Харбин. Книга 3. Освобождение

по Хабаровскому краю 1992 г.

Контрольно-наблюдательное дело

Императорская японская военная миссия г. Харбин

Сотрудники. Капитан Коити Кэндзи

Том № 38

1946 г.

УНКВД СССР по Хабаровскому краю

Спецотряд № 16».

«Личные письма (с переводом) японского военнопленного, сотрудника Императорской японской военной миссии капитана Коити Кэндзи (предназначены Софье Андреевне Ларсен, 1922 г. р., уроженке г. Хабаровска. Установлена. Проживает во Франции)»

Письмо № 1

«Здравствуйте, Уважаемая Софья Андреевна!

Пишу Вам из Хабаровска. Мы здесь живём хорошо. Нас хорошо кормят и не заставляют много работать. Сейчас ещё жёлтая осень. Мы изучаем много политической литературы обо всём в мире, и в первую очередь о Великом Советском Союзе. Я не считаю себя в плену, потому что Великий Вождь Товарищ Сталин не держит нас в плену, а учит хорошо работать и правильно понимать миролюбивую политику Первой страны социализма – Советского Союза. Сейчас я знаю, что мы – японские милитаристы очень виноваты перед Великим Советским Народом, и мы должны исправиться и помочь строить социализм!»

Письмо № 2

(перевод с японского)

«Здравствуй, Соня!

Почему-то мне кажется, что ты меня уже могла забыть. Но надеюсь, что нет. Я живой. Много работаем на стройке, на свежем воздухе, поэтому сил много. Хотя зачем я это всё пишу. Ты ведь всё равно никогда этого не прочитаешь, просто разговариваю с тобой, потому что все наши могут говорить только про любовь к твоей родине. Это не первое письмо, но все предыдущие я уничтожил. Я не хочу, чтобы кто-то читал мои мысли к тебе.

Как Верочка? Ходит ли она ещё в гимназию?

Интересно, что бы ты мне ответила, если бы его получила?

Твой Ко».

Письмо № 3

(перевод с японского)

«Здравствуй, Сонечка!

Пишу тебе нечасто. Сейчас было бы уместно перед тобой извиниться, но я ещё не «совсем сумасшедший». Помнишь, как меня дразнила Верочка, когда они с Сашиком надо мной издевались!

Кстати, никогда не понимал, что такое «Сашик»! Знаю, что есть русское имя «Александр», что можно сказать «Саша» или, как вы говорите и как нас учили в университете, «Саня», «Санька», а тут – «Сашик»! Мне одна его фамилия чего стоила – «Адельберг», да ещё и «фон». Помнишь, как я сократил его фамилию и обращался к его отцу – «Адэ-сан»! Мне за такое обращение к русским всегда здорово попадало от А-сан, хотя он и сам так называл его отца.

Пытаюсь вспомнить стишок, написанный твоей сестричкой. Верочка на меня тогда ещё сильно обиделась, когда я сказал, что он совсем детский и неправильно рифмованный.

Последняя слеза!
На молодой берёзке сидел птенец.
Боялся он ехидной кошки,
И не выскакивал он на дорожку,
Чтобы прожорливая кошка не съела глупого птенца.
Но так ему хотелось извилистого червячка!
И вот невинная душа сдержаться больше не смогла
И прыгнула, чтоб в лапки ухватить всего лишь червячка.
Но тут судьба его была превратна —
Не смог взлететь на дерево обратно!
И понял наш птенец, что жизнь так коротка.
А искушенье так звучало и казалось сладко!
Последняя слеза скатилась.
И лапа демонская впилась,
Безжалостно терзая
Ни в чём невинного птенца.

Глупый я тогда был. А с другой стороны, это было так неожиданно, девочка, ещё ребёнок, а пишет такие серьёзные и грустные стихи. Я был не готов к такому обороту. Тогда она меня и Сашика обозвала «сумасшедшими извращенцами». От Сашика отлипло, а ко мне прилипло! Откуда она и слова такие знала. Хотя вы, русские, сами немного извращенцы!

Воспроизвёл по памяти. Может быть, с ошибками, пусть меня Верочка простит и ты тоже.

Всё, писать больше не могу. Сейчас придёт охрана».

Письмо № 4

(перевод с японского)

«Здравствуй, Моя хорошая!

Лежу в больничке. Вспомнил танка Исикавы Такубоку. У нас его не поощряли, но мы его знали и потихоньку читали:

Прижавшись к окошку больницы,
Смотрю я, как бодро шагают
Разные люди…

Хотя наши-то не больно «бодро шагают»! Только ваши!.. Победители! А вообще, я думаю, что правильно, что победители. Ну ладно, об этом как-нибудь потом! Лежу отравленный. Наверное, пища… Нет, об этом не буду. Пища здесь хорошая! И вообще здесь всё хорошо!

Вон бабочки снуют
Туда-сюда – всё ищут
Ушедшую весну…

Сейчас снова вспомнил Верочкин стих и сразу нашего Басе:

В чашечке цветка
Дремлет шмель. Не тронь его,
Воробей-дружок!

Я тогда прочитал его Вере, на набережной, помнишь, а она сказала, что я извращенец. У неё птенец – жертва безвинная, а у меня «дружок» – агрессор, как вся наша японская рать. А я теперь сам как у Басе:

Странник! – Это слово