Харбин

– Попробовать можно, но у нас нет перехода.

Байков улыбался.

– Ловите, господа, ловите, если сможете!

Партия действительно оказалась конченной, и Байков обратился к Тельнову:

– Вот так, Кузьма Ильич! Как вы говорите: «Дети хлопают в ладоши, папа в козыря попал»?..

– С этой приметой, Николай Аполлонович, вы ошиблись, в данном случае говорят, что «мизэра парами ходят», а тут третий! Сдать бы ещё, однако у нас есть закрывшиеся!

– Ну что ж! – Профессор Устрялов, единственный оказавшийся в проигрыше, встал из-за стола и обратился к Тельнову: – На что истратите выигрыш, Кузьма Ильич? На акварели или на масло?

Тельнов не успел ответить.

– А вы рисуете? – спросил Тельнова удивлённый Байков.

– Пописываю! – скромно ответил старик.

– Не интригуйте, Кузьма Ильич, – Адельберг бросил карты на стол, – принесите свои работы. Николай Аполлонович и Николай Васильевич ещё не видели.

Тельнов сделал вид, что смущается.

– Ну же, Кузьма Ильич, принесите! – снова попросил Адельберг.

Тельнов пожал плечами и вышел, а Байков сидел и тихо радовался неожиданному и столь блестящему финалу игры, потом встрепенулся и спросил:

– Саша, пока я морокова?л с картами, вы говорили о чём-то интересном!

– Да, – подтвердил Устрялов. – Александр Петрович хотел что-то рассказать забавное, про какой-то случай, в сентябре восемнадцатого в Симбирске… – Он обратился к Адельбергу: – Вы что, имели там дело с Лениным?

Адельберг не спеша собрал карты и попросил боя Ли принести фрукты.

– Не совсем так, конечно. Вообще-то Николай Васильевич рассказывал о том, что Ленин сильно болен и даже неработоспособен…

– Это я знаю, он даже в Кремль не показывается… ты про что рассказывал?..

– Я рассказывал, что осенью, а дело было в восемнадцатом, в Симбирске, но… Николай Васильевич, – Адельберг налил профессору, – в то время, насколько мне известно, Ленина там не было, просто такая фантазия пришла в голову, что если бы он там оказался…

– А что за фантазия, Саша, расскажи!

Адельберг налил всем.

– Всю весну восемнадцатого года я провёл в Москве, разыскивал родителей Анны и своих и пытался найти генерала Мартынова, ты его помнишь, Николай.

– Конечно помню, в первые дни германской он попал к австрийцам в плен.

– Да, повоевать ему не пришлось…

– А он, насколько мне известно, здесь в десятом году командовал заамурцами? – поинтересовался Устрялов.

– Так и есть, был нашим с Николаем Аполлоновичем командиром…

– И неплохим, – подытожил Байков.

– Так вот! – продолжил Адельберг. – В конце весны, когда на Волге поднялись чехи, я решил, что пора мне двигаться на восток…

– А давайте, господа, – перебил его Байков, – помянем те времена! Много было надежд…

Тельнов всё не возвращался, и Адельберг, Байков и Устрялов подняли рюмки.

– Продолжай, Саша! Извини!

– …До Симбирска я добирался долго… сами помните, какие были дороги, что творилось на железке…

– А почему в Симбирск? Ты мне этого не рассказывал! – снова перебил Байков.

– В Самару в июле 1917 года уехали родители Анны и пропали…

– Как твои?

– Наверное! Никто не знает, выяснить не удалось! Добраться смог только до Симбирска, кривым путём. Туда приехал как раз в разгар боёв. Суета была и полная неразбериха. Все одеты одинаково, все стреляют. Кто? В кого? Наших можно было отличить только по белым повязкам на рукавах.

– А ты был в чём?

– В цивильном, конечно! В чём же я ещё мог быть, если приехал из Москвы? Носить мундир было невозможно! Так вот, я прямо на улице прихватил валявшийся рядом с каким-то убитым револьвер и стал пробираться к берегу Волги. Наших, то есть симбирцев, красные уже теснили – у них за спинами, как говорили, маячил сам Троцкий, в своём автомобиле…

– Это там его чуть не поймали?

– Нет, по-моему, это было то ли в Казани, то ли в Свияжске… Многие, в том числе и я, кто пешком, кто как, пробивались к железнодорожному мосту. Надо было перебраться через Волгу и соединиться с отрядом Каппеля. Кутерьма, стрельба такая, что казалось, пули пачками летят… Где пешком, где ползком, я добрался до конца последней фермы и прямо-таки ссыпался с насыпи, – Адельберг ухмыльнулся, – кубарем, и тут бабахнуло… взрывная волна была такой силы, что уложила всех на землю…

Он секунду помолчал и затянулся папиросой.

– Взрыв был мощный, но мост устоял… а левый берег Волги – кто был, тот знает – низкий, правому, городскому не ровня, на правом возвышается Венец. Так вот, артиллерия Каппеля, всего несколько орудий, стреляла по красным из низины, с левого берега. Красные засели как раз на Венце, в самой высокой части. Потом выяснилось, что Каппель расположил свой штаб так, чтобы видеть отступление симбирцев, то есть совсем недалеко от моста, в лощине рядом с железнодорожной насыпью. Тут вижу: к нам – а людей, тех, кто только что перешёл на левый берег, было много – скачут три кавалериста – хорошим таким галопом. Артиллерия красных в это время перенесла огонь и стала обстреливать насыпь, справа и слева… Снаряды рвутся, люди падают, а эти к нам… Ну вот, в одном из них я узнал Володю Каппеля. Я встал, как мог, отряхнулся – надо выглядеть, – подхватил саквояж и пошёл навстречу… Что-то Кузьма Ильич так долго возится!

– Да бог с ним, с Кузьмой Ильичом, дальше что было? Ты мне этого не рассказывал, – нетерпеливо заёрзал Байков.

– Дальше? Каппель тоже меня сразу узнал, ещё издалека, и направился прямо ко мне. Поздоровался, спросил: мол, какими судьбами? А я, хотя, и ждал, и искал этой встречи, но всё же несколько замешкался с ответом, наверное, взрывом оглушило. Он даже поинтересовался, не контузило ли меня? Мне надо было как-то выходить из положения, и я спросил: «Кто взрывал, мы или красные?» Он сошёл с коня и подал мне руку: «Да им-то зачем? Им наступать! Наша работа! А жалко, хороший был мост!» Я тоже подал ему руку, только сначала обтёр об брюки. Мы стояли друг против друга, знаете ли, с каким-то одинаковым чувством неловкости.

Адельберг помолчал.

– Мы познакомились за два года до этого, ещё в Могилёве. Тогда мы были, как положено, в мундирах, нам не надо было думать, как приветствовать друг друга, что делать и о чём говорить. А тут, представляете, я стою в пыльной брючной паре, в туфлях, в фетровой шляпе, эдакий шпак. Каппель тоже в штатском… с белой повязкой на рукаве. Он тогда ещё сказал: «Вот так, полковник! Русские люди взрывают русский мост, печально, конечно, что и говорить, но не отдавать же его Тухачевскому. – И спросил: – Вы уж простите мою бестактность, но, как я полагаю, в гости к нам – вы?» – «Прошу располагать мной, господин…» – я не знал, как к нему обратиться. «Подполковник! – заметил он. – В наше время, Александр Петрович, чинов не присваивают, да и не в этом дело».

Адельберг пригубил коньяк.

– А ведь я его хорошо помнил, – всегда улыбчивый и живой, он почти никак не переменился за это время, если не считать непривычного гражданского платья. Те же, знаете ли, жёсткие русые волосы, курчавые, и так же расчёсаны на прямой пробор. То же… никто из вас с ним не был знаком?..

Устрялов утвердительно кивнул.