Этюды романтической любви
Изольда осталась одна. Больше разговаривать с напыщенным профессором ей не хотелось, она видела всю его игру на публику, за которой тот скрывает свое несчастье. Она была в восторге от нового невообразимо прекрасного экспоната. “Тельце ангела” – написала она на полоске бумаги, которая стала именовать этот сосуд с интереснейшим содержимым.
Находясь среди отверженного уродства, она чувствовала себя вновь красивой и нужной, ведь она более похожа на большинство нормальных людей, чем они все вместе взятые. Теперь же когда появилось тельце ангела, она не ревновала к нему, оно не стесняло ее претензий на уникальность в этом маленьком мире маленьких мертвых тел. Ведь то существо не было человеком, сравнивать его с собой было бы, по меньшей мере, глупо. После она долго рассматривала банку, удостоверяясь в том, что крылышки самые настоящие. Ставить банку на теневую сторону стеллажа Изольде не хотелось, потому поместила её прямо на своем рабочем столе, где происходили каждодневные манипуляции и тщательный уход за обитателями этого своеобразного цирка. Она видела в том тельце неоспоримое чудо, отчего усмотреть в неземном существе каприз природы никак не могла. И в тот короткий миг, со скоростью света ее настигло озарение, будто ангелочек включил заржавевший механизм некогда её засохшего сердца. Кругом вдруг все преобразилось, зримо выделились яркие краски, погода за окном, люди в музее, все как будто наполнилось светом. И центром нисшедшей благодати было тельце ангела. К тем детям в банках она более не испытывала презрение, не рассматривала их как образчиков уродства. Изольда словно ожила, в ней пробудились чувства сострадания и благодарения. Она воссияла теплотой ко всему сущему на земле и на небесах. “Я самолично загнала себя в клетку, веря доводам несчастных людей, прикрывающихся ложными знаниями, утративших связь с Богом. Этот ангелочек раскрыл мою душу. За потерю красоты я винила всех и вся, я возненавидела себя. Я позабыла о любви. Да я не красива, но могу любить, не сидеть здесь, а дарить людям свою доброту, помогая больным и нуждающимся утешения. О как же я задыхаюсь”. – думала она. Затем она осмотрела хранилище редких экспонатов и впервые испугалась – “Неужели такова моя работа? Бесчеловечно держать тела умерших людей, умерших детей в стеклянных сосудах. Они все должны быть похоронены, они должны быть преданы земле. Да, они уже стали ангелами в раю, но здесь на земле, они не будут цирковыми номерами. Так больше не может продолжаться!”. – судорожно шептала она.
В Изольде Юрьевне зародилась идея протестного плана, она вознамерилась покончить со столь отвратительной работой, с этим чудовищным занятием. Конечно, она могла бы просто уволиться, но на ее смену незамедлительно придет другой циничный человек, и мерзости будут твориться и дальше. Поэтому у нее не осталось иного выхода, как разрушить ужасную традицию выставлять тела людей на всеобщий показ, как вывешивали головы королей или трупы казненных преступников, ради устрашения или ради публичности наказания, и, к сожалению, и в наши дни не брезгуют подобными отвратительными видами устрашения.
Когда наступила ночь, она задержалась на рабочем месте. Никто впрочем, ей в том не препятствовал, зная женщину как слегка помешанную на своей работе. Охранник лишь изредка обходил помещения музея. Осуществить свое намерение ей оказалось гораздо легче, чем казалось на первый взгляд. Так она выносила все экспонаты сомнительного содержания на улицу, затем укладывала их в свою машину, и увозила их за город. Возле лесополосы останавливалась и там же складировала. Повторялось сей действо еще несколько раз. И когда все банки были удачно вывезены из музея, когда хранилище полностью опустело, и была взята лопата, ей оставалось только окончательно воплотить свой бурный замысел в жизнь, этот безумный замысел в глазах тех учредителей и докторов осмелившихся сделать такое с неповинными детьми.
Вера в правильность своего поступка придавала Изольде сил. С виду она казалась довольно хрупкой и болезненно бледной, так как диеты во времена подиумов сказались на её здоровье, и потому к физическому труду неприученная, она самоотверженно вскапывала небольшие ямки для каждого тельца. “Они должны быть похоронены как люди”. – уверяла она себя. В небольшом поле возле леса происходило это массовое действо захоронения. Поблизости ей слышались звуки движущихся машин. Была ночь, поэтому Изольда зажигала фары своей машины, дабы они освещали это самое место свершения подвига. “Господи помилуй нас”. – впервые молила она, в душе своей чинно твердила эти слова, за то что столько лет прислуживала злу.
Рассветало, и восходящее солнце освещало многочисленные холмики, то были могилки, в которых покоились дети, отвергнутые всеми, брошенные родителями, обществом, выставленные на всеобщее посмешище. Более они не будут осмеяны, тела их наконец-то упокоились. В этот день Изольда Юрьевна представала героиней, она одна вышла супротив циничной системы. Физически уставшая и изнуренная, она чувствовала, как душа ее, совершив благородный поступок, наконец-то отдыхает, она обрела силы добра ранее ей неведомые. Она совершила великий поступок, на который были неспособны многие другие, но не гордилась тем, она просто слушала свою совесть.
Подъехало несколько машин. Из них вышли полицейские. Затем появился встревоженный профессор, тот указывал на Изольду и говорил – “Это она”.
Законники подошли к женщине и один отрапортовал:
– Вы обвиняетесь в краже музейного имущества…
– Что ты наделала! – взвизгнул профессор, заметив на поле холмики. – Закопала их, глупая ты женщина, для чего? Я доверял тебе, а ты, сошла с ума, спятила.
– Вам больно, а представьте, как было больно им, тем детям. Они хотели жить, а вы лишили их жизни. Позвольте им должным образом хотя бы упокоиться. – ровно говорила Изольда.
– Всех, всех закопала. – хватаясь за голову кряхтел профессор. – Даже крылатого погубила. Это же редкость, раз в тысячу лет рождаются подобные уникальные уродцы.
– Нет, я кажется, позабыла ангелочка на своем столе. – сказала она.
– Как позабыла? Я своими глазами видел пустую склянку с надписей и номером. Его там не было!
– Значит, он от нас улетел. Он вернулся на небеса образумив беспутных людей. – говорила она и взглядывая на просветлевшие небеса продолжала. – Ангелочек улетел, а свет остался.
Но более того одухотворенной Изольде Юрьевне не позволили ничего сказать, так как ее под конвоем повели к полицейской машине. А она всё задумчиво смотрела на небо и радовалась.
Она впервые в жизни по-настоящему радовалась.
2011г.
Святая аллегория
“Посвящается сей любовный сонет тебе, мой Ангел Целомудрия”.
“Вечером четырнадцатого июля по милости Божьей, брел я вдоль улиц погруженный в воспоминания о былом счастье и увидел нежданно Арину, Любовь мою. С сего дня, да истекут слезы из очей моих, но то будут слезы счастья. Более не постигнет унынье меня. Пускай “Ноктюрн души” печальный прошлым станется, а “Святая аллегория” станется счастьем вечным. Я радуюсь, и радость та лишь тенью облачается в слова”.
“Любимую я не посмею отпустить” –
Так смерти Ангелу я оглашу –
“Жизнь иль смерть нас не сможет разлучить.
И если я буду свержен в Ад.
Подобно Данте тот пламень я прорву.
Вернусь к тебе в сады блаженных.
Но если Рай мой одинок (и я тому не рад).
На крыльях в тартар я спущусь в обители теней подземных.
Я вызволю тебя и к Небу устремлю твой дух,
К Древу Жизни, где первый круг.
Но с Провиденьем мне не совладать.
Не такова моя гордыня и кротость столь не сильна.
Исход лишь Богу ведом, Ему нами повелевать.
Но Любимая, в моей судьбе ее душа”.
Истомленный жизнью бренной,
Словно седеющий усталостью старик.
Влачился я тропою незабвенной.
Как океан ласкает материк
Любовью вечной и нетленной –
Лишь тем я жил, о том мечтал.
Чтоб образы зажженные в душе
Создали в прошлое портал,
Устремленный в бездну в вираже
В тот встречи первый день, дабы я застрял
Во времени петле – таковы мои мечтанья.
Память воскрешала зыбкие картины.
Ее походка, покой ее дыханья.
Ее очей небесные планиды
Смиряли жаром угасанья.
Гений – покорен, возможно, ли такое?
Пред Девой я склонен,
Обоготворенье исторгло всё дурное.
Как жнец сжигает сохлый лен,
Творец так предает огню творение второе.
И в очищенье восстало созерцанье.
Немое обожание очей зениц
Гласом вышним сердцу почитанье.
То воздыханье плоти без границ.
Немыслимо величья содроганье.
Душа рвала мне в клочья грудь,
Дабы воспарить и слиться с любящей душой,
Коснуться мыслью, лишь взглянуть,
К Деве светочем прильнуть искрой.
И в той обители блаженной новорожденным уснуть.
С ума тумана спадает пелена.
Блики прошлого дурманят разум.
Выхожу за пределы жизни полотна.
Желаю всё, сейчас, и сразу.
Как свободу жаждет покоренная страна.
Но ныне в одиночестве томленья,
Цветами летними любуюсь,
Вижу пары в объятьях нежностей смиренья.
Пред их чувствами сутулюсь,
Ведая – я под властью Провиденья.
Вот два прохожих вопросили
Путь указать им верный.
Меня они на две секунды остановили,
Словно Ангел судьбоносный и смиренный.
Но вдаль меня стопы уносили.
У Господа, смирив влагу соляную,
Спросил в душе – “За что обратились они ко мне?”
Не познал я сей истину простую.
Как свет подолгу не различим во мгле,
Как солнце расточает зыбь ночную.
Вот у остановки путь решил окончить я.
Сосчитал монеты, но Ангел прошептал – “Иди”.
И ринулся я дальше, город бороздя.
Поминая о великом, где-то там вдали
Свершенье встречи обрадует чуть погодя.
Вот нищий просит подаянье,
В коляске он, болезнью удрученный
Искривлен, в движениях его вопит страданье,
Словно громом пораженный,
Вызывает грусть и состраданье.
Будто ума лишенный, не простирает он десницей
Шляпу, руку не кладет иль иную тару.
Калека не страстен журавлем, а любим синицей.
Любовь он испытал или познал он кару?
Подобно летящему Икару, сподоблен райской птицей.
Непорочен он, облик Ангела мне виден был.
Монеты две златые с изображением десятки и орла,
Я в карман его вложил,
Ибо безумна в движении была его рука.
Об исцеленье Бога я молил.
Вот в печали я метров десять преодолел.
На дев, на их прелести нагие,
Верностью отвращая взгляды, не смотрел.
Главу мою Ангел развернул в места другие.
Вострепетало сердце, дух безмолвьем оробел.
Арина на скамье сидела нежно,
Как божество в облаках души моей.
Я подошел сраженный робко и неспешно.
Вспомнились тогда приличья королей,
Поэтов тех, в чьих речах любовь живет небрежно.
Но сокрушенье было велико –
Судьба – ты бьешь жестоко, ты милуешь любовно.
Задыхаюсь от волненья – слишком высоко
Свершенье это, яростно и томно
Древом Жизни возросло.
Созерцаньем познавал Арины плоть.
Любя взором все грани кожи, краснота,
Все поры, мне виделись сплошь
Идеальные мазки Творца, их красота,
Изящество, божественная мощь.
Возродилось позабытое благоговенье.
О как нескромен был взора моего накал!
Но созерцать Любимую не преступленье.
А любви блаженный дар.
Глаза мои излучали благословенье,
Взор обожал – очертанья ее стана,
Перину розоватых губ,
Волос золотистый блеск алмаза,
Длани белые, миловидность рук,
Ножек стройность – нет вернее идеала!
Иные девы, вы растворились в ее красе,
Как звезды гаснут при восходе солнца.
Слезы по щекам моим скользили подобно утренней росе.
Я плакал, но не рыданием младенца,
То был плачь кротости, поклонение звезде
Истин светлых. Она просила мне покой,
Но не стыдился я счастья слез и кратких фраз,
Всем миром стала мне она, столь дорогой.
Пусть чувства льются водопадом напоказ,
Останусь я собой.
О, эта встреча, я мечтал о ней ночами много.
И Ангел каждое мгновенье сосчитал.
За бытием моим следя столь строго,
Встречу с Любимой нежданно даровал.
Позволь принять ту силу слога,
Сохраненья ради, поминая неземную радость.
Я протер глаза платком и на груди ее увидел
Крест серебряный – ту святость,
Символ жертвы спасительной Христа, постыден
Был мой укор, та заблуждений праздность,
Мне духи мыслями шептали – она плоха, но ныне – она свята.
Вновь времени столь мало, она спешит,
Моим вниманьем дорожит, не торопя
Просит не молчать, и язык мой говорит –
“Я буду любить тебя всегда” – почти шепча
Огласил сердечно я. Она пройтись решила
Пять минут, мы близ театра шли по ступеням ввысь.
Пленила, о как она меня вскружила.
Так музы блекнут, теряя спесь.
Совершенством красоты бесконечно сокрушила.
Отходя назад, я взор вперял благочестиво.
Смущенная она, просила – так не взирать.
(Ведь так порой глазеют льстиво)
“Любуюсь я” – оглашал, не умея лгать.
То восхищенье не было постыдно.
Над нами солнце грелось яркой сферой.
В сравненье, Любимая, тебя светлее нет.
“Всё меркнет” – я говорил праведной той верой
В венца творенья, в Деве мерцает чистый свет,
Той ослепительно непостижимой мерой.
“Ты важней всего” – я оглашал правдиво.
И ты права – ответственность та велика.
Средь земных богатств, что тянутся спесиво,
Достойна почитанья ты одна –
Моей жизни лучезарное светило.
Душа твоя Небесное творенье.
Отлучена однажды будет ради обретения Эдема.
Услышь молитвы песнопенье,
Окончено пространство, завершилось время.
Душа твоя познает любви моей нетленье.
А пока, спешишь проститься.
Там на скамье я просил прощенья.
Но ты посмела усомниться
Прося – прости, без мщенья.
Возжелал тогда я устыдиться.
Арина, ты приближенье сокращаешь
В объятья заключая мимолетно,
Благословляешь
Всею плотью нежной столь просторно,
Впервые обнимаешь
Обхватив меня руками с трепетною лаской.
Я ощутил, как грудь ее в мягкости невинна.
Не возгорелась страсть гримасой маской.
Арина, в том касанье ты безвинна.
Из дев, ты одна в объятья меня пленила –
Радостно осознавать.
Солнца внеземного ярче ты, теплей, явила
Недостижимое – кое сердцу лишь познать.
Нежностью холод разлуки растопила.
“Тебя отпустить я не могу !” – я содрогался.
Понимая – ужель год мне ждать заветной встречи?
“Это наша жизнь!” – я почти сорвался,
Выбором мучая тебя, словно свечи –
Которая быстрей истлеет? Быть вместе – я сердцем рвался.
Выбор сотворила ты, возвестив – “Пока”.
Но я поправил нас, сказав – “До встречи”.
Расставанье, от отлученья благодати дрожит строка.
Но груз тоски покинул плечи.
Словно берега омывает грозная река.
Арина – ангел, ибо образ твой
К целомудрию меня влечет.
Я не посмел обнять тебя в ответ рукой.
Не думай, не страх греха меня гнетет.
Ибо ты, будучи моей плотью и душой,
Властна надо мной, посему бессмыслен ваш укор.
Из кротости не коснулся я, из-за неуменья.
И вправду – “День более не повторится тот”, в упор
Наши сердца не знали ранее столь чуткого сближенья.
О сколь пресыщен красотою взор.
В душе творились стихотворенья,
Кои неподвластны слову, сердцу внятны лишь.
Благодарю за снисхожденье.
И ныне предо мною ты стоишь или паришь,
Как Жизни Вечной воплощенье.
Расстались мы на время.
Вновь одиноким ставши – я славил Бога,
За Деву благодарил Его, за семя
Из коего возросла она. Ах, мысль недотрога,
Благодарю за всё – кричит и молит – благостное бремя.
На колени я склонился – “Ты сотворил ее, Ты нас соединил
Встречи благовоньем,
Мы жена и муж, суть едины, как Ты учил
Строгим повеленьем.
Любовью нас Ты сотворил”.
Люблю тебя, Арина.
Исчезновеньем растаяли сомненья.
Да расстелется любовь моя – перина,
Ложись, дабы увидеть сновиденья,
Та счастья величайшая картина.
Встреча – Провиденье – непостижимые деянья.
Ангел Целомудрия явился мне с Небес,
Вот души моей исповеданье.
На сердце исцелен разлуки тягостный надрез.
Прах не поглотит сей счастливое преданье
О слезах, о признанье, объятье и блаженстве
Души прощеной, созерцанье и моленье.
Покой обрел я в совершенстве,
Одухотворенный в сияющем свеченье.
Образ памятный застывший в действе
Пленительной услады – всю жизнь я буду помнить
Чувств ярчайшие парады.
Дух любви будет меня покоить
Возбуждая восторженные взгляды.
Позволь тебя возношеньем удостоить.
Жизнь твою, главное тебе – “Быть”,
Любить в силу сердца своего.
Сонет любовный – ее ты не посмеешь позабыть.
Господь, Ты ведаешь один – насколько я люблю ее.
И тайну ту, Ты пожелал сокрыть.
Люблю, Арина, вечно буду я тебя любить.
Со дня встречи укрепленным стягом возвысилась любовь моя, более не постигнут сомнения ее, ибо вечна любовь моя и непоколебима. И прикосновение то, было не девы, но ангела, настолько бесстрастно я перенес сей действо непостижимое. Благодарю Провидение за встречу с Любимой, свершившуюся во время немых страданий моих, когда Любимая не пожелала более видеться со мною, любовь моя не умерла, ибо бессмертна она, но уснула, как бы в безмолвии неспокойном. И вот вновь восстала любовь моя. Любимая властна надо мною, но не властна она над Божьим изволением, посему вопреки желаниям ее, я повстречал ее, тем самым явилась ей правдивость любви моей. Встреча наша величается символом
милостивого Провидения.
2012г.
Гербарий грез
Мгновение вечности является там, где любовь сокрыта в сердце юном, высвобождающаяся невидимой световой рябью чувств, столь кротких и невинных. Их ласковое мерцание в каждом звуке, цвете, либо дыхании способен заметить только влюбленный в сущность любовного бытия, того вечного мига. Столь глубокомысленным и сверхчувственным сердцем располагала одна романтическая натура, то была девушка Эльза, жизнь которой была схожа с россыпью осенних листьев на земле. Ныне подобно лепесткам роз, те осколки солнца, подобно обрывкам пожелтевшего ветхостью письма, покойно лежат на земле, они все прекрасны и все неповторимы. Узоры и жилки листьев уникальны, переливы цветов гениальны по тоновому хитросплетению кадмиевых красок. А изрядно буйный ветер вселяет смуту в их райское успокоение, отчего они все перемешиваются. Тогда Эльза вспоминает фрагменты своего незабвенного прошлого, настолько счастливого, отчего она не способна выразить словами те ощущения радостных отблесков былого великолепия. Ей приходиться возвращаться и переживать всё заново, заслоняя от дерзновенных ветров перемен, свои дорогие и любимые воспоминания, снова рассыпая листья в определенной последовательности, о которой ведает только она и Творец всего мироздания, наполнивший её жизнь многими доподлинно благими событиями. Безусловно, те золотые сердечки березы или звездочки клена устилают тропы, по которым ходят люди, одни из них потопчут листья, иные разметают листья в разные стороны, но самых счастливых из них поднимут с земли, дабы те поближе разглядеть, ими охотно полюбуются. От листьев обонянием чувствуется аромат осени, он навивает воспоминания. И лишь немногие сохранят осенние листья, используя их как закладки для книг, либо как украшение в вазе. Соберут целую охапку, и со всей художественностью составят из них дивный гербарий, пускай даже те листья со временем утратят цвет и форму, когда они окончательно засохнут, они послужат памятником. То будет память не о какой-либо выдающейся личности изменившей мировые порядки, не о деятеле искусств, и не о скорбном происшествии они напомнят, иным образом они послужат человечеству. Целое поколение людей будет взирать на осеннюю листву, воскрешая в своих сердцах грезы юной Эльзы.
Сердечно полюбив юношу, впервые и навсегда, она пообещала себе не упускать ни единого мгновения из жизни возлюбленного. Созерцанием стала её жизнь, и в том она находила истинное счастье. Будучи девственно кроткой, Эльза могла выразить свою любовь к юноше только свеченьем глаз, однако никто, словно не замечал в ней эту перемену. Она отчетливо могла услышать биение своего любящего сердца, но он почему-то не замечал того, сколь она влюблена в него. А если он узнает о её любви, то определенно отвергнет – думала девушка каждый раз при встрече с ним взглядами. В том она была почти уверенна, ведь в ней, по её мнению, нет ничего привлекательного или же просто примечательного. Велико в ней только чувство, которое открывается белоснежной лилией только в озере её души, и в той скрытности было нечто таинственное и такое одинокое.
Учась вместе, они много времени проводили в одних и тех же кабинетах, залах, в столовой. Даже на улице Эльза пристальным неотлучным взором сопровождала каждое движение юноши. Посему она радовалась тому, что у неё имеется зрение, слух, данные ей для того, чтобы его видеть и его слышать. В том была главная радость девушки. Но затем для её сердца появилось ещё несколько важных занятий.
Вскоре она стала коллекционировать осенние листья, делая из них гербарий, потому, что избранника своего сердца она повстречала именно осенью, в ту пору разноцветности листвы. Оное время года стало для неё памятным, посему каждую осень она искала глазами тот листок, который юноша рассматривал в своих руках, либо она подбирала те листья, по которым тот прошелся. В итоге набралось не столь много, сколь ей хотелось, но девушка любила каждый листок, ведь дыхание юноши касалось до матовой желто-красной поверхности листьев, его пальцы гладили эти прожилки, его ботинки оставляли след на листьях и, высохнув, они сохранили на себе отпечаток его движения. Целых пять лет ей потребовалось для создания этого гербария. Все эти годы она грезила об осенней поре, она ожидала наступление дождей, ведь зимой снежинки тают, а летом он и она не учатся, они на каникулах, значит только осенью, возвращаясь в лицей, они становятся вместе, именно осенью первого сентября. Пускай встречаются лишь взглядами, но и это много, пускай они никогда не будут парой, пускай они никогда не заговорят, с нею вместе будут частицы его жизни. И в конце своей долгой жизни девушка сможет воплотить всего юношу, в своих грезах сможет его оживить. О том она искренно мечтала, о том молила, к тому стремилась.
Со временем листья в её гербарии утрачивали запах угасания, они теряли цвет и форму, некоторые из них вовсе ломались и осыпались, отчего часто приходилось их подклеивать. Но, невзирая на все эти изменения, Эльза хранила их и любила. Подолгу рассматривала их, вспоминая то навсегда ушедшее время, вернее не навсегда, а только во внешней жизни, в её душе ничто не становилось прошедшим. Ей нравилось шелестеть листьями, сложенные вместе они походили на разноцветную палитру красок. У Эльзы не было фотографий возлюбленного, даже крохотной записки от него, ни словечка, ничего, только осенние листья, к которым тот прикасался, и только. О сколь это было много для неё, особенно для её любящего сердца! Сколь бережно и трогательно она относилась к ним, также, по-видимому, ласкают матери своих детей.
Затем, когда время их совместного обучения закончилось, Эльза отыскала страничку юноши в интернете в социальной сети, и это помогло ей узнать о его дальнейшей жизни. Таким образом, она стала просматривать страничку возлюбленного каждый день, она любовалась всеми его фотографиями, но не писала ему сообщения, не прислала ему заявку стать друзьями. А просто-напросто обозревала все его свершения со стороны, будто радуясь и печалясь вместе с ним. Вскоре у него появилась подруга и Эльза попыталась скопировать её образ, она стала воображать себя ею, отчего о собственной жизни она позабыла. Воображение девушки оправдывало их разлуку грезами, представляя себя другим человеком, она как бы была рядом с ним и все мгновения жизни своего возлюбленного запечатленные на фотографиях она словно сама переживала. Словно эти фрагменты пазла она вставляла в пустоты собственного существования. Каждый день она думала только о нем, ожидая узнать о новых событиях в его жизни. Каждый праздник она встречала со своим возлюбленным, по крайней мере, так ей казалось, потому она подолгу готовилась к празднествам, покупала подарки, тщательно упаковывала их, украшала бантами и лентами, а затем забывала о них, словно они уже подарены. Оное её занятие было весьма увлекательным и не менее радостным, ведь она искала подарки именно для него одного, а сам выбор подарков исходил из информации узнанной ею с его страницы в интернете. Еще она повторяла его увлечения, она смотрела те фильмы и сериалы, которые ему нравились, читала книги, которые ему понравились, играла в игры, в кои и он сам играл. Тем самым она хотела познать ощущения и чувства юноши, строение его мировоззрения.
