Харбин

– Сидите, – резко ответил Адельберг.

«Ладно, сижу! Но нехорошо у него на душе!»

Александр Петрович и вправду чувствовал себя неспокойно и не мог понять – почему? Он вернулся! Чего же ещё? Сейчас бы подойти, обнять её, поговорить с Сашиком, но что-то мешало. Тельнов? Ну при чём тут Тельнов?

«Надо спросить, где рояль!»

Адельберг подошёл к окну в сад, это было его любимое место: кресло-качалка, книжный шкаф со стеклянными дверцами, бра на стене и под ним курительный столик. Шкаф стоял рядом с окном, здесь всегда было тихо. Под бра висел офорт с изображением Мариинского театра со стороны Офицерского моста, заказанный ещё в Петербурге перед отъездом в Харбин. На курительном столике, на прежнем месте стоял его Чаншоусин – китайский бог долголетия, он был тонко вырезан из светлого серо-салатового мыльного камня, в одной руке он держал высокий посох, в другой – тыкву-горлянку. У божка было маленькое-сморщенное в улыбке личико и неестественно большая лысая голова с выпуклым лбом, его свободный халат свисал и мягкими расползающимися складками закрывал ноги. Рядом была пепельница, сделанная из такого же мыльного камня, в виде дерущихся с растопыренными когтями и лапами, выпученными глазами и раскрытыми зубастыми пастями драконов, похожих на кошек, которых больно ухватили за загривок и оторвали от пола. Он взял божка в руки, камень был тяжёлый, тёплый и скользкий, как кусок сухого туалетного мыла.

Он поставил божка, посмотрел на книжный шкаф и увидел своё отражение в стёклах; за стёклами, на полках, в том же порядке стояли книги: Лев Толстой, Чехов, Достоевский, Григорович, Карамзин, две верхние полки занимали бесконечные Брокгауз и Эфрон, на нижней лежали детские книжки… Это было единственно новым в гостиной.

Ничего не изменилось, даже софа у противоположной стены, и подушки на ней, как и раньше, были накрыты покрывалом кружевного плетения, светло-голубым, в тон со скатертью и салфеткой – часть Анниного приданого.

«Глупости какие! Не надо спрашивать, где рояль!»

К вечеру, уже в сумерках, пролился дождь. Сашика после ужина с трудом уложили спать. Кузьма Ильич, старавшийся весь день быть незаметным, с облегчением вздохнул, когда ему показали его комнату, поблагодарил хозяйку и ушёл укладываться.

Александр Петрович сидел в своём кресле и смотрел на фотографию, с которой Сашик утром уселся к нему на колени. Это была их с Анной фотография перед венчанием.

Глава 11

– Ты совсем не изменилась…

– Ты мне льстишь! Прошло столько времени. Почему ты тогда уехал так рано? Всех отправили только в апреле.

Александр Петрович зашуршал спичками и откинул тонкое одеяло.

– Ты хочешь курить? Не уходи, останься сегодня здесь, со мной! У нас ведь нет прислуги, мы нарушим старые правила! Кури здесь!

Александр Петрович на секунду замер, потом присел на кровать и положил спички.

– Спасибо, там, в пути, я об этом много думал, что не захочу уходить от тебя каждую ночь. – Он погладил её руку и поцеловал в плечо. – А почему ты думаешь, что я тебе льщу? Я тебе не льщу. Ты действительно не изменилась. Ты такая же красивая!

– Я тебе не верю, – прошептала Анна, и от её шепота пахло улыбкой, – ты видел меня сегодня, с этим отвратительным тазом…

– Да, досталось тебе…

– …И тебе…

– …Ничего, всё будет хорошо.

– Конечно! Ты же вернулся…

Шёпот в комнате был тихий, и было слышно, как в саду с яблонь на траву падают капли.

– Ты так чудесно смотрелась в новой юбке…

– Не вспоминай! Мне неловко!

– Почему? Что тут неловкого, разве эта простая одежда может что-то изменить? – Александр Петрович погладил её светлые волосы.

Анна резко отпрянула, потом притянула его к себе и зашептала:

– Нет, Саша! Ты мне не ответил. Почему ты уехал в сентябре, когда твои ушли только в апреле?

В спальне было темно. Анна смотрела на мужа и даже в темноте видела улыбку на его лице, как ей казалось, снисходительную. Александр Петрович молчал.

– Саша, ну почему?

– Разве я мог ослушаться приказа? Началась война…

– Но почему тебя?

– Я не могу этого знать, Анни. – Он чиркнул спичкой, и она увидела его профиль.

– Не отвечай, не надо, я всё понимаю! Извини, я знаю, что спросила глупость! – сказала она, придвинулась вплотную и обхватила его грудь рукой.

– Извини, моя радость. Я так могу тебя опалить, – сказал Александр Петрович, подвинулся на подушке чуть выше и пригладил ладонью её волосы; он с удовольствием затянулся папиросой, сделанной из настоящего табака, и в комнате запахло сладковатым дымом. – А что? От твоих с тех пор так ни одного письма и не пришло?

– Нет, пропали, я уже и плакать перестала. Не знаю, что думать! Жалко, если Сашик никогда не увидит своих бабушку и дедушку.

– Бабушек и дедушек, – поправил Александр Петрович.

– Да! Извини! Расскажи, как это было!

– О-о, Анни, – Александр Петрович растягивал слова, – на это нам всей ночи не хватит!

– Расскажи, нам теперь некуда торопиться, завтра отдохни, хотя бы один день, визиты будем делать после…

– Да, я согласен, только к Иверской надо сходить…

– Поклониться Владимиру Оскаровичу?

– Да, и старик этого хочет, он присутствовал, когда Каппеля хоронили, а потом выкапывали из могилы, в Чите…

– Матка Боска! Не надо об этом на ночь. – Она села и прикрыла грудь одеялом. – А ты заметил, как они потянулись друг к другу?

– Сашик и Кузьма Ильич?

– Да!

– Вот тебе и дедушка, – Александр Петрович погасил папиросу, – а там посмотрим, может быть, и бабушка появится, – тихо пошутил он, улыбнулся и посмотрел на жену.

Анна подогнула под одеялом колени, положила на них согнутые руки и уткнулась в них лицом, она сидела молча, её длинные волосы покойно лежали, закрывая плечи, и сливались с цветом кружевных оборок подушки.

– Может, ещё найдутся! – грустно сказала она и прислонила голову к плечу Александра Петровича. – Расскажи, как это было! Расскажи!

– Как это было? – Александр Петрович снова потянулся за папиросой. – Я открою окно пошире?