В лабиринтах памяти. Студент – это состояние души!

Я и музыка

Как правило, по отношению к музыке, человечество делится на две категории. К первой следует отнести тех, кто музыку создает. Это композиторы, исполнители, музыканты, певцы, барды и прочая братия. Таких не много, в противном случае музыка вряд ли сыскала себе место среди искусств – если бы ее создание оказалось доступным каждому. Она бы мало чем отличалась, скажем, от повседневной речи. Ко второй категории относятся тех, кто ее, в смысле музыку, потребляет – все остальное человечество. На протяжении всей своей жизни я считал себя исключительно потребителем музыки, хотя неоднократно мечтал оказаться в числе музыкантов.

Следует отметить, что судьба время от времени преподносила мне шансы стать знаменитостью, но я под тем или иным предлогом от них отказывался. В общем пути наши с музыкой хотя и пересекались иногда, но тесного союза с ней так и не сложилось.

Первое, по настоящему плотное знакомство с искусством состоялось благодаря брату. Следуя моде тех времен, мои родители купили баян и отдали их (брата вместе с баяном) в музыкальную школу. Разумеется, обучение его не ограничивалось только посещением храма Эвтерпы и значительная часть обучения приходилась на домашние задания.

Непрерывные занятия по несколько часов, фальшивые ноты и надоедливые, исполняемые в разных тональностях песенки про то, как во поле березонька стояла, не столько делали из него музыканта, сколько из меня неврастеника. Поэтому, когда по окончании Сергеем музыкальной школы мне мама попыталась всучить баян, с последующим походом по стопам брата, я, наотрез отказался и баян занял свое пожизненное место на платяном шкафу.

Другое дело гитара! Я с завистью смотрел на редкие в ту пору телепередачи про музыкантов, а когда показывали выступления гитаристов, я млел у экрана телевизора. О славе гитариста я грезил, глядя на пародийную фигурку из пластмассы или чуть не каждый день рассматривая инструмент в магазине культтоваров. В тот день, когда отец принес гитару, купленную по случаю у знакомого за пять рублей, я пребывал на «седьмом небе» от счастья.

Однако радость моя оказалась преждевременной. Гитара наотрез отказывалась играть и никакие мои попытки извлечь из нее что-либо членораздельное, успехом не увенчивались. Отец говорил, что гитару следует настроить, но у меня к тому времени закрался червячок сомнения, что дело вовсе не в настройке. Скорее всего, причина в цене. Разве может пятирублевая гитара играть как настоящая? На этом мой интерес к инструменту пропал, и подарок отца занял почетное место на стенке в углу комнаты.

Я помню времена, когда в начале-середине шестидесятых на летней площадке парка клуба железнодорожников играл духовой оркестр. Солидные дядьки с золотом блестящих труб по выходным и праздникам развлекали праздно гуляющую публику, танцы и праздничные демонстрации непременно сопровождались «медью» оркестра. Облик же самих оркестрантов казался чем-то недосягаемо фантастическим.

Поэтому, когда в классе четвертом мне кто-то предложил записаться в духовой оркестр, я призадумался. Конечно же, к тому времени я уже перерос очарование помпезностью «духовиков», но уже начинал понимать значение денег в этой жизни. И в принятии решения в пользу большой музыки немаловажную роль сыграли меркантильные интересы.

Без духовой музыки в ту пору не обходилось еще одно мероприятие – похороны. Как мне объяснил приглашавший, «лабать жмура», то бишь играть на похоронах очень выгодное дело. Оркестранты брали за свой скорбный труд немалые деньги, а работы то всего – час-два и обчелся, не стоило сбрасывать со счетов и бесплатный обед с выпивкой на поминках. В общем, это оказалось весомым аргументом для моего очередного похода в искусство.

Пожилой, но еще живой руководитель оркестра, всклокоченной внешностью слегка смахивавший на Вольфа Мессинга быстренько протестировал меня на наличие музыкального слуха. Отстучав торцом карандаша по крышке стола бесхитростный мотив матросского танца, я с любопытством разглядывал висящие на стенке инструменты. Какой из них станет кормильцем в будущем моем похоронном искусстве?

Я не допускал мысли, что мне достанется какой-нибудь корнет или тромбон, я согласен был на инструмент попроще, но тот, на котором остановился выбор маэстро, превзошел все ожидания. Им оказался барабан. Да-да, именно тот огромный барабан, который следовало носить на широкой лямке впереди себя. Барабан с медными тарелками и деревянной, обтянутой войлоком колотушкой. И хотя барабанщик в духовом оркестре выгодно отличался среди других оркестрантов, буквально солировал, даже я со своим далеко не маленьким ростом выглядел рядом с этим монстром нелепо.

Этот день оказался единственным, когда я выступал в духовом оркестре.

Менты

Двадцать третье февраля всегда отмечался как мужской праздник. Правда во времена моего детства и юности он назывался несколько иначе, но суть его от этого не менялась.

Мои родители гостили у друзей, а мой возраст (уже семнадцать), формально освобождал меня от необходимости составлять им компанию. Вдыхая свежий воздух приближающейся весны, я бродил по пустынным вечерним улицам. В руках тихонько «мурлыкал» приемник, а я прогуливался и неспешно размышлял, пребывая в уютном настроении безмятежного спокойствия и обаянии «Радио Монте-Карло».

Неожиданно ко мне подрулил милицейский мотоцикл, за рулем которого сидел человек в форме, а на заднем сиденье в штатском. Последний, соскочил со своего места и стремительно приблизился ко мне:

– Ты сейчас был на вокзале? – спросил он, – Где второй?

Я напряженно пытался переключиться из благостного расслабленного состояния, в котором пребывал еще минуту назад, в состояние конструктивного диалога. Мои неожиданные собеседники явно торопились задержать кого-то по горячим следам, а красноречивый запах перегара, говорил о том, что защитникам правопорядка приходится работать и в праздничные дни.

Ночная темнота внезапно озарилась искрами, ярким снопом брызнувшими из моих глаз. Это оперативник, видимо, решил оказать мне посильную помощь в мыслительном процессе. Чудом, удержавшись на ногах, от внезапно полученного профессионального удара, я начал понимать, что меня торопят с ответом и, глядя на своего собеседника, откровенно сказал:

– Нет, я один.

Подскочивший человек в форме, окинув меня внимательным взглядом с ног до головы, резюмировал:

– По-моему это не он, тот постарше был. Поехали.

Мой собеседник в штатском, с которым у нас уже начали складываться отношения взаимопонимания, дружески положил мне на плечо руку и миролюбиво, явно рассчитывая на понимание, промолвил на прощание:

– Видишь, обознались. Ну, бывай.

Прыгнув на мотоцикл, они скрылись в темноте, видимо искать тех двоих, которые еще недавно находились в километре от нас на вокзале и кто таким вероломным способом оторвал их от праздничного стола. Я же, выломал из ближайшей лужи кусок льда и, приложив его к пылающей щеке, быстрыми шагами поторопился домой.

На следующий день я выглядел героем среди одноклассников, да и учителя не оставили мою внешность без внимания.

Глава 5. Прощание с Родиной

Детство. Беззаботный и беспечный период в жизни каждого человека. Время, когда при кажущейся самостоятельности ты всегда находишься в поле зрения родителей, готовых прийти на помощь, защитить, поддержать. Время, когда чувство твоей ответственности, так часто декларируемое на словах, на деле, в большинстве случаев перекладывается на плечи взрослых, оставляя тебе лишь видимую оболочку.

Но есть у детства еще одна важная черта. Рано или поздно оно заканчивается, открывая дорогу в жизнь взрослого человека. Иногда это происходит постепенно, опять же на глазах родителей: работа по окончании школы, женитьба, рождение детей под крышей отчего дома. Когда трудно сердцем принять, что ребенок повзрослел, хотя спать не дают уже внуки. Но нередко момент перехода во взрослую жизнь происходит мгновенно, в одночасье, сжигая все мосты, связанные с детством.

Именно таким «Рубиконом» для меня оказался жаркий полдень одного из последних дней июня тысяча девятьсот семьдесят пятого. Мы с Вовочкой Заворотневым сидели в купе скорого поезда «Орджоникидзе-Москва» и приветливо улыбались провожавшим нас родителям, обещая всем своим видом оправдать возложенное на нас доверие. Поезд свистнул локомотивом и потихоньку начал движение, оставляя за окном грустные лица наших отцов и матерей, родной город с которым меня связывала вся предыдущая жизнь, да и саму эту жизнь, составившую мои детство и юность.

Достав из глубины сумки, спрятанные от родителей сигареты, я вышел в коридор к раскрытому окну покурить. Теперь это можно было делать, не рискуя нарваться на укоры старших. Я стал взрослым, и все дальнейшие решения в жизни мне предстояло принимать уже самостоятельно. Кстати, в школе я, в отличие от многих сверстников, не курил и делал это по принципиальным соображениям. А вот сейчас, вступая во взрослую жизнь, следовало использовать весь доступный арсенал средств, чтобы навсегда порвать с прошлым и превращаться, наконец, в мужчину. Конечно же, наиболее доступным средством казались сигареты.

Пока я, задумчиво взирая в след удаляющейся малой Родине, пускал клубы дыма, Вова доставал из сумок незамысловатую дорожную снедь, среди которой оказалась и бутылка коньяка, заботливо приобретенная нами, опять же, втайне от родителей. Мы ехали навстречу новой жизни, покидая родной город (как оказалось впоследствии, для меня навсегда), город, который всю последующую жизнь я навещал только гостем.

Глава 6. Таганрог

Таким образом, я попал в Таганрог, где прожил последующие пять лет, город с которым так много связано в моей жизни. Здесь я окунулся во взрослую жизнь. Здесь все приходилось делать самому: заботы о быте и бюджете, самостоятельное принятие решений и чувство ответственности теперь лежало исключительно на моих плечах. Наконец именно здесь я стал мужчиной (конечно же, не только в смысле потери девственности).

Таганрог оказался спокойным, тенистым, провинциальным городком, безусловно, больше и цивилизованнее родного Прохладного, но, тем не менее, все-таки провинциальным. Первое, что бросалось в глаза это замечательные парки, тенистые улицы старого города, в котором собственно и находился вожделенный объект нашей поездки – ТРТИ (Таганрогский радиотехнический институт) и, конечно же, море.

Но самой главной достопримечательностью города оказалась вода. Да-да, простая питьевая вода, которая текла отовсюду: из колонок на улицах старого города, из водопроводных кранов на кухне общежития, из парковых фонтанчиков для утоления жажды. Правда, с питьевой ее связывало всего лишь название, поскольку пить эту жидкость приезжему человеку не представлялось возможности. Огромное количество солей придавали ей не только жесткость, но и уникальные вкусовые качества благодаря которым проглотить ее составляло невероятных трудов, не говоря уже о том, чтобы утолить ею жажду.

В первое время мы пытались прибегать к различным уловкам, чтобы привести воду в употребляемые рамки, но этому не помогали, ни температурные воздействия, ни смена ее агрегатного состояния. Единственным, что хоть как-то делало вкус таганрогской воды удобоваримым, похожим на минералку, было воздействие на нее углеродистыми соединениями типа CO₂. Таким образом, спасаться от жажды нам удавалось либо на улицах города, где стояли автоматы с газированной водой за одну копейку, либо в корпусах института, где та же газировка текла из бесплатных автоматов.

Другой достопримечательностью Таганрога считалось море. Правда, морем его могли называть только такие приезжие как мы, либо посланники за знаниями из отдаленных степных районов. Его представляла часть Таганрогского залива, мелководного, изрядно загаженного в ту пору местной промышленностью – аппендикса Азовского моря.

Чтобы добраться до глубины, при которой появлялась возможность плыть, на центральном пляже, следовало отойти от береговой кромки порядка ста-ста пятидесяти метров, встречая по пути различные дрейфующие продукты жизнедеятельности человечества, в виде одиноких фекальных «путешественников» или сбросов рыбозавода. Правда, наличие последних определялось направлением течения, а оно менялось периодически, под воздействием непонятных факторов, возможно ветра. А еще вода в заливе в том семьдесят пятом году была соленая, даю я эту информацию только потому, что к моменту нашего отъезда, пять лет спустя, она заметно опреснела, возможно из-за питающего залив Дона.

Кроме того морем, нет скорее МОРЕМ, его называли местные жители, коренные таганрожцы, обитавшие в рыбацких районах города. В одном из таких местечек, называемом в простонародье Богудонией, мне довелось пожить на втором и пятом курсах. Почтительное отношение к нему аборигенов можно понять – морем они жили, испокон веков промышляя браконьерством. У берега на рейде стояли десятки баркасов, готовые в любой момент сняться с якоря и идти на лов рыбы, а зимой, когда устанавливался толстый лед, баркасы заменяли буера. Несмотря на все недостатки, которые отличали таганрогский залив от настоящего моря, в нем водилось невероятное количество рыбы.

Таганрог сильно контрастировал родным Прохладным. Если, наконец, абстрагироваться от засранного моря и отвратительной воды, он стал для меня настоящим воплощением свободы и самостоятельности. Я полностью вырвался из-под родительского контроля. Город содержал достаточное количество замечательных мест, для интересного времяпровождения. Днем пляж, ближе к ночи парки. По вечерам наиболее привлекательным становилась улица Ленина (ныне Петровская), куда, ведомые основным инстинктом, направлялись как представители студенческой молодежи, так и неучи из местной публики.

Главными поставщиками мужской части этого «дефиле» служил ТРТИ, поскольку преподаваемые в нем в то время специальности считались традиционно «мужскими» и в поисках себе в пару особи противоположного пола, мы ставок на сокурсниц практически не делали. Женскую часть поставляли пединститут и медицинское училище. В общем, улица Ленина вечернего Таганрога представляла собой два (по сторонам улицы) потока бродящих, как правило, попарно особей одного пола, движимых инстинктом продолжения рода, в поисках пар противоположного.

Ну и наконец, пиво. Об этой достопримечательности Таганрога можно смело говорить в прошедшем времени, поскольку сегодня этого божественного напитка уже не существует, как не существует и самого пивоваренного завода со столетними традициями и рецептурой.

Пенный напиток, местного производства, вероятно, ниспослали городу Небеса в компенсацию долготерпимости жителей, от употребления питьевой воды. Его по достоинству ценили, как местные любители, так и наиболее прогрессивная часть горожан – студенчество. Встречались знатоки, исколесившие весь Советский Союз, свидетельствовавшие о том, что лучшее пиво они пивали только в Таганроге и Николаеве. Не могу этого ни подтвердить, ни опровергнуть, сравнивать я тогда мог только с дефицитным чешским, но таганрогское ему ни в чем не уступало.

Но все это случилось позже, а летом семьдесят пятого, пива я еще не пил и целью моего пребывания в Таганроге являлся ТРТИ, мне предстояло стать студентом.

Глава 7. Абитуриенты

Студентами не рождаются – студентами становятся. Но прежде чем получить это, поистине легендарное звание, нам предстояло побывать абитуриентами. Сразу по приезду мы с Вовочкой подали документы в приемную комиссию и поселились в практически пустовавшее общежитие №3 – летом населявшие его студенты находились либо в стройотрядах, либо на каникулах. Жилище с нами разделяли земляк из Прохладного, поступавший на соседний факультет и парень из Краснодара. Время от времени в нашу комнату вваливались студенты-старшекурсники и проводили «курс молодого бойца», бесчисленными байками о прелестях студенческой жизни еще больше разжигая к ней интерес.

Теперь мы становились не абы кем, вчерашними выпускниками провинциальной школы, а абитуриентами и нам предстояло пройти обучение на так называемых подготовительных курсах, что, по мнению преподавателей, входящих в состав приемной комиссии, значительно повышало шансы поступления. Походив несколько дней на занятия, я убедился, что напрасно убиваю время.

В школе мы с Вовочкой занимались по математике и физике фактически по специальной программе. Нас регулярно вывозили защищать ее честь по всем олимпиадам, а чтобы мы могли отстоять ее достойным образом, программа нашего с ним обучения выходила далеко за пределы общеобразовательной. Даже контрольные работы в классе проводились по четырем вариантам: два для нас с Вовой и два для всех остальных. Кроме того на протяжении года я проходил заочное обучение на подготовительных курсах одного из сибирских институтов, да и подготовка к выпускным школьным экзаменам оказывалась не за горами.

Когда преподаватель начинал писать на доске условие задачи, я уже знал ее ответ. Прозевав в аудитории несколько дней среди абитуриентов уже отслуживших в Советской Армии и за два-три года успевших изрядно подзабыть школьную программу, жадно впитывающих каждый бит даваемой им информации, я засобирался и, пообещав вернуться к первому экзамену, отправился домой отдыхать.

Первые три экзамена сдал легко, практически не напрягаясь: устные математику и физику на «отлично», а письменную математику на «хорошо». Последнее обстоятельство меня несколько насторожило. Оказывается, в институте никого не волновали мои школьные заслуги и, если там я почивал на лаврах и мне прощались любые мелкие оплошности, то здесь я легко на них потерял один балл. И кто? Я! Победитель многих олимпиад!

Это немного отрезвляло и заставляло насторожиться перед последним экзаменом – русским и литературой письменно. Тем более наш казак из Краснодара уже «зацепил» «банан» по одному из предметов, и просто ожидал осенних экзаменов, чтобы поступать на заочное отделение. Он днями напролет валялся на своей кровати и перебирал пальцами струны гитары, бессмертными аккордами ледзеппелиновского «Stairway to heaven», призывая нас не расслабляться.

Хотя и без его обращений к классике я понимал, что этот экзамен может оказаться как билетом в счастливую студенческую жизнь, так и путевкой в Советскую Армию. Тем более что если с литературой у меня все «прокатывало», в школе я много читал и Достоевского впервые взял в руки задолго до школьной программы, то о русском языке такого не скажешь. Хромала грамматика, а подчерку мог позавидовать любой шифровальщик.

С появлением компьютеров этот мой недостаток нивелировался. Это сейчас всезнающий Word укажет на промахи и вовремя подчеркнет ошибки, но тогда персоналок не существовало, и следить при письме приходилось как за правописанием, так и за грамматикой. Кстати о персоналках, год семьдесят пятый оказался судьбоносным в истории научно-технического прогресса, в частности персональных компьютеров. Именно в этом году Билла Гейтса выгнали из Гарвардского университета, но к счастью его не «клинило» на высшем образовании. В общем, последний экзамен представлял для меня серьезную проблему.

Поэтому, когда за день до судьбоносного испытания подвернулась шабашка, всем личным составом комнаты, не задумываясь, мы предпочли томительному напряженному ожиданию приближающегося испытания, здоровый, высокооплачиваемый труд – вчетвером разгрузив вагон со спиртным, прибывший из братской, в те времена, Грузии. Вагон оказался загруженным винами и коньяком, как, впоследствии, оказалось неважных вкусовых качеств. Правда, обладали эти напитки одним неоспоримым достоинством – для нас они оказались бесплатными, а на халяву, как говорится, и уксус сладок.

Я впервые видел, чтобы бутылки со спиртным транспортировались безо всякой тары прямо на полу вагона, сложенные в эдакие поленницы, высотой около метра. Наша задача заключалась в том, чтобы складывать бутылки в пустые ящики, а их, в свою очередь, грузить на машины. При этом норматив составлял бой одной бутылки на ящик тары, об этом нам поведал экспедитор (представляю какие доходы, он имел с каждого вагона), но мы работали без боя. Словом помимо денег мы принесли с этой шабашки полтора-два десятка бутылок коньяка и вин.

Русский и литературу я все-таки закатал на трояк и, набрав, на один балл больше проходного успокоился в ожидании собеседования. Вместе со мной проскочили и мои земляки. Каждый вечер трофеями, принесенными с шабашки, мы отмечали наш триумф, одновременно оказывая моральную поддержку доморощенному Пэйджу. Не случайно полная грусти и печали, «Лестница на небеса», иногда начинала обретать маршевую твердость.

Мы точно знали и дату собеседования и день триумфального возвращения на Родину, поэтому за сутки до столь важного события и одновременно момента отъезда нам предстояла нелегкая задача опустошить «винные погреба».

Замечательное время – молодость. Энергетика созидательных сил настолько высока, что не существовало задач, которые не оказались бы по плечу. Справились мы и с погребами. На следующий день, с трудом перемещаясь во времени и пространстве, мы прошли собеседование: каждый в спарринге с представителем приемной комиссии. Члены комиссии и сами когда-то прошли школу студенчества, потому относились к нашему состоянию с пониманием и мужской солидарностью.

Вечером «новоиспеченные» студенты отправились на Родину. Уезжали для того, чтобы через три недели вернуться. Вернуться в новую жизнь!

Глава 8. Арбузы