за тобой.
Затем тебе становится совсем скучно. Ты один. Ты зовешь его, но он не откликается. Ведь вы уже не нужны друг другу. Вы добились всего вместе. Но теперь ты должен отдать должное тому, кто научил тебя быть самим собой. Ты в глубоком одиночестве стараешься понять, что ты не одинок»
Я положил кусочек бумаги обратно в бокал.
Кто написал эту записку – муха, принцесса, Саша или я в каком-то забытом сне?
Я ощутил, как разворачивается карта путешествия моей души. Будущего путешествия.
И я вдруг понял, что если бы я не испытывал когда-то страха, не был бы ему рабом, то со мной не случилось бы никогда того, что случилось.
«Это какое-то недоразумение», – подумал я. Огромное недоразумение. Недоразумение, в которое ты должен поверить, чтобы понять. И тогда неведомо откуда, по неизвестному, но единственно верному закону, закону, который формировался одновременно с твоей жизнью, проявляется твой мир, с которым ты можешь дружить, пусть пока и не знаешь как. В котором ты император и, в тоже время, слуга. Этот мир ничем не отличается с внешней стороны, от того, который ты видел до этого, но теперь ты видишь в нем то, что связывает тебя с вечностью. Вечностью, которая складывается из многих миров других, которые поверили в свои недоразумения, и увидели свой мир, и не важно кто они – офис менеджеры, плотники, сантехники или пассивные гомосексуалисты.
***
Около офиса я увидел старичка. Он сажал дерево. Его палочка опиралась на угол дома.
– Что сажаем?
– Черешню, – ответил старичок.
Зачем? Ведь в ближайшем будущем он будет прикован к постели и не сможет ухаживать за деревом.
Из окна третьего этажа на старичка смотрели его внуки. Я вдруг понял. Хоть окно его находилось на третьем этаже, старичок надеялся, что, когда доживет до того момента, что уже не в силах будет спускаться вниз, он сможет дотянуться до ягод прямо из окна.