Харбин. Книга 3. Освобождение

Адельберг вышел из дома и направился в миссию. Несколько недель назад, с начала июля, каждый рабочий день у Александра Петровича начинался с визита к генералу Асакусе.

С конца апреля в Харбине стало тревожно: когда в мае СССР принял капитуляцию вермахта, среди большинства русских, ожидавших этой победы, раздался радостный выдох, но у многих это быстро прошло – те, кто прошёл революцию и Гражданскую войну, не знали, чего им ждать. Германцев победили русские, но это были уже не те русские, не просто русские, это были советские русские, которыми командовал Сталин, соратник Ленина, победителя в Гражданской войне. Тогда Маньчжурия и оказалась их «второй Родиной».

Адельберг уже миновал площадь, справа был дом инженера Джибелло-Сокко, он стоял в самом центре города, в нескольких десятках метров от собора, на пути в Чуринский магазин; мимо него нельзя было пройти, и они с Анной часто останавливались и любовались его высокими, устремлёнными вверх гранёными формами. Джибелло-Сокко возвышался, как альпийская скала, и в этом не было загадки, потому что его хозяин-итальянец – известный в Маньчжурии строитель горных железнодорожных мостов – был ещё и архитектор-волшебник, который сам себе и нарисовал, и выстроил этот дом!

Александр Петрович остановился. Несколько минут он любовался: лепниной, замысловатым растительным рисунком, картушами, амурами. Как-то он сказал жене, что, когда смотрит на него и другие харбинские дома в стиле модерн, у него в голове начинает звучать «Болеро» Равеля. Анна улыбнулась, в музыкальном отношении она была образована несравненно лучше, и сказала, что «Болеро» вырастает из первых отдельных нот, сначала совсем тихих, и только постепенно наращивает аккорды, ритм и превращается в громадное, в эдакую… «Осязаемую материю!» – подсказал тогда Александр Петрович. А здесь глаз сперва окидывал весь особняк и оценивал его целиком: его объём, его пропорции – и только потом начинал выбирать детали – сначала крупные: оконные переплёты, наличники, их форму и плавные линии; потом помельче; они множатся и чередуются, дробятся на отдельные фрагменты, как ноты, почти не повторяясь, а если повторяются, то одна деталь отличается от такой же соседней или похожа на неё только отчасти. По её словам получалось, что если «Болеро» и имеет сходство с архитектурой в стиле модерн, то только в обратном порядке. А Александру Петровичу это было всё равно – он любовался особняком инженера Петра Ивановича Джибелло-Сокко, и в голове у него звучало «Болеро».

Коити Кэндзи перед тем, как идти к Юшкову на Гиринскую, зашёл в миссию. На лестнице он разминулся с Сорокиным. Несмотря на прошедшие семь лет, он его узнал, но не подал виду, поэтому не стал здороваться. По взгляду спускавшегося Сорокина он понял, что и тот его узнал, но тоже не подал виду.

До захода к генералу он прошёл по кабинетам, не обнаружил ни одного старого знакомого и постучал в дверь Асакусы.

– Входите, – услышал он.

Кэндзи вошёл и никого не увидел.

– Заходите, капитан, заходите! Я сейчас выйду.

Асакуса вышел из-за ширмы и, не поздоровавшись, спросил:

– Ничего не слышали о бомбардировке?

Кэндзи удивился.

– Только что был Сорокин…

– Да, господин генерал, я встретил его на лестнице…

– Он сказал, что по американскому радио слышал вчера об атомной бомбардировке какой-то нашей базы на Хонсю…

– Я не слушаю американского радио, я не знаю английского языка…

– Свяжитесь с Мукденом, пусть что-то сообщат, составьте шифровку.

– Сейчас?

– Да, идите к шифровальщикам, я их уже предупредил. И я вас не задерживаю.

Через полчаса Коити доложил ответ из Мукдена, что в течение дня на эту тему будет информация.

Он шёл вниз по лестнице и думал, что это за бомбардировка и что в ней такого, что Асакуса ею так встревожен. Американцы бомбили Токио и другие города и порты, и к этому, как ни печально, уже привыкли. Видимо, это было что-то особенное.

Подходя к дежурке, он глянул на парадные стеклянные двери и увидел, как снаружи к ним подходит Александр Петрович Адельберг и уже взялся за дверную ручку.

«Вот это да! – подумал Кэндзи и, чтобы не столкнуться с ним, свернул в боковой коридор. – Может, я тут ещё и с Сашиком встречусь?»

Адельберг поднялся к Асакусе.

Генерал сидел за столом и читал документы. Когда Адельберг вошёл, тот снял очки, потёр кулаками глаза и пригласил сесть.

– Какие новости, Александр Петрович?

– Я хотел у вас об этом спросить!

Асакуса сложил руки на столе:

– Значит, как я понимаю, у вас никаких новостей нет!

– Вчера вечером передали о том, что на Амуре вовсю идёт лов горбуши и где-то что-то строят и восстанавливают.

– Да, – задумчиво произнёс Асакуса, перевернул листок на перекидном календаре, потом подумал и сказал: – Сегодня…

– 7 августа, – подсказал Адельберг.

– 7-е, вторник… я, Александр Петрович, догадываюсь, что в делах у вас полный порядок, однако… начните сортировать, – в смысле, основные дела, – надо бы подготовить их к уничтожению. Чтобы на всякий случай…

Он не договорил: раздался телефонный звонок, Асакуса поднял трубку, стал слушать, и Адельберг увидел, что он напрягся.

«Наверное, важный звонок!» – подумал Александр Петрович и стал подниматься из кресла. Генерал мельком глянул на него и кивнул, показывая, что он его больше не задерживает. В дверях Адельберг столкнулся с дежурным, в руках у которого был документ с напечатанным иероглифами текстом, и подумал: «Так и есть!»

Дежурный вошёл в кабинет и подал документ генералу.

Асакуса прочитал:

«7 августа 1945 г.

Несколько самолётов типа Б-2 совершили вчера утром (после 8 часов) налёт на Хиросиму и сбросили несколько бомб. В результате этой бомбардировки сожжено большое число домов; пожары возникли в разных районах города.

Бомба нового типа снабжена парашютом и, по всей вероятности, взрывается в воздухе. В настоящее время ведётся расследование с целью определить мощность этой бомбы, которая, во всяком случае, очень велика.

Пользуясь этой новой моделью для массового уничтожения невинных людей, враг ещё раз показал свою холодную жестокость и свою отвратительную сущность. Считается, что противник, оказавшись в тяжёлом положении, намерен быстрее закончить войну и что именно с этой целью он начал применять новое оружие.

Можно ожидать, что новое оружие будет применяться и в ближайшем будущем. Поэтому общественность будет регулярно информироваться обо всех мерах, предпринимаемых для защиты от бомб нового вида. Пока официальные власти не поставят население в известность относительно таких мер, необходимо максимально усилить нынешние средства противовоздушной обороны.

Как это уже часто говорилось, нам не следует недооценивать противника даже тогда, когда он осуществляет налёт малыми силами. Противник усилил пропаганду возможностей новой бомбы. Но, если мы примем надлежащие меры защиты от этого нового оружия, мы сумеем свести к минимуму причиняемый им ущерб.

Во всяком случае, мы не должны поддаваться на эти махинации врага…»

Он положил телеграмму, откинулся на спинку кресла и снова заглянул в неё: «Хиросиму»… значит, это была Хиросима!» Он взял телеграмму и ещё раз прочитал: «…сожжено большое число домов; пожары возникли в разных районах города…»

«Хиросима! Но почему? Там стоит всего лишь гарнизон и несколько военных складов… Там практически ничего нет, кроме жителей…»

Он вспомнил Токио, который американцы бомбили часто… Он вспомнил Токио сверху, когда в последний раз прилетал на самолёте… Это был город с видимыми разрушениями и следами бомбовых ударов… Но Токио – это понятно, это столица – политический центр, а вместе с Иокогамой – промышленный центр… Как военному, ему было ясно, зачем нужны были эти бомбардировки…

«Почему Хиросима?., «…сожжено большое количество домов…» Они бомбили город, который всю войну почти не подвергался бомбардировкам…»

И тут ему показалось, что он начал что-то понимать.

«Бомбить новой бомбой страшной мощности – значит стереть с лица земли, а когда это на фоне многих прежних бомбардировок, тогда что же можно будет увидеть? Наверное, ничего: он что так разрушен, что так, только больше, а если бомбить целёхонький город – тогда? Неужели… неужели они бомбили, чтобы посмотреть… чтобы убедиться в её мощности? Чтобы – исследовать?»