Дедушка, не спи!

Дедушка сидел за столом, повиснув над очередной газетой, и пускал под потолок клубы сигаретного дыма. Здесь было темно для чтения, но он не торопился включать верхний свет. Интерьер внутри канцелярии поражал своей безвкусицей. Вонь от сигарет перебивала еще более резкий запах старой мебели и книг. Стол давно бы покрылся пылью, если бы не дневальный, ежедневно наводящий уборку. Сам дедушка никогда здесь не подметал, не мыл полы и даже не вытряхивал пепельницу, которая стояла во главе стола, невзирая на то, что во всех помещениях казармы курить было строго запрещено.

Сбоку от главного стола находился компьютер. Он всегда был включен, но кроме фонового окна на его экране редко что-либо менялось. По обе стороны от стола располагались стеллажи с папками. Я не знал, что в них, но судя по тому, как хранились, особой важности они не представляли. Документы, торчавшие из папок, выглядели, как перезимовавшая листва. Смятые, пожелтевшие, порванные. Некоторые из них свешивались с полок, как тряпки, и каждый, кто проходил мимо, случайно задевал и рвал их. И так до победного конца, пока части старых документов не оказывались на полу, и дневальный утренней смены не сгребал их в мусорное ведро.

За спиной дедушки находилось большое окно, но солнечный свет почти не проникал в канцелярию из-за плотной гряды ореховых деревьев, разросшихся целым лесом позади казармы. Когда солнце уходило на запад и лучи все-таки проникали внутрь помещения, происходило настоящее волшебство, и в канцелярии можно было разглядеть не только ее хозяина, но и все, что находилось вокруг него. Дедушка и здесь превзошел себя, и всякий раз, как только это происходило, он закрывал окно полупрозрачными гардинами. В углах снова скапливался мрак, и курсанты, приходившие на инструктаж перед нарядом, видели одну и ту же картину. Командира роты в атмосфере тяжелого душевного равновесия.

Но главной особенностью канцелярии был вовсе не ее интерьер и прочие мелкие элементы. В своем рабочем доме дедушка хранил тайник, о котором я услышал от одного из своих товарищей. Тайник располагался над компьютером в центре книжного шкафа и, по слухам ребят, уже испытавших на себе характер командира роты, хранил в себе большие запасы дорогого спиртного. Несколько дней спустя после заселения у курсантов появилась примета. Если кто-то заходил в канцелярию и видел тайник приоткрытым – жди беды. Дедушка пьян. А когда он пьян, с ним тяжело разговаривать. Я знал это еще будучи ребенком, и, конечно, был одним из первых, кто эту примету подтвердил.

Сегодня мне повезло. На тайнике висел маленький замочек, а дедушка неотрывно смотрел в газету. Все время, пока я объяснял доводы, по какой причине Олега и Игоря следует переселить в другой кубрик, он, не поднимая головы, читал статью и курил. Я даже подумал окликнуть его, либо попробовать говорить громче, но благоразумие остановило. Я знал, что он все слышит. Меня могли слышать даже те, кто жил за соседней стенкой.

Когда моя речь подошла к концу, и уверенность в себе поугасла, дедушка поднял голову и глянул на меня глазами полными фальшивого терпения.

– Ты знаешь историю про двух лягушек, попавших в стакан молока? – он смотрел на меня, будто намекая, кто здесь кто. – Болтались, болтались две лягушки, пока одна из них не пошла на дно.

– Я знаю эту историю, но к нам она не относится.

– Ошибаешься, – он включил настольную лампу.

В канцелярии стало светлее, но все же, часть жуткого влияния, сконцентрированного здесь повсеместно, продолжала меня пугать.

– Одна из лягушек долго терпела то, что ей не хотелось, – объяснил дедушка.

Дым выходил у него изо рта и носа, и иногда его лицо пропадало из виду. Если добавить ко всему густую тень, расположившуюся на нем подобно черному плащу, то можно сказать, что дедушку я видел, как героя на экране телевизора с испорченной антенной.

Он затянулся, облокотился на стол, и я подумал, что он его либо перекинет, либо развалит. И вдруг дедушка вспыхнул.

– Я не хочу тебя видеть здесь с вопросами подобного рода! – рявкнул он, и от страха у меня подогнулись колени. – Если еще раз тебе в голову придет идея высказать свое мнение о тех товарищах, с которыми я тебя поселил, хорошенько подумай, болван!

Дедушка с размаху всадил сигарету в пепельницу. Несколько окурков выпрыгнули из нее и рассыпались по газете. У меня в горле застрял ком, и как я не старался ободриться, в канцелярии это не получилось.

– Пошел вон отсюда!!! – выкрикнул он, и все закончилось.

Я вышел из канцелярии и несколько секунд простоял под дверью. На душе висел камень. Я изначально знал, что совершаю ошибку. Мы с Мишей словно отважились на риск, который оправдался. И если бы дедушка умел забывать какие-либо вещи, произошедшие в далеком прошлом, то у меня бы появилась надежда, что его внимание к нам не усилится. Но у дедушки была прекрасная память, вопреки тяжелой службе, Афганской войне и алкоголю.

Я зашел в кубрик. Миша лежал на кровати, выуживая дорогие минуты спокойствия. Олег и Игорь разошлись по домам. Возможно, кто-то из них сейчас наслаждался последними днями на море, а мы наслаждались тем, что их не было рядом. В это сложно поверить, но такое чувство, действительно, доставляет удовольствие.

Услышав мои шаги, Миша подскочил.

– П-получилось?

– Нет.

– Что он ск-казал?

– Сказал, что если согласится на одно переселение, то к нему потянутся другие, – соврал я.

Миша опустил голову. В нем горела маленькая надежда. Сейчас от нее не осталось и следа.

– Лучше забыть обо всем этом, – я облокотился на кровать наших товарищей, и в нос ударил кислый запах пота.

Кровати Олега и Игоря были различны.

Олег никогда не менял постельное белье, и его простыни и наволочки отливали едким желтоватым цветом. Олег предпочитал заправлять их только при угрозе проверки кубриков. В другое время его половина кровати представляла собой мятый ком из вороха одеяла и всунутой меж прутьев подушки. Игорь же менял постельное белье при каждой удобной возможности. Чаще всего он просил сделать это Мишу или меня, если мы шли в сторону прачечной. Сам Игорь туда не ходил даже будучи в компании друзей. Наверное, считал неподобающим для своего статуса. Если Игорь замечал, что на его кровати кто-то сидел или лежал, претензии сыпались горой, поэтому каждое утро, заблаговременно до его прихода, мне или Мише приходилось заправлять кровать заново. Игорь в противовес Олегу был на редкость чистоплотным. Причем чистоту вокруг себя он редко поддерживал своими силами. Чаще всего это делал кто-то за него. Например, мы, родители или еще кто-нибудь.

– Они местные, – добавил я. – Будем надеяться, что со временем они переедут домой.

– Точно.

– Правда, мы будем больше них стоять в нарядах.

После короткой паузы мы вдруг рассмеялись.

«Куда уж хуже!»

– Иногда мне кажется, что мы стоим в нарядах только из-за моего дедушки. Если бы ты попал в кубрик с какими-нибудь другими более нормальными ребятами, тебе было бы легче.

– Ничего п-подобного, Дэн! Т-ты же видел списки.

– Сколько раз мы уже влетали вне очереди? Ты просто не знаешь моего деда. Он очень подлый человек.

Миша пожал плечами.

– У меня есть отличная идея, – вдруг спохватился я. – Уже пять тридцать и нам пора на ужин!

Миша поднял руки к верху и прихлопнул.

– Т-точно! Идем!

В тот вечер мы еще не раз вспоминали о наших общих знакомых, пока не настал понедельник.

А в понедельник случилась беда.

В восемь часов утра все роты собирались на центральном плацу академии для поднятия государственного флага. Академический оркестр исполнял гимн, курсанты пели, флаг взмывал в небо, и так начинался каждый рабочий день, насколько я себя помню. После поднятия флага роты шли торжественным маршем, отдавали честь начальнику строевого отдела, и расходились по учебным корпусам. Исключений не делали ни девочкам, ни юношам, ни командирам. Торжественным маршем шли все, и а то, как и кого это получалось, уже другой вопрос. Чем старше курс, тем расхлябаннее выглядела вся рота.

Отношение высших начальников к младшим курсам всегда отражалось на собранности. За двухнедельный период мы хорошо выучили, что на подъем флага лучше не опаздывать. Перед построением командир проверял людей выборочно, после считал всех по головам. Сегодня произошло одно изменение. Переклички не случилось. После поднятия флага командир отправил нас на занятия, а сам устроил плановую проверку кубриков. В конце сентября ребята еще не пропускали пары и ходили даже на те, где преподаватели не проверяли курсантов по списку. Лекции были скучными. Досиживать их без телефона в руках могли лишь немногие. Впоследствии те «немногие» выйдут на новый уровень. Кто-то станет учиться на четверки, кто-то пойдет на красный диплом, и тогда произойдет еще одно расслоение. Стипендия.

Но в тот понедельник речь об этом еще не велась. Все ждали послеобеденного построения, где командир роты озвучит большой наряд, созданный им из проживающих тех кубриков, где был оставлен беспорядок. Большой наряд делился на пять категорий. Камбуз, патруль, дежурное подразделение, наряд по корпусу и рассыльные дежурного по академии. Всего двадцать три человека, но провинившихся в чем-то и где-то всегда было больше. Как говорил наш командир: «Желающие всегда найдутся, даже если на наряд понадобиться вся рота».

– Мы убрались? – прошептал мне Миша, как только мой дед появился в дверях второго корпуса с книгой нарядов в руках.

Строй загудел. Все понимали, что через десять минут кто-то пойдет на уборку и после четырех часов отправится домой, а кто-то пойдет готовиться к наряду и всю ночь и завтрашний день будет впахивать без сна.

– Убрались, убрались, – успокоил я его, ощущая тревогу.

Миша тоже ее ощущал. Миша ощущал многое, что происходило вокруг, словно его сердце обладало каким-то даром предвидения. Сейчас он не просто волновался. Его колотило.

– Успокойся. Все будет норм!

Олег и Игорь стояли впереди нас. Игорь о чем-то беседовал со старшиной роты, а Олега привлекли голуби, собравшиеся в кучу на крыльце перед корпусом. Командир роты, грохнув дверью, распугал пол стаи, и Олега это привело в неописуемый восторг. Старшина Юра кивнул в его сторону, и они с Игорем тихонько засмеялись. Не с голубей. С Олега.