Харбин. Книга 2. Нашествие

– М-да! – после длинной паузы произнёс полковник. – Значит, нам надо поставить «неуд».

Кэндзи посмотрел на начальника.

– «Неуд», господин лейтенант, – это «неудовлетворительно», в России это плохая оценка. – Асакуса был раздражён и не скрывал этого. – Надо заново перетряхнуть весь русский состав миссии. Значит, где-то есть утечка!

Кэндзи понял, что чем-то очень огорчил полковника, но при этом подумал: «Если я слышал об этом, значит, и он должен об этом знать! Если это так уж секретно!»

– Больше я вам пока ничего не скажу. Возьмите вот это дело и внимательно его изучите, а потом мы с вами обсудим дальнейшие шаги, а может быть, и перспективы. – Полковник сдвинул на ближний к Кэндзи край стола толстую папку. – Можете быть свободны! Работать будете в секретной комнате, материалы получать у меня и сдавать мне же! И прочитайте новогоднее приветствие атамана Семёнова и харбинского архиепископа Мелетия.

Через несколько минут Кэндзи стоял перед дверью секретной комнаты; пока он шёл сюда, в голову пришла мысль, что больше он никаких газетных приветствий читать не будет – всё одинаковое и не имеет смысла.

Часовой закинул тяжёлый карабин поглубже за спину и большим ключом открыл железную дверь, как её называли русские сотрудники миссии, «секретки». Кэндзи зашёл в тёмное помещение без окон, нашарил выключатель и зажёг свет. Посередине небольшой, с мрачными стенами комнаты стоял массивный деревянный письменный стол, на котором была настольная лампа со стеклянным абажуром, рядом стоял стул; больше в «секретке» ничего не было, даже сейфа. По правилам её можно было покинуть только с принесёнными материалами, и даже о табаке и туалете можно было только мечтать.

Кэндзи сел, включил лампу и услышал, как дверь звякнула снаружи железным замком.

В папке были аккуратно подшитые печатные и написанные от руки бумаги на русском, китайском и японском языках, пакеты с фотографическими карточками. На картонной обложке была надпись крупными иероглифами – «Семья». Кэндзи начал листать бумаги, в основном это были агентурные сообщения от разных источников, японцев, китайцев, много сообщений было от русских.

«Всё читать подряд! Да я тут умру, в этой «секретке». Надо найти что-нибудь обобщающее».

Чтение заняло много времени, однако какие-то донесения уже начали привлекать внимание, он их читал и делал пометки в рабочей тетради.

В деле было много фотографий, на студийных люди сидели или стояли в позах и не смотрели в глазок аппарата, это когда фотограф хотел придать объектам съёмки философский, романтический или просто задумчивый вид. Были видовые фото, снятые на берегу реки, видимо Сунгари, или в городе, напротив красивых, уже знакомых Кэндзи зданий. На таких снимках, как правило, были компании русской молодёжи, отдыхающей, выпивающей или позирующей.

Были ещё снимки немного странные. Глядя на них, складывалось впечатление, что они были сделаны второпях, на бегу или как бы «на лету». Люди на них не позировали, не застывали в ожидании «птички», скорее всего, они даже не знали, что их снимают.

«Оперативная съёмка, – догадался он. – А это что?»

Он взял в руки фотографическую карточку на толстом картоне с виньеткой известной харбинской фотостудии.

На фотографии была, судя по всему, изображена семья: мужчина в визитке сидит в кресле, рядом стоит молодая красивая дама, вероятно его жена, она облокотилась на высокую спинку кресла правой рукой; и маленький мальчик. Он стоял перед матерью, слева от отца. Кэндзи повернул снимок и на обратной стороне увидел крупные, написанные чёрной тушью, такие же, как на папке, иероглифы – «Семья». Ближе к нижнему обрезу была другая надпись, уже по-русски – «Адельберг А.П., Адельберг-Радецкая А.К., Адельберг А.А.».

«Как всё нехитро, – подумал Кэндзи, крутя фотографию и рассматривая то изображение, то надписи. – Вот она – «Семья», и вот она – семья. А это, судя по всему, фон Адельберг-младший, Александр, или, как его называют, Сашик. Интересно, какой год съёмки?» Кэндзи стал внимательно рассматривать надписи: «Это реклама… это название студии, по-английски… Хозяин… Ага, кажется, вот!» Под виньеткой с рекламой и адресом меленько значилось: «Харбин. 1921 год».

«Так, значит, тут Сашику лет шесть или семь. Полковник сказал, что он со мной родился в один день. По их календарю – это 20 июня 1915 года. Тогда здесь он совсем малыш, лет шести; вполне симпатичный кодомо».

Сашик – Александр Александрович фон Адельберг-младший был ему знаком. Он был вожаком большой компании русской молодёжи, харбинской, почти что богемы; молодые люди и девушки из этой компании были выходцами из известных харбинских семей, выпускники и студенты харбинских институтов: поэты, музыканты, художники, спортсмены, а девушки были самые красивые в Харбине. Чего стоила одна Соня Ларсен.

Глава 2

– Я изучил материалы на «Семью», господин полковник. Что прикажете делать? – доложил Кэндзи и положил папку на стол.

Асакуса посмотрел на календарь:

– Сегодня 7-е, пятница, довольно быстро!

Полковник сложил в стопку и отодвинул лежащие перед ним бумаги.

– Для продолжения дела по Хабаровску нам нужен, как я уже говорил, подходящий человек из русских.

– Он будет вербовать?

– Нет! Вербовать будем мы. Он должен дать нам несколько стоящих наводок. Дело в том, господин Коити, что в прошлом году Сталин провел широкомасштабную кампанию политических чисток, много людей, в том числе и функционеров высокого уровня, исчезли, пропали, многие расстреляны. В это время мы потеряли связь с нашим источником в штабе ОКДВА. Знаете, что такое ОКДВА?

– Да, это Особая Краснознаменная Дальневосточная армия.

– Хорошо! Ставлю вам «уд», то есть «удовлетворительно». Так вот, наш источник в Хабаровске, назовем его Большой корреспондент, является, или являлся, сотрудником отдела кадров штаба армии. От него мы получали серьезную документальную информацию о возможностях Красной армии, новых вооружениях, направлениях развития инженерного и фортификационного дела, оборудовании укреплённых районов на границе и так далее. Связь осуществлялась через коридор Благовещенск – Сахалян. Туда из Хабаровска от Большого корреспондента приезжал его доверенный, наш агент Старик. Он пересекал границу по официальному каналу как работник Дальгосторга и передавал информацию нашим коллегам из Сахалянской военной миссии. Восемь месяцев назад на обусловленную явку он не прибыл. Наши люди доложили, что Дальгосторг тоже подвергся чистке. Старик остался цел, однако его настоящее положение до сегодняшнего времени нам неизвестно. Не исключено, что он утратил возможность пересекать границу.

– А может, его тоже арестовали или расстреляли?

– Нет, в том-то и дело – наши люди видели его в городе.

– Почему не поинтересовались…

– Мы запретили подходить к нему даже близко, они могли быть под наблюдением НКВД, и тогда – провал, а рисковать Стариком и Корреспондентом мы не имеем права.

– А кого-то направить к Корреспонденту, кроме Старика?

– Он, к сожалению, нам недоступен, это было его главным условием – связь только через Старика. Он очень осторожен, их военная контрразведка работает неплохо. А сам Корреспондент из бывших, то есть из царских офицеров, как это у них называется – красный военспец, а за этой категорией особый контроль. Он в карты проиграл довольно внушительную сумму казённых денег и начал работать с нами, мы его фактически спасли.

Кэндзи внимательно слушал эту непривычно длинную речь и неожиданно спросил:

– Значит, самого Корреспондента никто из наших не видел? А может, его и нет?

Асакуса удивлённо посмотрел на лейтенанта и замолчал, через несколько минут он сказал:

– Это вы, наверное, слишком. Мы об этом думали, но информация, которую он нам передавал, подтверждалась из других источников, поэтому сомнения в его реальности отпали. Сейчас задача – восстановить с ним связь и со Стариком. Это главное. Этого ждёт Токио, господин лейтенант! Кстати, как у вас с прикрытием?

– Всё согласно моему рапорту. С начала учебного года я преподаю в японско-русском институте. Там учится много русских, есть китайцы и японцы. Преподавание позволяет интересоваться чем угодно и не вызывает подозрений, тем более что я в их стране ни разу не был…

Асакуса одобрительно кивнул.

– …хотя и они, многие, тоже на родине не были или были привезены оттуда совсем маленькими, но я заметил, что даже двое русских – это уже целая Россия.

Коити замолчал и посмотрел на полковника.

– Продолжайте! – попросил Асакуса.

– Они говорят только об этом или о чём-то сопутствующем. И что интересно, постоянно спорят: что было бы, если бы было так или не так! Спорят до хрипоты, почти до драки. Среди них, господин полковник, интересно находиться, они, как глухари на току, даже забывают, что я не их, говорят всё, что на душе лежит. Видимо, заряжаются от родителей, которые Россию – ту Россию – помнят хорошо. Но это к слову, извините. Для установления нужных контактов хочу посетить литературный кружок имени поэта «КР», бывшая «Чураевка».

– Вас приглашали? Кстати, «Чураевка» – это совсем не то же самое, что «КР», а знаете, как расшифровывается «КР»?

Кэндзи отрицательно мотнул головой.

– «КР» – это поэтическое общество его высочества великого князя Константина Романова и с «Чураевкой» никак не связано.

Кэндзи понимающе кивнул.

– Так вот, если не приглашали, то вы там будете не совсем к месту. Но продолжайте! Мы ещё об этом подумаем.